-1-
В середине семестра Нейт пригласил Питера провести выходные у него, пообещав позвать Дэна и Сильвию. Предложение пришлось кстати, поскольку мама и Чарли собирались уехать в Лондон и заранее планировали маршрут в Национальную галерею и другие места, где мама любила бывать в молодости. Сначала Питер возмущался, что его не позвали, но Тереза отмахнулась от него и заявила: «Никогда не замечала в тебе интереса к живописи. Нечего тебе там делать». Интерес к живописи у него и впрямь отсутствовал, но как замечательно было бы выбраться в Лондон; сесть в автобус «Национальный Экспресс», впервые в жизни проехаться в метро и поглядеть на громаду стадиона Уэмбли. Но упрашивать маму было бесполезно, и всё, что теперь оставалось — сделать вид, что ему не очень-то и хотелось куда-либо ехать. Нейт, как и Питер, был старшим ребёнком в семье, и помимо него родители воспитывали троих младших детей — Зака, Стиви и Кейтлин. Батлеры жили в просторном доме на Парк-сквер; пару лет назад в соседней части проживала ещё одна семья, но после того, как они съехали, родители Нейта взяли в аренду оставшиеся помещения и прилагающийся к ним садовый участок. Питер расположился в спальне Зака, и ему нравилось представлять, что эта комната — его собственная. Светлое помещение, где начисто вымытые окна выходят на ухоженные клумбы, а не захламлённый пустырь. На стенах были развешаны фотографии и рисунки Зака — несколько незамысловатых композиций из разноцветных линий и клякс; он усмехнулся, подумав, что мама наверняка окрестила бы их излюбленным словом «абстракицонизм». В углу стояла электрогитара. Питер был наслышан о его пристрастии к музыке: Нейт часто ворчал, что готов переехать в гараж, лишь бы не слышать, как младший брат строит из себя Билли Джо Армстронга. Питер неумело дёрнул струны, гитара издала жалобный скрипучий звук. Потом рассмотрел корешки книг на рабочем столе: потрёпанный самоучитель испанского, энциклопедия о растениях и биография Сида Вишеса… Он не представлял, как кто-то может иметь столько увлечений сразу. Тереза не раз пыталась заинтересовать детей искусством и ставила им с Чарли документальные фильмы, но Питер начинал беззастенчиво зевать от монотонной речи диктора. К музыке он тоже был равнодушен и не разделял восторга Эштона, который охотно тратил карманные деньги на новые диски или подрабатывал ради поездки на очередной фестиваль. — Классная комната, — заметил Питер, когда Нейт зашёл за ним, чтобы позвать на улицу. — Можешь разместиться здесь и на рождественских каникулах. Зак всё равно уезжает к бабушке. — Ты не обязан этого делать, — возразил он, опасаясь, что друг предлагает ему погостить из жалости. Нейт был в курсе его натянутых отношений с матерью, и между ними существовало негласное соглашение, что он не приходит к Питеру домой по пятницам и в выходные. В эти дни Тереза зачастую приглашала «гостей» и накуривалась до бессознательного состояния. — Не обязан. Но я буду рад тебя видеть. Правда, может быть, ты будешь занят, если удачно пройдёшь отборочные. — Надеюсь, что пройду. — Все будет путём, — Нейт ободряюще похлопал его по плечу. — Мне бы твою целеустремлённость. — Можно было бы делать больше… — Питер, ты просыпаешься в шесть утра, чтобы выйти на пробежку и успеть потренироваться до занятий в школе. А после уроков идёшь на ещё одну тренировку. О чём ты говоришь? — Этого может быть недостаточно. Друг нахмурился и внимательно посмотрел на него. Прежде чем ответить, Нейт подошёл к стулу Зака и развесил на спинке мятое поло «Лакост», точь-в-точь такое же, как носил он сам. Он всегда стремился навести во всём порядок и, бывая у Питера в гостях, бессознательно начинал укладывать книги в ровные стопки или убирать со стола упаковки из-под батончиков. — Если бы можно было попросить за тебя, я бы убедил отца это сделать, — сказал наконец он, разместившись на только что заправленной кровати. — Но так не получится. — Я бы и не хотел, чтобы за меня просили. — Питер покачал головой и некоторое время молча наблюдал, как Дэн и Сильвия играют на заднем дворе в бадминтон, то и дело роняя волан. Сильвия играла хорошо, а Дэн каждый раз отбивал его далеко в сторону, виновато улыбался и разводил руками. — Либо во мне есть потенциал, либо нет. Третьего не дано. — Ты очень категоричен. Сам знаешь, дело не только в таланте, но и в связях. В любом случае, если у меня потенциала нет, я оставлю это занятие и начну готовиться к экзаменам в университет. Я не прочь изучать юриспруденцию. Это всегда было моим планом «Б». Конечно же, у Нейта был план «Б». Питер нисколько не сомневался, что родители в любом случае поддержали бы его. Дэн тоже не слишком беспокоился насчёт будущего: он хотел изучать журналистику, а если получится, вести собственное телешоу. После сдачи выпускных экзаменов он собирался уехать в колледж в Колчестер. — Проблема в том, что у меня нет другого плана, — заметил Питер. — Я не хочу никуда поступать. — Что плохого в университете? — Ничего. Но я всегда буду думать о том, что поступил туда от безысходности. — Ты слишком сильно переживаешь о том, на что никак не можешь повлиять. Ты делаешь все возможное. Этого должно быть достаточно в первую очередь для тебя самого. Отборочные — не вопрос жизни и смерти, это просто хороший шанс. Один из множества. Питер хотел бы объяснить Нейту, что у него нет запасных попыток. За него некому поручиться, а как только школа закончится — он был в этом уверен — мама перестанет давать ему деньги на карманные расходы; она и сейчас с восторгом отзывалась о находчивости соседки, которая брала с собственного сына арендную плату. Он почти не сомневался, что она даст ему некоторое время, чтобы найти работу, а потом без зазрения совести выставит за порог и объяснит это тем, что хочет наконец «пожить для себя». Фразу эту она повторяла часто, и Питер давно уяснил, что в мамино представление о «жизни для себя» он никогда не входил. Но он не был уверен, что Нейт сможет ему искренне посочувствовать. Его родители были женаты почти двадцать лет, а отец зарабатывал неплохие деньги в городской администрации и явно не собирался сбегать из дома на край света. Миссис Батлер всегда приходила на школьные праздники, когда они были детьми, а каждый раз, когда Нейт проводил удачную игру за клуб, их семья праздновала победу в ресторане. Поэтому он просто промолчал и постарался не думать о том, насколько его будущее зависит от выступления на следующей неделе. И Питеру удалось ненадолго отодвинуть мысли об отборочных на задний план, пока он помогал Дэну разогреть овощи на гриле, прогуливался с Сильвией и Нейтом вдоль набережной и уплетал сладкую вату за совместным просмотром «Знакомства с Факерами». Вечером Питер разместился на кушетке в полутёмной кухне, разогрев стакан молока. Все полки в этой тесноватой комнате с годами заполнились миниатюрными банками с макаронами и крупами, а на ручках двери и газовой плиты висели по нескольку пёстрых гофрированных полотенец. Большой деревянный стол всегда накрывали яркие цветастые скатерти. Хотя мама Нейта не работала, она всегда была чем-то занята: возила на многочисленные внеклассные занятия младших детей, ходила с мужем на танцы в ретро-клубе, а ещё несколько раз снималась в кулинарном шоу на местном канале. Обстановка у них дома напоминала ему об идеальных семьях из кинофильмов и разительно отличалась от всего, к чему он привык. Как бы Питер ни сердился порой на маму, зачастую он ей по-своему сочувствовал: её жизнь давно уже ей не принадлежала; она не контролировала своё будущее, ничего больше не хотела и просто плыла по течению. Скорее всего, она продолжит работать в баре в туристический сезон и получать алименты, пока не подрастёт Чарли, жалуясь, что отец мог бы прислать и побольше. Питер давно перестал обижаться на предпочтение ею компании младшего брата, потому что с возрастом осознал, что Чарли был её единственной отдушиной. Он рос тихим задумчивым мальчиком, и мама безумно растрогалась, когда он попросил в подарок на двенадцатый день рождения мольберт. Часто он садился у окна или в саду у Шэрон Хейворт и рисовал цветы или небо перед закатом. Все мамины подруги единогласно повторяли, что Чарли — очаровательный ребёнок, и восхищенно восклицали, когда Тереза раскладывала перед ними его новые картины. Его размышления прервал шум. Питер обернулся на скрип и различил в дверном проёме Сильвию. Она старалась ступать по кафельному полу как можно тише; на ней была полосатая розовая пижама и пушистые домашние тапочки. Заметив Питера, она сначала вздрогнула от неожиданности и тихонько выругалась, а потом виновато улыбнулась: — Я не помешаю? — Нет, — улыбнулся он. — Всё в порядке. Мне тоже не спится. — Извини, но очень уж хочется есть, — пожаловалась она. — Всю жизнь ем ночью, ничего не могу с собой поделать. Сильвия прошла к холодильнику, достала оттуда стеклянную банку с клубничным джемом и сыр «Филадельфия»; поставила разогреваться в микроволновке две булочки с кунжутной посыпкой. Она с явным нетерпением наблюдала за счетчиком на электронном табло и постукивала по столу ногтями. Питер услужливо протянул руку к угловому столику и включил электрический чайник. — Ты чего такой задумчивый? — спросила она наконец. — Я смотрю на семью Нейта, и думаю, что у них всё как-то правильно. — Питер задумался на минуту, подходящее ли это время для откровений: они сидели на кухне чужого дома, а его собеседница в этот момент озадаченно снимала плёнку с упаковки «Оксфордского повидла». Но в конце концов, Сильвия была почти единственной, с кем он мог поделиться подобными мыслями, поэтому он продолжил: — Я уже и не помню, что это такое. В детстве мы жили с папой, и я очень его любил, а потом, как по щелчку пальцев, он исчез. Так глупо, но я до сих по по нему скучаю. — Я тоже думаю о своей маме. — Не без грусти в голосе согласилась Сильвия. — Она осталась в Польше, чтобы ухаживать за бабушкой, и я очень по ней скучаю. Иногда хожу по магазинам или приезжаю в какое-нибудь красивое место и думаю: ей бы здесь очень понравилось! Сильвия и раньше говорила, что скучает по дому; казалось, она нисколько не стремилась избавиться от заметного акцента. На заставке её мобильного телефона была мутноватая фотография Краковского предместья — её любимого места в Люблине. Она иногда показывала Питеру фотографии: вот она в школе с подругами — Магдой и Вероникой, вот её кошка Милка, вот их неказистый деревянный дом с покосившимся забором, вот Сильвия на соревнованиях по волейболу, широко улыбается и поднимает над головой кубок. Ему нравилось рассматривать эти фотографии, потому что жизнь на них казалась совсем другой, и люди выглядели по-другому, и Питеру всегда было любопытно, каково это — вырасти так далеко за пределами Англии. — В понедельник мы с Нейтом идём на свидание, — поделилась она после того, как намазала тёплый хлеб слоем сыра с джемом и заварила чай. Это его нисколько не удивило. Нейт и Сильвия часто проводили время вместе как в школе, так и после занятий. Питер по-прежнему восхищался ею издалека, и она явно была к нему расположена, но история развивалась вполне предсказуемо. — Ты рада? — Немного волнуюсь. — Не переживай. Он классный парень, — вполне искренне заверил её Питер. — Именно поэтому я и волнуюсь, — тихонько рассмеялась она. — Ну, на меня ты сразу произвела хорошее впечатление, — он хотел признаться, что считает её очень милой, но вместо этого добавил: — А я-то думал, ты вообще не паришься о «социальном рейтинге» и всяком таком. И ни перед кем не смущаешься. — Почему ты так решил? — удивилась Сильвия. — Из-за Элисон. Её сторонились все, кроме тебя. Вплоть до старших классов. А вы с ней вроде как «лучшие подруги», — Питер произнёс это с лёгкой издёвкой и изобразил пальцами кавычки. — А почему я должна была её избегать? — насторожилась она. — Ну… Элисон странная. — Она классная. Я знаю, что могу на неё положиться. А это самое главное. Тут Питер с ней поспорить не мог. Он не сказал бы, что доверяет Нейту или Дэну на все сто процентов, несмотря на то, что они общались уже не первый год. — У меня был такой друг. Точнее, есть, но мы с ним не так близки, как раньше. — Почему? — она удивлённо вскинула брови. — Потому что я сделал выбор не в его пользу. — Ответ прозвучал нарочито просто и мог показаться формальностью, но Питер решил, что не смог бы описать произошедшее точнее, даже если бы очень постарался. — И ты жалеешь об этом? — Когда как. Зачастую — да. — Ты говорил ему об этом? — Напрямую — никогда. — Тогда тебе стоит ему об этом сказать, — Сильвия на несколько секунд сжала его ладонь и поднялась со стула. — Пойду к себе. Спокойной ночи. Она махнула рукой, как будто собиралась уезжать, подхватила со стола тарелку и кружку и скрылась в коридоре. Питер улыбнулся — её присутствие каждый раз его окрыляло, казалось, его настроение становится замечательным просто потому, что Сильвия находится рядом с ним. Взглянув на часы над газовой плитой, он спохватился, что слишком засиделся и испортит с таким трудом налаженный режим — давно перевалило за полночь. Он несколькими большими глотками допил остывшее молоко и ушёл к себе в комнату.-2-
На той же неделе он лишился девственности с Софи Кларк, которая несколькими месяцами ранее дала ему от ворот поворот. Питер подозревал, что ей просто стало скучно после того, как её бросил кто-то из многочисленных приятелей-студентов, но в школе она проявляла к нему повышенный интерес. Во время ланча, который он проводил вполуха слушая рассказ Дэна и наблюдая за столиком, где разместились Эштон, Тайлер и пара девчонок с цветными волосами, Софи заняла место рядом с ним. Она как будто делала всё, чтобы привлечь его внимание: принесла ему воды и салат, поделилась принесёнными из дома фруктами и с напускным энтузиазмом расспрашивала, как проходит подготовка к отборочным. Во время урока она тоже села с ним за парту и рассказывала обо всём, что происходило за последние месяцы в её жизни: она ездила в Лондон, чтобы начать модельную карьеру, собиралась отдыхать на Ибице следующим летом и мечтала завести собаку породы мальтипу. Питеру стало интересно, куда может завести это общение, и он вызвался проводить её домой. — Я была не права, когда плохо отзывалась о тебе, — прошептала она, когда они приблизились к её дому. Софи помахала рукой матери, которая протирала окна семейного «вольво», и та выразительным жестом указала дочери на наручные часы, намекая, видимо, что давно ждёт её к обеду. — Забудь. Всё в порядке, — сказал Питер, предусмотрительно понизив голос. — Тогда ты не будешь против, если я предложу тебе сходить куда-нибудь вместе ещё раз? Ну уж нет. Питер не собирался больше ни минуты тратить на бесполезные свидания, отвечать на глупые вопросы и оплачивать ей ресторанные ужины. Это было интересно ему несколько месяцев назад, но не сейчас. Изначально идея общаться с Софи возникла у него просто потому, что ему хотелось перейти для себя некий рубеж, сойтись с какой-нибудь девчонкой и перестать чувствовать себя «белой вороной». Питер хладнокровно проверял, насколько далеко получится зайти. Он чувствовал, что ступает на незнакомую почву, и так как исход был ему безразличен, мог отвечать всё, что взбредёт в голову. Как в осмысленном сновидении. — Знаешь, я сейчас не слишком заинтересован в свиданиях. Из-за отборочных у меня мало времени. Софи его поняла. — Попробуем по-другому, — улыбнулась она, закусив полные губы и сдерживая улыбку. — Что ты скажешь, если я приглашу тебя сегодня вечером к себе? Мои родители уедут из города, и мы могли бы посмотреть фильм. — Я скажу, что не прочь посмотреть с тобой фильм, — сказал он и передал ей сумку, которую помогал донести. Наутро Питер чувствовал себя восхитительно. Умываясь, ему казалось даже, что что-то в выражении его лица изменилось — хотя сама мысль об этом казалась нелепой — и выглядел он как будто лучше обычного. Одна из самых красивых девчонок в школе сама предложила ему переспать — даже если он не пройдёт отборочные, хотя бы одна победа уже за ним. Питер наблюдал за тем, как Софи выпрямляла утюжком свои и без того гладкие волосы и тихонечко подпевала песне Кайли Миног, и думал о том, правильно ли это всё по отношению к Эштону; он ничего ему не обещал, он давно искал шанса с кем-то переспать, а когда он наконец представился, помимо ожидаемого триумфа его посетило чувство вины. В конце концов, он успешно убедил себя в том, что имеет право делать всё, что ему вздумается. Софи была девчока что надо. Именно такую девушку он рисовал рядом с собой в воображении. Теперь Софи практически всё время составляла ему компанию в школе и целовала его в щёку каждый раз, когда они пересекались в перерывах между занятиями. И в глубине души ему совсем не хотелось думать о том, что он не мог быть с Сильвией, которая была искренне ему симпатична; не мог быть с Эштоном, о котором думал почти всегда, когда не думал о футболе; зато Софи была рядом и, возможно, она была не таким уж желанным призом, а легким трофеем, который он мог бы получить, всего лишь протянув к нему руку.-3-
За день до того, как должны были пройти отборочные, Питер вышел прогуляться. Обычно после тренировки он дожидался автобуса, но в тот день ему захотелось пройтись, чтобы собраться с духом и выкинуть все лишние мысли из головы. После нескольких недель интенсивной физической нагрузки он ощущал себя персонажем примитивной компьютерной игры, который выполнял одинаковые действия, если нажать нужную кнопку. Харли на тренировках цеплялся к нему чаще прежнего и выматывал дополнительными упражнениями. Их захолустный клуб дышал на ладан, а его переход добавил бы ему престижа. Проходя по набережной, Питер заметил на одной из скамеек Эштона. Он сидел у пристани, закутавшись в свитер с высоким воротом и тёплую куртку и читал «О ком звонит колокол» Хэмингуэя. Его руки немного покраснели от холода. Он выглядел уставшим, и в его внешности не было привычных ярких акцентов — колец на руках, пирсинга или подведённых глаз; он в очередной раз прокрасил волосы черной краской, и светлые брови на фоне этой тёмной копны казались совсем незаметными, отчего лицо его казалось бледным, как у актёра пантомимы. Питер не удивился, увидев его здесь: друг всегда любил море, а в тот день заходящее солнце золотистыми лучами пробивалось через низкую пелену серых туч, и привычный вид казался живописнее. — Привет. — Питер встал рядом с ним, спрятав руки в карманы. Эштон мельком взглянул на него, кивнул и уткнулся в книгу снова. Он не поздоровался, поэтому ему пришлось продолжить, так и не удостоившись ответа: — Можно мне сесть рядом? — Я вроде как эту скамейку не огораживал. — Вздохнув, Эштон неохотно подвинулся ближе к краю и освободил место. — Ты злишься на меня? — спросил он, опустившись рядом. Прежде чем ответить, Эштон некоторое время наблюдал, как пожилой мужчина поднимает якорь, снимает крепления с пришвартованной лодки и медленно отчаливает. Потом сделал несколько глотков «Ред Булла», нервно закусил губу и пробормотал: — Если начистоту, мне хочется тебя ударить. — Это прискорбно, — саркастически усмехнулся Питер, маскируя нервозность. Что лучше сделать? Просто уйти и оставить его в покое? — Я тебя не понимаю, — продолжал он, — может, я принимал желаемое за действительное, но ты меняешься в лице, стоит только сделать тебе комплимент или коснуться тебя. Да господи, я же вижу, как ты на меня смотришь! А потом целуешься у всех на глазах с этой Софи. Зачем тебе это? Кому и что ты пытаешься доказать? Ты думаешь, это делает тебя круче? Знакомое чувство вины нахлынуло с удвоенной силой; но в силу природного упрямства в нём сразу же возрождался и внутренний протест против этого. Он не хотел давать Эштону права признать себя виноватым и отрицал это всё больше от того, что на самом деле чувствовал себя таковым. — Если ты забыл, до этого мы дружили. И проводили время вместе. И ты не искал никаких скрытых смыслов и не обижался. — Сейчас все по-другому, — спокойно возразил он. Питер знал, что он прав. И со стороны всё выглядит так, будто он морочит Эштону голову. Но всё было совсем не так просто, как он себе рисовал. Эштон никогда не беспокоился о том, что о нём подумают, Питер же хотел, чтобы его уважали. Чтобы на него смотрели с гордостью и восхищением, а будет ли кто-то восхищаться парнем, который дрочит на своего приятеля? — Ты просто хочешь выбить из меня признание, что я тебя хочу, — с плохо скрываемым раздражением произнёс он. Отрицать очевидное стало бесполезно. — Тебе от этого станет легче? — Я ничего из тебя не выбиваю. Я просто… ты ведь знаешь, что нравишься мне! Мне кажется, ты нравишься мне почти всю мою сознательную жизнь, я почти перестал об этом думать, а потом ты снова объявляешься, и… — он запнулся посреди своей речи и добавил очень тихо и непривычно зло: — Это нечестно! «В жизни вообще всё часто бывает «нечестно», — подумал Питер. Он и сам считал, что многое из того, что с ним происходило, было не так уж справедливо; не то чтобы ему постоянно везло и он был безоблачно счастлив. Но он не мог позволить себе быть с Эштоном циничным; после его признания это казалось почти варварством. Питер сам довёл ситуацию до абсурда: ему захотелось снова побыть с ним рядом, прожить заново ту близость, которая была между ними, когда они были детьми. — Пойми, что мы не вместе не потому, что я не хочу. Я просто не могу. Ничего хорошего из этого не получится. Я хочу построить карьеру спортсмена, а несколько глупых сплетен могут её уничтожить. — Я понимаю, но… — Питер легко сжал его ладонь, и он затих. — Послушай. У меня больше ничего нет. Я ничего больше не умею. Это всё, чем я живу. Если я не смогу добиться успеха, я просто останусь здесь и буду медленно сходить с ума, как моя мать. Покуривать, выпивать и периодически с кем-то трахаться. Я презираю её. Я презираю то, что произошло с нашей семьёй. Я не хочу так жить. — Но избегать меня — это тоже прятаться. Просто по-другому. Ты думаешь, что будешь счастливее, если, ну… — Если не буду встречаться с парнем, — закончил за него Питер. — В общем, да. — Я не знаю. Эштон воспользовался его замешательством, положил голову ему на плечо и крепко сжал его ладонь в ответ. Питер не понимал, как не слишком воодушевляющий монолог мог вызвать желание взять его за руку, но вокруг не было ни души и он совсем не возражал. — Давай пройдёмся, — предложил наконец он, обратив внимание, какими холодными были его обветренные ладони. — Я провожу тебя домой. Ты замёрз. — Пожалуй, — согласился Эштон. — Всегда забываю дома перчатки. В холодное время года Джейвик всегда напоминал Питеру город-призрак. Пустынные улицы, разобранные барные стойки на пляже, разбитые витрины в нескольких магазинах и заброшенные летние домики на прибрежных улицах — все видимые признаки запустения становились заметнее под сереющим осенним небом. — Так что теперь между тобой и Софи? — спросил Эштон, когда они миновали двери ирландского паба, куда в пятницу должны были нахлынуть завсегдатаи и опустошить несколько бочек тёмного «Гиннесса». — Я не знаю, поверишь ли ты мне, но я о ней почти не думаю, — честно признался он. — Секс не так уж много для меня значит. Моя мама… Она такая же. У неё всегда было много мужчин, и она просто занималась с ними сексом, иногда ещё до того, как я успевал уснуть. Я не думаю, что это что-то важное. — Так почему ты тогда с ней переспал? Не ты ли упрекал меня в том, что я целуюсь с кем-то и не придаю этому значения? — Я просто не хотел быть девственником в выпускном классе, — выпалил он, осознав, какими абсурдными выглядят его переживания, если произнести их вслух другому человеку. — Значит, это твоя аргументация? — Я не пытаюсь оправдываться перед тобой. Ты, кажется, любишь честные ответы? По крайней мере, со мной ты иногда даже чересчур честен. — Ну, раз уж ты заговорил о честных ответах… А обо мне ты думаешь? — Чаще, чем хотелось бы. Мне очень тебя не хватало, — признался Питер, вспомнив разговор с Сильвией. — Я радуюсь каждый раз, когда ты мне звонишь. — И ты хочешь, чтобы я отказался от тебя, когда ты говоришь мне такие вещи? Эштон просто шутил, но, когда Питер посмотрел ему в глаза, он сразу понял, что сейчас это произойдёт. То неумолимое и чудесное, что он неуклюже пытался отстрочить. Эштон решил всё за него; он немного приподнялся на носках, чтобы их губы оказались рядом и последний раз пересёкся с ним взглядом, словно пытаясь убедиться, что Питер не возражает. У Питера промелькнула мысль, не раз посещавшая его, когда они были совсем маленькими — примитивная мысль о том, что у Эштона очень красивые глаза. Он поцеловал его, и Питер сразу же приоткрыл рот, чтобы соприкоснуться языком, почти испугавшись того, как сильно его это взбудоражило. Он столько раз представлял себе эту сцену, представлял и куда более откровенные образы, но это всё ещё было волнующе. С Софи он чувствовал себя по-другому; он выигрывал, подчинял её себе, сейчас же они были на равных. Ему казалось, что он расплавится, несмотря на промозглую погоду; хотелось прижать Эштона к стене ближайшего здания, стянуть с него верхнюю одежду и дотрагиваться до его тела хотя бы под тканью футболки. Вместо этого Питер крепко сжал его плечо, почувствовав под пальцами только слои непромокаемой ткани. Эштон отстранился от него, заслышав шум приближающейся машины — вдоль набережной проехал грузовик с молочной фермы. Питер мысленно поблагодарил его, потому что сам он перестал слышать что бы то ни было, у него звенело в ушах, и машину он заметил, только когда фары осветили его лицо. Они молча прошли до улицы, где жил Эштон, и Питер успел пожалеть, что его дом находится ближе. Прощаться не хотелось. — Если я ещё раз увижу тебя с Софи, я затащу тебя в раздевалку и отсосу тебе прямо в школе, чтобы ты думать забыл обо всей этой ерунде. — Ты с ума меня сведёшь, — выдохнул он. — Мне нельзя волноваться. Завтра очень важный день. — Я желаю тебе удачи, — рассмеялся Эштон, последний раз коснулся его губ своими и скрылся за дверью дома. Питер развернулся и быстрым шагом свернул в сторону Левендер-Уолк. В родном доме с обшарпанными стенами неизменно горел тёплый оранжевый свет. Он различил в гостиной силуэты мамы и Чарли. Они смотрели вечернее шоу талантов. Всё выглядело как всегда, и казалось невозможным, что в ничуть не изменившемся мире он чувствовал себя необыкновенно.