Привкус ядерной пыли

Той ночью я так и не смогла уснуть. Ворочалась беспрестанно, думала о многом, лежа на ватном матрасе, с которого не хотелось больше подниматься, и даже голод исчез от постоянного волнения. Взгляд скользил по запятнанному пылью и старой краской потолку, из которого торчали провода недостающих светильников. По серым, безликим стенам и рисунку на ширме, почти черному из-за отсутствия света, кроме аварийного фонарика под щелью двери. Было холодно, и не спасало старое одеяло от странной затхлой сырости, больше усугубляя и без того тревожное настроение. Отошли ли Даст и те монстры на безопасное расстояние? И что нас ждёт завтра, когда все узнают о побеге? Больше всего я волновалась о товарищах — собственная судьба меня интересовала куда меньше. Лиму, Селесте, Джасу и Дориану... Им было что терять здесь и за что бороться. В моем случае это не имело значения. Разве что — продолжать борьбу, если в плен попадутся другие монстры. Освободить их, вернуть право на жизнь, которое никто отнимать не должен был. И способы жить в новых реалиях мы должны были искать сами. В голову приходили мысли-воспоминания о том, как мы перешагнули от былого к настоящему. Как к власти путем переворота пришли другие люди. Как они стали инициаторами эксперимента, подробностей которого не знал никто. И как в один из дней мощными вспышками все существующее в мире оказалось погребено ядерной пеленой пепла. В тот день разорвалось время, наша реальность была поглощена этой — безжизненной, мертвой... Плата за то, что кто-то пожелал воссоздать мир без монстров... Я промучилась до утра, наступление которого смогла определить лишь по часам, валяющимся рядом с матрасом да по настойчивому стуку в железную дверь моей каморки. Вот и всё... Они пришли... — Дельгадо! Открывай, ты тут, я знаю, — хриплый, грубый голос мне знаком не был, но это лишь проясняло мои догадки о том, что могло ждать дальше. Состроив самое сонное лицо, на какое была способна, и взлохматив на голове пепельно-серые волосы, я поднялась, почти лениво начав натягивать спортивные штаны, футболку оставив свисать кривозаправленным в них лоскутом. Дверь была открыта нарочито медленно, но кто-то дёрнул ее на себя, торопя меня с явной злостью на подобную медлительность. — Ну что такое? Сегодня не моя смена же, я выходная, — протянула я недовольно, смеривая взглядом, полным презрения, перекошенное лицо незнакомого мужчины в форме, явно принадлежавшей кому-то из властьимущих. Точнее их прихвостням, смотревшим в рот лживым правителям мертвого общества, расслоенного настолько, что эту брешь было уже ничем не покрыть. — Зато ты была на смене вчера! Не расскажешь, как так совпало, что именно в твою очередь из центра пропали все заключённые? Да ещё и накануне основного эксперимента! — мужчина ткнул меня в грудину пальцем, скривив и без того неприятное лицо с бледными, некогда голубыми глазами, которые теперь заволокло туманом из-за постоянного недостатка света в нашем убежище. Мои, к примеру, ранее были карими, но выцвели после катастрофы до оттенков рыжей охры... — Чего? Что вы несёте, как они могли сбежать из клеток с барьерной магией? — невозмутимо спросила, сонно потирая глаза, выражая искреннее недоумение, мысленно отмечая, что в иных условиях могла бы играть в театре или кино. Врать получалось до страшного правдоподобно — во взгляде собеседника скользнуло лёгкое непонимание. — Ты чё мне тут гонишь, а? Ну-ка, идём! — он беспринципно схватил меня за руку, грубо утянув за собой, и плевать он хотел на то, что я была в почти домашнем виде, босиком и не закрыла дверь комнатки. На мои сопротивления он лишь дёргал сильнее и сжимал запастье до боли, вынуждая шипеть и покорно идти за ним, одетым в форму, где все было собрано из частей какой-то черной кожи и пряжек с эмблемой остатков нашей цивилизации, некогда великой и единой, а теперь... Это был символ скверны... Искажения всего того, что мы создали когда-то и сами же разрушили. Там была изображена рука человека и скелета, переплетённые воедино, и сейчас это смотрелось... жутко. Особенно после того, что верхушка заставляла делать, разорвав единство классовым и, что ещё хуже, расовым неравенством. Мимо мелькали знакомые коридоры и помещения, лица, что останавливались и прятали взгляды, боясь навлечь гнев человека более высокого статусом, пришедшего по поручению кого-то верховного. Я искала среди всех встречных знакомых и друзей, что участвовали, но, к счастью или нет, никого из них не нашла взглядом. Но когда меня утащили в лифт, повезший вглубь здания, обелиском уходящего в пыльные недра пустоши, душу закололо иглами нехорошего предчувствия. Наше общество теперь строилось так, что чем выше ты жил, тем ниже был по статусу. И, чем глубже опускался в шахту лифт, тем страшнее было от понимания, насколько сильно я попала, и через что предстоит пройти, прежде чем они поймут, что правды я не скажу... Мужчина, тряхнув засмоленными, слипшимися волосами, цвета ржавого, как и это место, дёрнул меня дальше как только двери единственного работающего лифта отъехали в сторону. Здесь коридоры были куда чище и шире, но темны стенами, будто их выделали мрамором. Шаги гулко отдавались эхом от вертикали хода, вторя моему забитому страхом сердцебиению. В стенах чернели провалы запертых дверей, серых и однотипных, без всякого номера, лишь буквы виднелись сколотой позолотой, и то не на каждой. Возле последней мой сопроводитель замедлился, чтобы ее открыть и грубо впихнуть меня в чрезмерно светлую комнату, отчего я жмурилась, болезненно пытаясь рассмотреть того, кто был совсем рядом. — Сэр, я привел подозреваемую. Она все отрицает, — отчитался нарушитель моего утреннего покоя, привлекая внимание сидевшего за белесым столом напротив статного мужчину с почти белыми волосами и льдистым взглядом, полным такого холода, что смотреть было неприятно. Здесь вообще было противно, вопреки аккуратному, светлому дизайну помещения, яркому освещению, какое нам, наверху, лишь снилось видеть. Будто здесь и не было никакого катаклизма. Никакого нулевого события, повергнувшего мир в вечную ядерную пыль. Это был один из близких подчинённых верховной власти — Нерон. И все знали, насколько шутки плохи с таким как он... Я содрогнулась, услышав его громкий, среднего тембра голос, разрезавший тишину его кабинета стальным безразличием. — Ну конечно же отрицает. А ты думал, она вот так просто сразу сознается? Или пришла бы с повинной прямо сюда? Тц, вот говорил я Моллу и Гилберту о том, как стоит поступать в таких случаях, но они меня не послушали. Что ж... — Нерон поднялся из-за стола, обойдя его неторопливо, выделяясь чернотой одежды, апофеозом которой был нелепый лиловый плащ, заколотый на груди все тем же символом предательства былой жизни. Я молчала, старательно пытаясь держать лицо и взгляд непроницаемыми. В голове норовил случиться полный хаос, но я всеми силами сохраняла холодность и играла свою роль до последнего, встречая его ледяной оскал с отчаянным упрямством. — Сэр Нерон, это недоразумение. Я о случившемся только из слов вашего коллеги и узнала, — я попыталась оправдаться, с самым виноватым видом заламывая пальцы, пока мужчина бросал на меня слишком смешливые взгляды... — О, ну конечно. Недоразумение, это то, что ты сразу не созналась во всем, когда тебя об этом спросили. Недоразумение, что ты вообще на это решилась. Недоразумением было тащить за собой в ад ещё и своих друзей, мисс Леви Дельгадо. И не знать при том, кто из них кто, — на последнем предложении Нерон усмехнулся уголком рта, высокомерно вздергивая голову и отводя ледяной взгляд к подчинённому, — приведи его. Мужчина, что притащил меня сюда, вытянулся послушной стрункой и кивнул, тут же ускользая за дверь, оставив меня в клетке со львом один на один. Я знала, что из всех управляющих, Нерон хоть и был низшим по статусу, но его жестокость превосходила все мыслимое и немыслимое. Он шел на любые подлости, не щадил никого и не гнушался подставить. Меня он всегда недолюбливал за излишнюю лояльность, которая замедляла его продвижение дальше, с целью получить и присвоить лавры удачного эксперимента по извлечению целостной магии себе... А, возможно, речь шла не только лишь о славе и власти. Он хотел большего, это было видно во взгляде, полном зависти и желании все держать под колпаком тотального контроля. Он смотрел на стеллаж у письменного стола, где вместо привычных ранее книг стояли системные блоки, беспрестанно перемигивающиеся индикаторами, пальцами любовно поправляя провода. Сноп последних позади шел жгутом за стену, унося в себе гигабайты никому неизвестных данных и команд. Здесь и воздух был куда чище, свежее... Они считали, что имели на это право. После всего, что они сделали. Ублюдки. Я держалась на чистой ненависти, горделиво ожидая приговора, но... Я никак не могла предугадать подобное. Вошедший с подчинённым Нерона был знаком до боли. Настолько сильной боли, что едва не подогнулись колени, а глаза наполнились слезами. — Лим? Ч... что? Как? — знакомые темные глаза на мой вопрос посмотрели с сочувствием, не сочетавшимся с одеждой, слишком похожей на таковую у приведшего его человека, имени которого до сих пор не назвали. — Прости, Леви... Прости... Это ради брата и лучшего будущего, — тихо ответил он и почтительно поклонился Нерону, вызвав этим мое отчаянное желание стошнить от увиденной картины. Я практически ощущала лезвие ножа, которое вошло чистым ударом в спину... В душу... — Видишь? Все так просто, дорогая. Каждый делает выбор. Но твой оказался неверным, а жаль. Перспективная была сотрудница, — это чудовище смерило меня брезгливым взглядом и коварно улыбнулось Лиму, что продолжал подобострастно клонить под его взглядом голову. Отвратительно... Его предательство было ещё хуже, чем то, чем занималась я, поскольку он поставил под удар не столько меня, сколько все то, за что мы все боролись... А остальные? Он тоже их выдал? На мой умоляюще-вопрошающий взгляд полный осуждения Лим лишь отвернулся. — Сволочь, — только и выплюнула я, но ответом мне был гнусавый смех того, кто привел меня на нижние этажи. — Ладно, посмеялись и хватит. Идеальное стечение обстоятельств. Леви, как же удачно все сложилось, я как раз искал повода для одной занятной провокации, знаешь? Многие в колонии потворствовали пощаде этих тварей, нужен был лишь повод выставить их в свете коварных и жестоких существ, не способных больше на сострадание и эмоции... Как думаешь, весть о твоей смерти у ворот их резервации сильно покачнет их уверенность? — Нерон прохаживался перед нами, словно играя на публику, рассказывая о планах на меня. Ясным, как белый день стало, отчего мне позволялось столь многое в отношении монстров... Меня убьют люди, а вину сбросят на них, сделав целью прямого нападения. Возможно, что Лим вообще был подослан специально, втеревшись в мое близкое доверие. Я ведь... считала его другом, как же так? Лучше бы меня убил Даст. Ледяной взгляд, брошенный за спину, и короткий кивок своему прихвостню: приказ отдан без слов, а приговор был очевиден и без лишних комментариев. Меня тут же заломали, надев наручники и грубо толкнули к дверям, но бросить полный ненависти взгляд на предателя я все же успела, сжигая его сожаление огнем презрения и злости. Снова меня потащили по коридорам, но теперь куда грубее, постоянно толкая и усмехаясь моему незавидному будущему. Но, стоило этому самому будущему стать вполне оформленной явью, как страх отступил. Было лишь желание не вешать свою заслуженную смерть на невиновную совесть других существ, и пока меня вели на верхние этажи к выходам, я лихорадочно соображала. Вопрос заключался в том, как меня собираются убить и где. В исследовательском центре это было делать невыгодно: поднялся бы шум, и мой труп уже подбросить к резервации было бы неуместным. В пустоши это сделать трудно: мест для безопасной остановки почти не было — они постоянно менялись, а потому оставался последний вариант. У самой резервации. Это рисовало крошечный шанс того, что мне мог подвергнуться случай, хотя бы попытка на побег, и я обязана была его использовать, чтобы провокация не удалась. Я отметила, что меня повели какими-то полуразрушенными путями, что шли параллельно обитаемым коридорам. Здесь же повсюду валялись наполовину разрушенные перекрытия, балки, торчала из занесённых песком стен арматура. Хотелось кашлять от этой взвеси, и неудивительно было, что мой тюремщик натянул на лицо респиратор, до этого висевший на поясе. Он снова грубо толкнул меня в спину, доставая рацию и связываясь с кем-то позывным службы безопасности. Ему тут же ответили, сказав, что ждут снаружи, и дверь впереди с похожим затвором, как на западном выходе, стала последним барьером перед тем, как я покину это место навсегда. В возможность выжить откровенно не верилось, да и мне это было ни к чему, лишь последняя цель оставалась все такой же важной. На улице ждал транспорт, удивив меня тем, что на такую заурядную миссию Нерон выделил троих человек, словно я была не учёным, а преступником, достойным уровня Даста, при условии, что слухи о нем были правдивы. Кроме того это сильно уменьшало мои шансы на побег, сделав их почти нулевыми. Горло обожгло жаром дня и песка, постоянно норовившего осесть не самой безопасной пылью в лёгких. Его ржавый оттенок покрывал все, чего касался взгляд: от руин кремниевого, обугленного цвета до самого горизонта и даже неба, что редко бывало голубым как прежде, напоминая скорее безжизненную атмосферу Марса. В пустоши я бывала не раз, но не при таких обстоятельствах, не без защиты... И теперь гортань противно закололо этой пылью, побуждая кашлять и вдыхать испорченного воздуха ещё больше. Но передышка была краткой — снова толкнули, на этот раз чем-то жёстким, и в руках сопровождавшего я увидела какой-то предмет вроде дубинки, какие когда-то носили правоохранительные органы. Меня схватили за волосы и грубо усадили в собранный из разных кусков автомобиль, больше походивший на бронированный джип, а по обеим сторонам от меня сели двое мужчин, из-за респираторов казавшихся почти одинаковыми. Только волосы отличались по длине, да у второго цвет кожи был более темным. А лица водителя я не видела и вовсе. Машина завелась с надсадным скрипучим звуком долгого зажигания и тронулась в путь, пересчитывая все кочки и ямы пыльной разрухи. О дорогах не шло и речи — ехать приходилось напролом, взметывая за колесами клубы рыжей дымки. Вдалеке маячили темные точки нескольких машин, шедших по границе большого бархана на грани пустоши, где некогда был город. Караван... Единственная жила, что соединяла разрозненные участки выживших между котлованами выжженной пеплом пустыни. Тихий и надсадный гул хрипевшего двигателя мешал думать: мысли становились какими-то чересчур спутанными, паническими, срывая дыхание до поверхностной частоты. Тело затекло в неудобной позе, но я была рада, что мне хотя бы позволили видеть окружение, рассчитывая, что не было важным, запомню ли я дорогу от базы до резервации или нет, ведь по факту, я уже считалась мертвой. В одном они просчитались: я в пустошь отправлялась редко, и люди все равно будут подвергать сомнениям мое лжеубийство. А потому я запоминала путь. Ровно на восток, туда, где поднималось солнце, которое мы видели до смешного мало: едва ли не пару раз за год, в рейдах за необходимыми нам деталями, за исключением тех, кто был в караванах между поселениями, но не известно, кому везло больше. Мир поверхности был полон угроз, и ядерная пыль далеко не самая страшная из них. Когда автомобиль проехал череду изломанных строений у скал, некогда бывших вполне живописным местом, напоминанием о котором стояли подобно скелету обугленные и надломленные останки леса, перед взором выросла стена, будто из металла, скрепленного в единый массив неприглядного барьера, покрытого ржавым песком. Это выглядело странным, если не присматриваться: важное мелькало деталями. Крошечные окна, будто в форте, двери, одна из которых будто специально была открыта, качаясь на дыхании мертвого ветра, осыпавшего пылью этот барьер, казавшийся брошенным. Никогда не видела этого места, а слышала слишком мало, чтобы построить хоть какие-то представления, которые и так были далеки от истины. Сердце заходилось в испуге, стоило джипу встать на почтительном расстоянии. Это плохо — шансов добежать до смешного мало. — Пойдем, повеселимся, детка, — один из сопроводителей резко схватил меня за волосы, вытаскивая из машины под мои попытки отбиться. Второй вышел следом и дубинкой хлестнул по сгибам коленей. Больно. Чертовски... Адреналин сжигал эту боль, но этого было мало, а когда следом холод твердого, прорезиненного пластика тяжело огрел спину, стало ясно: меня хотели избить до смерти. Медленно и с наслаждением, вымещая всю злость собственной ничтожности и лизаблюдства своих правителей. Долбаные бляди. Я попыталась подняться, превозмогая боль, но ударом под дых влетел тяжелый ботинок с металлическим носом, пустив по ребрам канонаду рези, уходящей до затылка. Перелом... Ноги подгибались от планомерного избиения, кровь пошла из носа и рта, заполняя собой всё... Мешаясь со скрипевшим на зубах песком и надрывным кашлем. Стоило мне попытаться рвануть к стене, как снова возвращали обратно, нанося удары один за другим... Бесполезно... Все бесполезно... Я обессиленно рухнула на песке, решив, что лучше умереть поскорее, лучше бы пристрелили, лучше бы я никогда не видела их трусливых, залитых яростью глаз и не слышала мерзкого, довольного смеха. Вдохи давались тяжело, будто ребром задело лёгкое, и с течением секунд давило кровью изнутри. Было странно, что прекратились удары, отвлекая плохо удерживаемое понимание происходящего и момента реальности на голоса, приглушённые респираторами. — Буря на подходе. Ей конец, давай, фотографируй и валим отсюда. Не дай, Нерон, вылезут эти твари, шевелись, — один голос ушел, а следом затихли шаги второго. Ветер... Он действительно касался кожи, обжигая горечью и жаром пыли, встававшей стеной бури. Они в этих местах теперь были властью... В них нельзя было выжить... Черт, да мое ещё живое тело выставят как жертву, павшую от рук монстров. Если бы могла, то обязательно посмеялась бы, но вместо этого — лишь кашляла кровью, заменившей мне воздух. Мысли становились бессвязными из-за боли, но одна... Ее я помнила всю жизнь... Кровь... Ее привкус был похож на эту ядерную пыль. Такой же металлический, тошнотворный привкус, выворачивающий нутро характерным оттенком металла. Приоткрыв глаза я размыто видела, как песок, перемешавшись с этим месивом обрёл какие-то сангриевые тона. Выглядело жутко, будто меня выпотрошили прямо в пустыне одни из тех тварей, о которых говорили ходившие в караваны смельчаки. Подняла взгляд к небу, и разобрать невозможно в нем: темно от бури или от... смерти... И все чудились шаги. Так скрипел песок, проминаемый чужой обувью... Я уже не могла о чем-то думать — задыхалась в крови, которую не успевала выплевывать. И чем дальше сердце толкалось в ритме боли, тем больше мерк свет, оставляя меня в темноте, из которой, как мне казалось, выхода уже не было. Последний осознанный выдох, похожий на хрип... Что-то пищит. Аппараты, приборы... Будто радар, ищущий мою жизнь. Но зачем? Дышать было трудно, точнее... Ощущение, что дышала вовсе не я, это делал за меня какой-то механизм, что отзывался мерными звуками где-то справа. Свое сознание я возвращала буквально силой, вынуждая с огромным трудом открыть глаза, тут же расплывшиеся слезами от яркого после тьмы беспамятства. Незнакомое место — явно не наша база. Железные стены, сотни проводов, каких-то трубок и датчиков, чьи названия не могла разглядеть как ни старалась: слишком кружилась голова. И тут же понимание, что на лице маска, вроде кислородной, а в горле трубка, входившая мерзкой резиной куда-то в трахею, отчего тело вздрогнуло болезненным рвотным позывом, от которого обожгло болью сломанные ребра. Датчики запищали громче, подавая сигнал, пугавший не хуже моего незавидного положения... Я была в лаборатории, только уже чужой. По ту сторону баррикад. И моя необорвавшаяся лишь по чужой прихоти жизнь теперь была подношением тем, кто мог желать мести совершенно оправданно. Это было бы меньшей платой за все причененное людьми зло. Пусть и не все из нас этого желали, однако... Это не умаляло того, что случилось. На писк аппаратов из тьмы проема без дверей шагнула фигура, но я не могла повернуться нормально, чтобы рассмотреть ее, а чтобы сесть не шло и речи. Я вообще не была уверена, что когда-нибудь снова смогу шевелиться. Болело все, чего касались мысли, а каждый вдох, хоть и не захлебывался кровью, но давался тяжело и болезненно. — Жаль, что ты не способна назвать мне причину, по которой мне не следует убить тебя прямо сейчас, — смешливо заговорил незнакомый, протяжный голос существа, склонившегося надо мной белокостной тенью с полной пустотой глазниц. В них будто клубилась смоляная чернь, выливаясь тонкими линиями на мелованные, мертвые скулы. Скелет, вроде Даста, но явно отличающийся... Я могла лишь молча смотреть — трубка в горле мало способствовала беседе, как и повреждённое легкое, которое внутри ощущалось странно, будто онемев. Смерть... О, как бы я ее хотела, и, кажется, в моем взгляде монстр методично и точно прочитал ответ, почти по-детски открывая рот с рядами ровных, белоснежных зубов и смеривая меня взглядом пустоты от головы до ног. — Ого! Да ты, я смотрю, не против, детка? Черт, а ты мне уже нравишься. Люблю мазохисток. Жаль, они умирают слишком быстро, даже не успевают назвать стоп-слово. Упс! А я ведь им его не говорил, — монстр задумчиво почесал скулу, тараща глазницы куда-то в стену. Было крайне сложно понять, куда он смотрел. А его слова и голос пускали дрожь по телу подтверждением угрозы, что мучения ещё не окончились...