* * *
Арсений прикрывает глаза, подставляя лицо под тёплые струи воды, вслушиваясь, как капли ударяются о кафель. В голове становится пусто, а на душе — спокойно. Арсений думает об Антоне. Об их будущем. Арсений размышляет о том, что нужно поговорить с ним о поступлении в какой-нибудь университет искусств, чтобы он смог стать тем, кем всегда хотел, когда дверь тихонько скрипит. Арсений хмурится и смывает с головы пену, чтобы обернуться и встретиться с зелёными глазами. Удивлёнными гораздо больше, чем его голубые. — Солнце? Шастун молчит. Лишь тянет к нему руки и обнимает. Капли воды играются в его теперь влажных кудряшках, отдаваясь блеском. — Эй, ты чего? — не понимает Попов, но послушно обнимает в ответ. — Больше не оставляй меня, ладно? — шепчет мальчишка. Арсений сглатывает и неосознанно кивает, давая молчаливое обещание. Вода стекает по обнажённым телам быстро, снимая усталость и приятную, но боль. Вода утягивает, успокаивает и опустошает голову, выбрасывая ненужные никому мысли. Антон отстраняется, и тянется к губам Арсения, целуя, и думает о том, что становится от всех этих касаний зависимым. Больным ими и им. Попов целует в ответ, неторопливо и нежно, и гладит пацана по лопаткам и плечам. А Шастун без него теперь реально не сможет. Он им заболел. Антон разрывает поцелуй и утыкается своим лбом в лоб Арсения, выдыхая ему в губы: — Я люблю тебя. Попов улыбается уголками губ. — И я люблю тебя. И снова поцелуй. Словно написание картины. Мазки по щекам, мазки по шее и плечам. Сбитое дыхание, и чужая ладонь, срывающая с губ стоны и крики. Отключающая сознание и оставляющая лишь одну единственную фразу, набатом стучащую в голове: Как же сильно я люблю тебя. Антон откидывает голову на стену, собирая губами воздух. Арсений смывает с ладони их общую сперму, думая о том, что мыться им обоим этим ноябрьским утром придётся снова.* * *
Виктория назвала бы это осеннее утро сентябрьским. Когда слякоть. Когда лужи под ногами, а с деревьев от сильных порывов ветров срываются пожелтевшие листья. Когда что-то неизменно заканчивается, утекая сквозь пальцы словно вода в ванной, когда забыл закрыть кран с вставленной внизу пробкой. Виктория назвала бы его ужасным, окрашивая воду в красный. Поступая эгоистично, неправильно, ведь будучи психотерапевтом уже несколько лет должна это понимать. Она не имела права обрывать жизнь своего ребёнка, но иметь его больше не хотела. Он как напоминание о своём отце. О том, который ушёл и не вернётся. Потому что любит другую. И будет любить лишь детей от неё. Виктория плачет. Захлёбывается слезами, почти задыхается. В голове становится предательски пусто и одновременно с этим отвратно настолько, что хочется кричать. — Прости меня. Лезвие проходится вдоль руки. Кипяток окрашивается в красный сильнее. Сердце замедляет свой ритм. Дыхание сбивается. — Прости... меня... Я люблю тебя, Дим... — срывается с губ последнее. Ноябрьское утро уносит с собой две жизни.* * *
Павел назвал бы утренние облака майскими. Кучевыми, белыми-белыми. Когда весна заканчивается, а лето только-только начинается, предзнаменуя обязательно что-то удивительное и прекрасное. Когда всё хорошо. Арсений рядом смеётся. Сергей Сергеевич подливает им в стаканы виски. Антон поднимается с места с бокалом шампанского в руках. — У меня есть подарок, — смущённо говорит он. — Я очень скучал, — признаётся снова. Добровольский косит на Попова глаза. А у того в глазах звёзды, и весь он сам светится так ярко, что аж слепит. Павел заметил, что он светится всегда, когда на Антона смотрит. Шастун улыбается, разворачивая холст. Где-то рядом Татьяна Николаевна ахает. — Антон, Боже мой... — шепчет Арсений поражённо и приподнимается, чтобы забрать свой портрет из протянутых рук. — Однажды наступило, — тихо говорит Шастун, и Попов переводит на него ласковый взгляд, улыбаясь. — Наступило, — кивает он и хватает пацана за руку, резко прижимая к себе и целуя в висок. — Спасибо, солнце. Это... невероятно. Сергей Сергеевич переглядывается с Татьяной Николаевной. Павел улыбается, наблюдая за ними, и прижимает к себе Ляйсан, поглаживая её округлившийся живот. Спустя час отходит с Арсением на балкон. — Напросился? Чтобы он тебя нарисовал, — шутит Добровольский. Попов тушуется, глаза прячет, но счастливую улыбку всё равно видно. — Напросился. Павел тихо смеётся и, пока обстановка располагает, выдаёт: — Алёна замуж выходит в январе. Арсений кивает, всё понимая. — Теперь понятно, почему её отец отстал. Добровольский жмёт плечами, усмехаясь: — Нашёл новую жертву. Арсений молчит. Не знает, что должен сказать. Алёна обещание сдержала, помогла, всё на Руслана повесила, и, вроде бы, и права оказалась: именно его руки по локти в крови. И снова ушла. Потерялась. Добровольский тычет в него конвертом. — Вот. Она просила передать. Арсений хмурится. — Приглашение на свадьбу? Это шутка? Её папаша прикончит меня прямо там. — Не прикончит, — отмахивается Павел. Арсений снова молчит. И тишина не давящая, такая уютная. А где-то за спиной раздаются голоса, смех отца вперемешку со смехом Антона. Один другого в приставку учит играть, пока мать с улыбкой шикает на них, но всерьёз не ругается. — Арсений, я тут подумал... — вдруг снова заговаривает Добровольский. — В Питере филиал стоит, ты знаешь. Не хочешь его возглавить? Попов переводит на него удивлённый взгляд. — Ты серьёзно? Мужчина кивает. — Знаю, ты не бедствуешь, но мне нужен там тот, кому я могу доверять, — объясняет он. — Я перепишу его на тебя. Делай там, что хочешь. Главное — поставь его на ноги. Я знаю, ты сможешь. Арсений ничего не отвечает. — Поговори с Антоном, — просит Павел. — Возможно, новый город — это то, что ему нужно, чтобы окончательно оправиться. Попов бросает быстрый взгляд за спину, наблюдая за улыбкой на губах Шастуна, и кивает, давая неслышное обещание поговорить.* * *
Дмитрий назвал бы это утреннее небо декабрьским. Когда зима только началась, и весны не предвидится ещё очень долгое время. Когда смотришь в окно на падающие хлопья снега и понимаешь, что это — только начало всего, от того и страшно. Когда ноги подгибаются от пугающих новостей. Когда всё резко становится безразлично. — Дим? — Вики больше нет, — шепчет он в ответ. — И моего ребёнка тоже больше нет. Катя хмурится, выдыхая: — К-какого ребёнка? — Теперь никакого! — срывается он. А дальше — звон разбитой посуды. Скандал, крики, необоснованные обвинения. Перекладывание ответственности друг на друга. И слова, что становятся роковыми, что были когда-то началом всего. Слова, что теперь доламывают всё окончательно. Бесповоротно. — Лучше бы я тебя никогда не встречал, — шепчет Дмитрий одними губами, режась осколком. Катя чувствует, как из-под ног уходит земля. Как в груди сжимается сердце. Как тошнота подступает к глотке. Квартиру медленно заполняет тишина. Катя отступает. — Не встречать уже поздно, — тихо отвечает она. Мужчина горько усмехается, понимает, что на этом всё. Он больше никогда не сможет на неё смотреть. — Уходи. Он всегда будет видеть вместо неё два трупа. — Дим... — Уходи из моей жизни! Он полюбил её настолько быстро, насколько разлюбил сейчас. Да и было ли это любовью? Дмитрий не знает, но думает об этом, вслушиваясь в хлопок от закрываемой двери. Он думает о том, что это было наваждением, тягой, невероятным притяжением. Это было страстными ночами с запахом похоти и пота. Это было громкими стонами и поцелуями-метками на коже. Это было влюбленностью, которая прошла вмиг и разбила сердце. И параллель, проводимая когда-то с Арсением и Антоном, кажется теперь до нелепого смешной, потому что не любили они с Катей вовсе. Иначе всё обязательно сложилось бы по-другому. Как-нибудь не так. Сохраняя чужие жизни. Ибо любовь не убивает. Или убивает, но не так. Дмитрий режет ладонь об осколки снова и шипит, откидывая те в сторону. Катя где-то под их окнами стирает слёзы с щёк и набирает номер Антона, всхлипывая в трубку. Надеется, что Дима остынет, и они смогут поговорить. Но, возвращаясь в их квартиру назад, не находит ни его, ни его вещей. Дмитрий сбегает молча. Дмитрий добавляет её номер в чёрный список. Дмитрий ненавидит ноябрьские утра. Дмитрий с остервенением ждёт начало декабря.* * *
Декабрь подкрадывается тихо. Антон собирает последние вещи, пока Арсений спит, и уезжает на кладбище, оставляя тому записку на своей половине кровати. Антон хочет проститься с Викторией. С той, что помогла ему вернуться. Антон прощается. Тихо шепчет что-то себе под нос, сам слова не разбирает, слёзы непрошенные с щёк стирает и уже собирается уйти, когда замечает вдалеке знакомую фигуру. Оксана стоит к нему спиной с букетом алых роз и грустно улыбается. На плите чётко выгравировано «Макаров Илья Андреевич». — Окс? Девушка оборачивается. На её ресница блестят капли слёз. — Здраствуй, Антон. Оксана теперь не улыбается. Снова оборачивается к плите, и Шастун встаёт рядом, плечом к плечу, и вздрагивает, когда она начинает говорить: — Я часто к нему прихожу. Не могу не приходить, — почти шепчет она. — Ты наверное ненавидишь меня, да? — Нет, Окс, что ты... — Прости меня, если сможешь. Я не должна была тогда... Эти документы... — говорит Фролова. — Просто... Я влюбилась. Ещё тогда, когда он только пришёл к Попову в первый раз. А потом вышел такой избитый. Он говорил, что ни в чём не виноват, что Попов просто взбесился, приревновал, а я... Я ведь видела, что что-то с этим твоим Арсением не так, — девушка вдруг переводит на него взгляд. — И я подумала, что смогу помочь... А в итоге... Оксана всхлипывает и утыкается лбом Антону в плечо. — Мы оба... Мы с ним так проебались, Антон. Шастун молча прижимает девушку к себе и поглаживает по спине. — Ты сильная, Окс. Ты справишься, — шепчет он. — Я так устала справляться, Антон. Антон сглатывает, но больше ничего не говорит. Оксана не плачет, лишь иногда всхлипывает, но и этого хватает, чтобы сердце парня облилось кровью несколько раз. — Я могу помочь, если хочешь, — вдруг заявляет он неожиданно даже для самого себя. Фролова усмехается горько: — Как? — Поехали со мной. В Питер. Антон ещё не знает, предлагая Оксане уехать, что та действительно уедет и больше в Москву не вернётся. Что выйдет замуж, и станет Сурковой, и всегда будет считать Антона не просто другом, а своим Ангелом-Хранителем. И где-то там, в будущем, Антон ещё не знает, он пройдёт полный курс лечение у другого психотерапевта. Закончит Питерскую Академию живописи и с поддержкой Арсения станет тем, кем всегда мечтал стать, — художником. А Попов будет помогать ему устраивать выставки, аукционы и неизменно каждый раз приобретать новую картину в свою собственную коллекцию в их доме. Где-то там, в будущем, он будет хвастаться перед гостями своим портретом, который когда-то ему подарил Шастун, пока тот будет стоять рядом, краснеть и прятать глаза. Где-то там у них будет дом и собака, которую Антон будет выпрашивать месяца три, а Арсений, скрепя сердцем, подарит ему её на день рождения, лишь бы увидеть ту самую, свою любимую, счастливую улыбку и украсть поцелуй. Где-то там Антон, слыша это снова и снова от коллег Арсения, выберет себе псевдоним «Маленький принц» и будет подписывать им картины. А Арсений будет долго смеяться, потому что неизменно будет переводить это так, как те и имеют в виду, — «мажор». А Шастун будет лишь отмахиваться, потому что ему реально будет нравиться. Где-то там Дмитрий и Катя однажды встретятся снова, чтобы начать всё с чистого листа, и, возможно, смогут перечеркнуть прошлое и создать своё счастливое настоящее. Где-то там, в один из вечеров, раздастся звонок, и Майя Олеговна будет просить прощение и умолять приехать, погостить у неё с Арсением, а не просто присылать деньги. И где-то там, в будущем, Арсений станет крёстным отцом дочери Алёны, и будет с умилением смотреть в её карие глаза, думая о том, что у этой девчушки вполне могли быть его голубые, и ничуть не жалеть о том, что это не так. Где-то там, в будущем, всё это обязательно будет. Но сейчас — декабрьское утро; Антон стоит на кладбище и прижимает Оксану к себе, наблюдая за хлопьями пушистого снега, что опускаются на холодную землю.