* * *
Антон проходит в квартиру, улыбаясь улыбающемуся Илье, и пытается скрыть собственные страхи. Антон уверяет себя, что это правильно, что ему действительно стоит продумать каждое своё слово перед тем, как идти к Арсению, и если Илья обещал помочь с этим, уверяя совсем недавно по телефону, что именно он знает Арсения как облупленного, то значит так оно и есть. Антон ругает самого себя и порывается уйти, когда мужчина исчезает из гостиной, чтобы налить чай, думая о том, что Илья должен ненавидеть Арсения за унижения и побои, а не помогать его парню — Боже, как же это звучит! — наладить с ним отношения. Шастун закусывает губу и вслушивается в советы Макарова о том, где и как стоит встретиться, с чего начать и как издалека зайти к напряжённой теме, в то время как сам, разглядывая его профиль, не понимает, какого лешего вообще взял трубку этим утром и начал с ним разговаривать, и как они дошли до этого разговора в этой квартире. Антон сглатывает и облизывает губы, кивает на каждое произнесённое слово, словно действительно вслушивается. Антон понимает, что Илья его последний шанс: сам он идти с бухты-барахты к Арсению трусит. Ему нужен план, иначе это затянется ещё на неделю, как уже затянулось, если не на две. Макаров замолкает и делает глоток чая. Шастун закусывает щёку. — Ты чего? — хмурится мужчина, скользя по нему взглядом. — Ничего. Илья жмёт плечами. — Просто расслабься и говори, как чувствуешь, — продолжает он с того места, на котором остановился. Антон снова начинает периодически кивать, и пропускает момент, когда его коленки касается чужая ладонь, и резко распахивает глаза, скидывая мужскую руку. — Что ты делаешь? — не понимает парень. — Ты слишком напряжён, — поясняет мужчина. — Я подумал, может ты хочешь... — Не хочу, — отрезает Антон и порывается подняться с дивана, но его грубо возвращают назад. — Да ладно, что ты ломаешься? — тянет Макаров. — Думаешь, я не замечаю, как ты на меня всё это время смотришь? Антон округляет глаза, когда чужие руки начинают скользить по его бёдрам, и вскрикивает, когда на него наваливаются всем телом. К горлу подступает тошнота, когда влажные поцелуи касаются шеи, и он пытается оттолкнуть мужчину, но тот сильнее: перехватывает его за запястья и прижимает к спинке дивана одной рукой, а другой проскальзывает под его толстовку и начинает поглаживать живот, больно сминая бока. Антон кричит и просит отпустить, но его не слышат, теперь вылизывая его грудь, больно кусая соски чуть ли не до крови, оставляя ненужные метки. Антона пронзает отвращения к самому себе, он чувствует на своём теле слюни и понимает, насколько грязным становится. Таким, каким Арсению никогда нужен не будет. Это понимание заставляет скулить, убивая что-то внутри себя. Бабочки, что родились во время их первого поцелуя, подыхают. Чужая ладонь сжимает пах, и Шастун мотает головой. Никакого возбуждения и в помине нет. — Хватит!.. Не надо! Пожалуйста!.. Макаров не отвечает, хватает его за волосы на макушке и поднимает с дивана, ставя перед собой на колени и доставая телефон. — Сейчас ты будешь делать, что я скажу, а потом мы вместе отправим это Попову, — говорит он. — Посмотрим, что он скажет, когда увидит, какая ты шлюха. Илья склоняется к нему и выдыхает практически в губы: — Он выкинет тебя из своей жизни, малыш. Такие никому не нужны. Антон всхлипывает. Телефон издаёт писк, уведомляя о включении камеры, и Илья расстёгивает ширинку на джинсах в тот самый момент, когда по квартире раздаётся звонок в дверь, и идёт открывать, перед этим заглядывая в глазок и облегчённо выдыхая, впуская Алёну. Камера продолжает работать, отсчитывая первые шестьдесят секунд.Глава 35.
29 июля 2022 г. в 14:17
На этаже раздаются размеренные шаги, и Арсений медленно поднимает глаза, отрываясь от монитора, и смотрит на Павла долгим, немигающим взглядом, когда тот входит. Внутри него бушуют волны, кричит совесть, надрывая голос, и в груди всё разом переворачивается от мысли, что он пока жив. Стоит здесь, рядом, и стоит лишь руку протянуть, чтобы коснуться, проверяя теплоту кожи.
Арсений сглатывает и поднимается с места.
— Зачем ты здесь?
Павел проходит в кабинет, прикрывая за собой дверь, и плюхается в кресло с другой стороны стола, закидывая ногу на ногу.
— Я здесь, чтобы прекратить всё и зарыть этот никому ненужный топор войны, — отвечает он.
Арсений усмехается и отворачивается от него, сдерживая подступающий к глотке ком. Хочется уйти, нестерпимо хочется сбежать от этого человека куда подальше. Он потратил чёртовы два года, чтобы отвязаться от него, но так и не смог.
— Скоро ты будешь мёртв, и всё разрешится само собой, — выдыхает Попов, и Добровольский прыскает со смеху, будто знал об этом с самого начала. Может, так оно и есть.
— Я знаю, зачем ты всё это делаешь. — Арсений напрягается, слыша эти слова. — И я готов простить тебе эту слабость.
— Слабость? — выгибает бровь он. — Какую ещё, к чёрту, слабость?
Добровольский поднимается, вставая на ноги, и неспешно подходит ближе, заглядывая в родные, до боли знакомые голубые глаза.
— Я не виноват в смерти Киры, и ты это знаешь. Никто не виноват.
Арсений шипит, отталкивая от себя чужие руки.
— Никто не виноват? — рычит он. — Она любила тебя!
— А Алёна любила тебя! Позвони ей, может она как раз собирается сигать с крыши какой-нибудь многоэтажки.
— Заткнись!
Арсений вскидывает кулак, ударяя Павла в челюсть. Того ведёт влево, но он успевает ухватиться за стол, чтобы устоять на ногах.
— Она любила тебя и покончила с собой из-за тебя!
— Я не выбирал, кого любить! — кричит мужчина в ответ. — Ты же не считаешь себя виноватым в том, что полюбил того мальчишку, а не Алёну! Мы оба знаем правду! Ты ей не ответил, когда она звонила тогда, и считал себя виноватым! А сейчас, чтобы избежать этой боли, обвинил меня! Тебе просто нужно было кого-то обвинить, чтобы самому не сойти с ума, верно?!
Павел замолкает. Арсений тяжело дышит через рот, смотря на него широко распахнутыми глазами.
— Твоя сестра сама сделала такой выбор. Нет здесь виноватых и быть не может, — уже тише говорит Добровольский.
— Я...
— Отпусти её. Отпусти эту боль. Её больше нет, — просит Павел, и Арсений снова от него отворачивается, сдерживая солёную влагу в глазах.
Когда Попов шмыгает носом, Добровольский резко хватает его за плечи, разворачивая к себе, и впечатывает его тело в своё, прижимая к себе крепко, обнимая так отчаянно, что это заставляет вцепиться в него так же отчаянно в ответ. Арсения знобит, трясёт, и Павел перенимает это, словно вытягивает из него боль, забирая себе. Он тянет из него невысказанные слова, гладит по голове, унимая дрожь. Он прощает всё, что Арсений делал или хотел сделать. Он всё понимает и тысячу раз прощает его за ошибки, которые он наделал без его твёрдой руки, что покоилась всегда на его плече, которые он сделал без него за его спиной.
— Прости... Прости меня, Паш, — тихо молит Арсений.
Добровольский кивает и шепчет в ответ:
— Уже.
Попов сглатывает и прижимается к другу ещё ближе, пытаясь восполнить потерянные два года, брошенные в ненависть к тому, кем он всегда дорожил. Он проклинает себя за принятые решения и за свою же слабость.
Он понимает, что любит его.
Он осознаёт, что без него не сможет.
— Всё хорошо. Теперь всё будет хорошо.
Арсений кивает и отстраняется, отзеркаливая улыбку мужчины напротив, и хмурится, когда Павел напрягается, будто вспоминая что-то.
— Макаров, — говорит Добровольский, и Попов всё понимает, позволяя другу продолжить. — Он что-то задумал.
Арсений вспоминает синяки на его коже, которые сам же и оставлял, и обо всё догадывается.
— Я помогу тебе разобраться с этим, — обещает Павел.
— Спасибо, — кивает Арсений и добавляет уже тише, почти неслышно, когда друг отворачивается к ноутбуку: — Спасибо тебе за всё.