Моя жизнь теперь хвостатая

      Дорога простирается впереди, и такое чувство будто этой длинной ленте из щебня нет конца. В запасе дня три пешим шагом, а значит, время для тренировок и ночевок под распростертым небом. Повезло, что палатки были с нами.       Смотреть на распростертое прямо перед твоим носом небо оказалось увлекательным занятием.       Спальные мешки слегка грели озябшие пальцы, которые я то и дело стараюсь укутать в рукава куртки, а Сакуре хоть бы что. Поднимает ладошку вверх и тычет пальцем на скопление звезд, называет их, да так безошибочно, что дух захватывает. Саске с неким раздражением поддакивает, очевидно, разозлившись познаниям куноичи. Но ничто не могло разрушить нашего отдыха. Пожалуй, наша команда понимала: подобной роскоши в будущем не предвидится.       Хатаке привычно уткнулся в «Приди, приди, Рай». Но ненадолго. Харуно лишь несколько минут ведала о звездах, следующую пару минут она с улыбкой зарилась на сенсея.       — Какаши-сенсей, — тянет подруга. Мужчина издает нечто среднее между фырчанием и любимым «счаз» Учиха, применяемым им во всех ситуациях. — Вы же в битве напрягли зрение.       — Можешь не беспокоиться, говори про медведиц, — отмахнулся шиноби, с нетерпением перелистывая роман на следующую страницу. Сакуру ответ явно не устроил. Хатаке хотел было ее заверить в том, что он вполне здоров: — Я быстро реабилитируюсь.       — Так значит, мы можем завтра порыбачить, а вы станете передвигаться самостоятельно? — Хатаке убрал книгу за пазуху — идти сам он бы не смог.       — Ммма… — издав тяжелый вздох, сетовал мужчина. — Что за дети мне попались?       Холод обволакивает лицо легким ветром, дарит спокойствие, знакомый голос клонит в сон. Мягким окружением встречает меня видение. Я иду куда-то, где дальнейшего пути нет, будто ступая по пустоши. Но я не одна, рядом наставник, что успел стать близким другом. Я шагаю все дальше и дальше в неизвестность, но я уверена в правильности действий. Позади слышен звон колокольчиков, обычных, дешевых, какие обычно висят над дверьми в отель. Я забываю о важности того, что простиралось передо мной, и оборачиваюсь. Двери пусты. Под ногами — затертый ковер. А из мыслей не уходит настойчивая трель, вызванная бренчанием одного колокольчика о другой.       Сон развеивается легко, будто снятая иллюзия. Я вновь смотрю на небо. Оно темно-синее, должно быть отталкивающим, а я не могу отвести взгляда. Гляжу на собранные будто бы в кучку звезды, и в мыслях возникает нежный и добрый голос. «Это — большая медведица, а эта — малая». Я улыбаюсь и выгляжу, наверное, нелепо, но меня впервые не одолевают тревоги, лишь любопытство, да легкое смятение, рожденное сном. Я должна узнать, что тогда произошло.       Я стащила спальный мешок с тела, хоть и пальцы по-прежнему холодные. Потирая ладони о ткань ярко-рыжей куртки, я переступаю через тело Саске. Почти. Теряю равновесие. Теме схватил меня за ногу, я теряю равновесие и со всей силы падаю прямо на него. Ветер просвистел в ушах так, будто летела с вышки какой. Бок не слабо болит.       — Идиот, — вырывается у меня. Белоснежные, точно мраморные пальцы мертвой хваткой зажали лодыжку. Не сдвинуться. Сердце пульсирует учащенно, и отголоски вибраций отдаются к ноге.       Я наклоняюсь, чтобы убрать конечность сокомандника со своей конечности, но не так-то это просто — я буквально по пальцам раскрываю всю пятерню, пока не оказываюсь на свободе. На лице Учихи выражено некое недовольство, выступила испарина, а волосы растрепаны, как после беспокойного сна. Стало быть, так и есть. Я слегка провожу ладонью по его лбу, убирая с лица темные, чернее небесного полотна, локоны. Конечно, я не получаю довольной моськи от друга, но страх и негатив исчезли. Равно как и плохой кошмар про брата.       Следующей тушкой был Какаши. Повторять фокус с Учиха нет желания, я бочком обхожу сенсея, пока нечаянно не натыкаюсь ногами о какое-то препятствие и вновь не падаю. Ткань под ногами оказалась спальным мешком подруги. Я лицом к лицу встречаюсь с Сакурой. Ее дыхание ровнее моего, но ресницы слегка подрагивают. В тот же миг Харуно раскрывает глаза. Необычайно красивые, будто весенняя зелень. И смотрит удивленно, отчего щеки пылают. Мне кажется, что я стою под раскаленным солнцем. Лицо горит, а язык не поворачивается сказать что-либо. Девчонка только мягко улыбается и кладет ладонь на предплечье.       — Не спится? — голос раздается близко, в паре сантиметров от уха. Дыхание жжет, вызывая бурление крови. Я сгораю? — Неужели ты боишься темноты? — она обращает лукавый взор, теперь меня занимает лишь возмущение, ничего больше.       — Что за глупости. Но мне, правда, не спится, — я поспешно отвечаю, она — не отводит взгляда.       — Тогда почему же? — смотрит слишком долго, будто и не моргает вовсе. Слишком часто встречается «слишком».       — Когда на вопросы нет ответов, всегда так, — всего секунда, а она все-таки меняет выражение лица. Запрокидывает голову и смотрит на звезды.       Обращать внимание на чудеса природы для шиноби — занятие достаточно глупое, а порой может стоить товарищу жизни. Но когда это делает она, ее действие неоспоримо. Все кажется верным, даже уместным.       Я вторю Сакуре, смотря на звезды. Это не кажется глупым, скорее необходимым, будто каждая частица секунды на счету. Хотя, для нас так оно и есть. Вот сейчас десять вечера, пятнадцать минут, двадцать три секунды.       Я смотрю на небо. А в двадцать четвертую секунду меня может не стать, если не всего мира. Хрупкость во всем проявлении жизни.       Все считают шиноби человеком за пределом жизни: он столько может, живет на тонкой грани со смертью и ровно дышит в разгар войны. И вряд ли кто задумывается, что лишиться жизни ему порой проще, чем обычному человеку.       Я смотрю на Харуно чересчур долго, что она ловит меня за этим действом. Улыбается чисто и от души. Я не хочу, чтобы с ней что-либо произошло, оказаться в следующую секунду вдали от Сакуры — тоже. Я не хочу умирать. Ради того, чтобы жить, я пойду на все. Харуно смотрит с явным пониманием, словно читает мысли, будто они выведены чернилами на воздухе. Но она не умеет читать мысли, просто знает других людей лучше, чем саму себя.       — Если все расскажешь, я смогу заснуть, — вновь смотрю долго, будто прожигая взглядом дырку. Она смотрит так, что жутко.       — Что именно? Буду рассказывать все, это будет долго, — слегка вздыхает куноичи. Больше она не смотрит на меня, только на вечернее небо.       — Мне всего и не нужно. Я прошу тебя о малом: прояснить ситуацию, — действительно, а к чему мне знать все? Мучаюсь я только от поднадоевшего звона колокольчиков.       — Пока, — изрекает куноичи.       — Что? — я даже приподымаюсь, чтобы взглянуть, куда она направилась. Но подруга, как и раньше, наблюдала за небесными светилами.       — Это пока тебя не волнует вся история, целиком и полностью. А вот потом…       — А что потом? — особый и вовсе не объяснимый азарт овладевает мной. Я даже ощущаю, что дышу чаще обычного. В этот момент, когда Сакура сказала про это «потом», мне показалось, что она — наученный жизни шиноби, а я лишь маленькая девочка, что докучает ей.       — Интерес будет расти, пока не займет тебя всю, тогда ты не сможешь довольствоваться малой крохой информации. Тогда мы вновь ляжем на тонкие спальные мешки и будем смотреть на звезды. Думаю, в ту ночь я стану слушателем, а говорить будешь ты.       — Так значит признаешь, что что-то да скрываешь от меня?       — Каждый имеет право на маленькую тайну.       — Что-то мне подсказывает, что твоя тайна такая же маленькая, как Кьюби, — Сакура легко улыбнулась.       — Это тебе лучше у него спросить.       — К чему ты ведешь?       Я не раз отмечала, что говорить с ней странно. Раньше я могла сказать Наруто что угодно и знала, что окажусь права в своих словах. Сейчас же я не знаю ничего. И неизвестность пугает.       — Лишь к тому, что и малая ложь становится размером с Биджу, если ее не раскрывать. Мне же нечего утаивать от тебя. Очень скоро правда раскроется, — да неужели? Слабо верится, если честно.       — Хорошо, пусть так, — я вздохнула и, как Сакура, обратила взгляд на небо. — Тогда расскажи мне про гостиницу.       — Всего-то? — с легкой усмешкой поинтересовалась куноичи.       — То есть «всего-то»? Я же в последнее время лишь об этом и думаю!       — Ладно, ладно, не кипятись, Сакура-чан, — подруга поворачивается на бок и примирительно машет ладонями.       — Как… ты меня назвала?       Эмоции комом застряли в горле — не продохнуть. Старые чувства: и мои, и Наруто одновременно шквалом накрыли меня. Как я соскучилась по глупому, порой выводящему из себя обращению. Небывалая тоска накрыла ледяным куполом, и я по-настоящему соскучилась по прежней жизни, как ни разу за все время пребывания здесь.       — Упс, я нечаянно, — она больше не кажется взрослой. Передо мной прежний Узумаки, с его неловкой улыбкой.       — Забудь. Меня куда больше волнует то, что я вот уже битых полчаса не могу узнать.       — Ты время, что ли, засекаешь? — куноичи смеется, и это так веет ностальгией. — Я все скажу, не переживай. Мы с Цунаде-баа-чан и сестренкой Шизуне путешествовали по стране Огня. Как-то остановились в той гостинице, где мы с тобой почти столкнулись. Я вовремя скрылась. А перед нашим расставанием бабуля только о тебе и говорила. Шизуне сравнила тебя с Наваки. Вы же поспорили с бабулей, верно?       — Верно. А как ты нашла ее, да еще и убедила стать ученицей? Она не могла так сразу согласиться, — это явно не та женщина, что растает перед единственным комплиментом. Для меня загадка, как она подобралась к Цунаде-сама.       — Ты забыла? У меня же дар убеждения! — ах, ну да. Великий гуру дел чужих сердец, великий и всемогущий Узумаки. Я киваю головой и по-глупому поддакиваю. Сакура потерла затылок ладонью и вновь неловко рассмеялась. — Но никто не говорил, что было просто, — улыбка срывается с девичьих губ. — Удачи тебе.       Я знаю, что она сказала не все. Но ночь кажется куда спокойнее, когда тебе доверяют, ты можешь вложить в свою ладонь чужую руку и смотреть на яркие звезды.       — Спасибо.

***

      От разливающегося по всему телу тепла веки тяжелели. Но заснуть не вышло. Сомневаюсь, что хоть кто-то в округе смог бы лежать спокойно, если чуть ли не ультразвуком заорут:       — Орочимару!       Я подскочила с места, умудрившись поцарапать ногу о камень. Где мы могли проколоться и раскрыть себя, чтобы сюда приполз этот змей?       — Где Орочимару? — глухо простонала я, потирая больную конечность.       — В том-то и дело, что мы теперь не знаем, где он! — прошептала Сакура, поняв, что кричать имя Саннина было не лучшей идеей. Я же не совсем сообразила, про что именно идет речь. Подруга заметила мое замешательство и поспешно добавила: — Цунаде-баа-чан не сегодня, так завтра вернется в Коноху, но это же раньше положенного времени. Когда же теперь ждать его вторжения?       — То есть ты думаешь, что Сандайме нам спасти не удастся? — я поежилась, переживать смерть главы деревни снова не хотелось. Глаза куноичи вперились в пол, а я в это время поправила спальник и присела поудобнее. Боль в ноге притупилась благодаря регенерации Лиса.       — Даже если нам очень захочется, всех спасти не получится, — Сакура упорно отводила взгляд. Лицо ее вмиг помрачнело. — Мы даже не знаем, когда ждать нападения от деревни Звука.       — Мы справимся, — я упорно улыбалась, в то время как тревога раздирала душу на лоскуты от возникшего волнения. — Слышишь? И мы спасем Гаару, обещаю! — Сакура посмотрела недоверчиво, но выражение ее лица смягчилось.       — Мы? — покосилась на меня Харуно. — Без Курамы мои шансы выжить рядом с Гаарой равны нулю, а то и вовсе отрицательные, — несколько тоскливо усмехнулась подруга. Я только удивилась: куда делось рвение к победе? Но вполне ощутимая горечь ее слов была столь осязаемой, что желания ёрничать не осталось.       — Я не дам тебя в обиду, честно. И все же. Поддержка друга для но Собаку будет необходима. — Взгляд сокомандницы изменился и стал более уверенным, даже холодным.       — Ты прав, но пока нам стоит выспаться. Пока можем, — она легла рядом и больше не смотрела на звезды.       Солнца почти не видно, оно лишь слегка окропило воздушные и легкие облака пронзительным золотым цветом. Слова предыдущего разговора упорно вертятся в голове. Орочимару вполне может напасть и переманить Саске на свою сторону, обольститель, тоже мне. Смотря сейчас в тихое и спокойное лицо друга, не верится, что он станет великим мстителем. Ну, глупость же! Сидит себе преспокойно, смотрит на воду. Кунаями в рыбок кидается. Какой из него нукенин? Так, генин обычный.       А про Чунин Шикен и думать нет желания. Я бы отказалась от участия в экзамене, если бы не Гаара. Я на себе ощутила ярость Шукаку, не хочу оставлять но Собаку в лапах обиженного на людей енота.       — Енотом братца еще никто не называл! Хотя я как-то раз я назвал его тануки, так он мне пытался глаза выцарапать, — покатывается со смеху Кьюби. Я едва улыбнулась, чтобы Учиха не заметил. А то еще сочтет сумасшедшей.       — Что думаешь, как насчет устроить Ичиби небольшую взбучку? А то обнаглел совсем, — я мысленно разговариваю с лисом, а на деле кидаю кунаи в рыб. Саске пока не заметил подвоха. Черт, а я ведь уже которую реплику Учихи мимо ушей пропускаю.       Смех зверя раздался куда громче, и я улавливаю в словах демона некую радость:       — Надрать ему полосатую задницу? Ты могла бы и не спрашивать, я всегда за, — я ликую. Честно. Даже прокосила с ударом и вскользь попала по стопе Учихи. Он это заметил. Все, разозлили медведя зимой, бежать пора!       Лис глухо смеется с наших выходок. Мы плещемся в ледяной речушке, морозящей ноги своими потоками. Саске гонится за мной, что-то там ворчит, что руки у меня не оттуда растут, а я улыбаюсь. Во время игрищ он случайно поскальзывается на гладком камне и падает в воду. Я, широко улыбаясь, встаю на поверхность воды и подаю ему руку. Саске ошарашенно смотрит, не берет ладони, встает и отряхивается, и по нему видно, что он тоже хочет научиться ходить по воде.       — Ты чего не спрашиваешь, как я этому научился? — подначиваю друга, и тот поднял взгляд, жадный к знаниям. Выражение лица сдало товарища с потрохами: он хотел спросить, но не позволила гордость. — Клевое же дзюцу!       — Неплохое, — бурчит Учиха. Интерес победил в нем наглого наследника.       — Да? А я хотел потренироваться с тобой, но ты же «неплохим» дзюцу обучаться не станешь, — мелькнувшая досада не скрылась от меня. За время нашей дружбы — я имею ввиду настоящей дружбы, а не отношений «сокомандник-сокомандница» — я разглядела в хмурой маске миллиарды эмоций. Честно, мне жалко друга. Вот бы я помогла ему.       — Так и быть, добе, — сдается, и видно, как тяжело.       Я улыбаюсь и толкаю брюнета в грудь. Ничего не ожидающий Саске только похлопал черными очами, как свалился в воду. Взгляд, полный злобы, собирается прожечь во мне дырку.       — Правило первое: контролируй ситуацию, — я назидательно качаю пальцем перед носом друга. Он злится и протягивает загребущие ручонки ко мне, с силой тянет на себя. Но я не падаю, как ожидал он. — Правило второе: стой твердо на ногах.       Друг ухмыляется, и это настораживает. Позади послышался странный плеск, я оборачиваюсь на него и вижу, как Учиха занес лодыжку, чтобы сбить меня с ног. Я ловко подпрыгиваю, словно при тренировке со скакалкой, и вновь становлюсь на речную гладь.       — Правило третье: если чакра у тебя в ногах, тебя не собьет никто и ничто, — подаю ладонь другу, тот тянет руку. Подняв Саске из воды, я отряхнула его комбинезон.       — Хех, а ты не так плох, Узумаки, — легко улыбается брюнет.       — Стараюсь, — потираю затылок от нахлынувшей неловкости, как вдруг обращаю внимание на одежду друга. — Здесь бы пригодился твой огонёк… Что?       Учиха снисходительно взглянул на меня, и с его уст срывается разочарованный вздох:       — Нет, ты — идиот, добе.       — Эээ! Теме! — я возмущена до глубины души. Вот помогай потом людям. Мне смешно, но ведь надо показать Саске, что он должен знать себе место, и я толкаю его в бок. Тот ухмыляется, как кот. Наверняка что-то задумал.       Раннее утро не мучает ужасающим зноем, поэтому я решила воспользоваться временем. Учиха плещется в реке, а я в этот момент скапливаю чакру в ладони. Слишком крупный и почти не синий шар быстро развеивается, совершенно не сохраняя нужной формы. И как только Джирайе-сама удавался такой насыщенный синий цвет рассенгана?       — Ты вообще красными рассенганами можешь пользоваться, нечего завидовать старому саннину, — недовольным тоном буркнула Иннер, не обратив внимания на вопли Лиса о конспирации. Я же малость удивлена появлением эго, давно она не появлялась. — Нет, ну это нормально? Я с тобой разговариваю, Харуно! Будь добра ответить.       — Может, мне сразу объявление подать, что в аренду еще не сформировавшимся Акацуки сдается джинчурики? Не глупи; им и без того не составит труда найти меня, — Лис на мгновение замолк, очевидно, вспомнив, что его собратья заключены в неволю. — И вас тоже. Кьюби нужно беречь.       — Вымирающий вид, — добавляет Иннер, но, заметив нашу не радужную реакцию, осеклась. — Ой.       — Не переживай, Лис. Вот будешь меня тренировать, я твоих восьмерых братьев вызволю.       — Шесть, — перебивает зверь. — Шесть братьев и сестры.       — То есть вы с той кошкой — родственники? Жаль, — расстроенно выдает эго. — А так бы красиво смотрелись…       — Некоторые люди не умеют вовремя заткнуться, — рычит Кьюби, и все его девять хвостов волочатся по полу.       — Это ты про себя? — вызывающе отвечает собеседница, и я понимаю, что пора валить. Их семейные разборки способны разрушить что угодно. Даже ту золотую клетку в подсознании.       — Добе! — угрожающе произносит Саске. Я опять его не слушала, и теперь он зол, как черт.       — Каюсь, виноват. Ну, я признал, что неправ, чего же ты так смотришь? — реально, кто уж так пристально глядит, кроме Учихи? Никто. У меня даже кровь в жилах стынет.       Я поднимаюсь с места и спрашиваю, в чем дело. Мой не шибко разговорчивый друг решил продемонстрировать свою неудачу. Есть на что посмотреть: парень едва удерживается на воде, падает лицом вниз, на поверхности торчат только непослушные волосы, которые можно принять за утку цвета смоли. Мда, хороша прическа. И вот как тут не засмеяться? Я не смогла устоять.       Гордый засранецСаске не оценил шутки.       — Ты — действительно кретин, — бросает через плечо Учиха и направляется обратно к лагерю.       — Да стой ты! — я достаточно быстро нагоняю его и загораживаю путь, не давая уйти. — Надо же иногда веселиться, Саске. То, как ты себя ведёшь и как омрачаешь жизнь, к хорошему не приведет. Мы с Извращенным Отшельником говорили это тебе, разве забыл?       — Нет. Зато я прекрасно помню, что он обещал тренировать нас, — лицо Саске помрачнело, отчего я отступаю на добрых пару шагов. Есть в нем что-то настолько зловещее и тяжелое, что страшно представить. — Думаю, стоит найти другого Саннина.       — Никуда ты не пойдешь, — я не на шутку разозлилась. — Быстро пошел к воде, обещаю нормально тебя научить. А там мы Джирайю дождемся.       — С чего это я должен тебя слушать?! — злость вскипала в нем, и это отражалось в каждой черточке: в ровных скулах, темных, как неуёмная гроза, глазах и особенно в уголках рта, что искривились в оскале.       — Я — твой друг и твоя семья, ясно? — что-то, сидящее глубоко внутри Саске, зашевелилось. Он вмиг стал смиренным. Очевидно, я вновь затронула тему Итачи. — И, пожалуйста, не поднимай вопрос с обучением у Саннинов. Джирайя и Цунаде-баа-чан — прекрасные и поистине сильные люди. А Орочимару… он пойдет на все ради силы и не ограничится одними экспериментами. Однажды он будет готов убить тебя. Не суйся к нему, прошу.