***
Не дождавшись объяснений, Блум, обезумевшая от открывшейся ей тайны, спешно покидает Алфею, не давая возможности преследовать ее и узнать о местоположении. Устье Нока стало временным пристанищем для той, что не так давно считала себя самой счастливой девушкой во Вселенной, наконец воссоединившись с тем, кого по-настоящему полюбила. Теперь, оглядываясь назад, она испытывала столь сильное омерзение к себе и своим поступкам, что оставаться вместе с теми, кого, как оказалось, она совершенно не знает, была не способна. Сумасшедшая внутренняя боль словно разрезала изнутри органы, превращая их в кровавое месиво, а постоянный ком в горле мешал дышать. Подступающие к глазам слезы не давали видеть окружающего мира, а отвращение к себе было немыслимым для объяснения. Она — проклятая принцесса проклятого и грязного королевства. Покойные родители Валтора были правы и она больше не посмеет тревожить его своим видом и словами, которые не могут найти оправдания. Лучше было умереть от истощения, кровопотери, да чего угодно! Но… Не поступать так… Гантлос, Думан, Анаган… Она не может назвать их мужьями и в ее душе нет чувств, она не помнит любви к магам, ведь все было лишь ради рождения детей. Детей… Внутри Блум от одной этой мысли все перевернулось. Сохранив молодость и юность, она никак не походила на женщину многовекового возраста, успевшей произвести потомство в количестве трех дочерей, которых она считала подругами. «Молодец Блум… Или лучше сказать, Саю. Успела, ничего не скажешь. Как глупо теперь звучат мои признания Валтору, когда я говорила, что всегда ждала только его…» — с горечью думала принцесса, опираясь спиной об ледяную каменную стену, камень которой охлаждал пылающий внутри нее огонь. «Ноэлю еще повезло. Легко отделался, можно сказать. А то и от него бы ребенка родила, до кучи. Как отвратительно… Мерзко. Не хочу жить и видеть, что будет происходить дальше… Я не могу признать Фарагонду собственной матерью, тем более Саладин… Нет. Нет!» — окунаясь в истерику, думала Блум, слезы которой усиливались, обильными каплями падая на каменный пол, но она не вытирала их, не причесывалась, а вместо этого вцеплялась руками в густые рыжие волосы, которое нещадно рвала и царапала себе лицо в порыве безумства. Неожиданно, до ее слуха донеслись гулкие шаги нескольких человек и, больше всего она опасалась, что это будет Валтор, ведь стремилась скрыться так далеко, где никто бы н смог найти ее. В пещеру вошли три мага — Гантлос, Анаган и Думан, грустно смотрящих на девушку. — Саю… — начал было Ан, но она покачала головой, с отвращением смотря в сторону. Маг потупил взор и присев рядом сказал, — Блум… Мы пришли чтобы поговорить с тобой. Прошу, не гони. Она посмотрела в его глаза с печалью, словно надеялась отыскать в них ответ на единственный интересующий ее вопрос: «Почему она?» Два других мага сели около ног волшебницы, преданно смотря на ее измученную фигуру, осунувшееся и израненное лицо, словно постаревшее на несколько лет сразу и получившее отпечаток необычайного горя. Внутри темных сейчас происходил такой же хаос, что и внутри хрупкой девушки. Все их понимание собственной жизни рухнуло за десять минут рассказа какой-то сумасшедшей женщины, толкующей, что у них есть дети и вообще, они созданы специально как их воиспроизводителей. Было неприятно, словно они были вещами, которые использовались по назначению и расписанию, но не вызывали никаких чувств: любви, желания, нежности. Несмотря на всю их темную суть, маги Пентаграммы желали подобных проявлений к себе, но, никак не ожидали узнать, что некогда, подобные чувства им были подарены самой принцессой Домино, способствующей их самой важной, с точки зрения природы, реализации — как отцов. — Мы очень благодарны тебе. — взяв ее за руку, ответил Гантлос, нежно коснувшись ее запястья губами. — Мы не помнили что произошло и не помним сейчас, но услышанное нами — невероятно. — Мы никогда не желали причинять тебе боль. — сказал Думан, ставший непривычно тихим и стеснительным. — И не желаем, поверь нам. Словно не выдержав сказанного, Блум отвернулась, закрыв лицо руками и чувствуя как необычайное чувство стыда накрывает ее с головой. В это мгновение она желала только одного — умереть, чтобы очиститься от сотворенных ею грехов, свершение которых она даже не помнила. Вся эта грязь, копившаяся в ее душе, вылилась в не менее омерзительную правду, которую услышали все окружающие, оказавшиеся родными. Даже в обществе темных она стала бы изгоем, если истина о ее жизни открылась для тех, кто ее не знал. Разве можно столь жестоко играть с жизнями близких людей? Разве можно называть себя любящей матерью, если сотворила подобное с собственным ребенком? Это убийство всего, во что некогда верила Блум. Изничтожение ее сущности, ее веры в собственную жизнь, насилие над ней, приобретшее невиданные по омерзению формы. Не в силах посмотреть на магов, принцесса закрывала лицо руками, а запястьям стекали грязевые капли, смешанные с ее слезами. Мир рухнул. Надежда утеряна навсегда. — Ваше высочество… — осторожно позвал Гантлос, — мы всегда будем на твоей стороне. В любом твоем решении, только не уничтожай душу ненавистью к себе. — Понимаете ли вы, что моя жизнь отныне окончена? — прошептала Блум, сжимая края разорванного в сражении платья. — Понимаете ли, что я не в силах существовать после открытия тайны Фарагондой? — имя директрисы она выплюнула с пренебрежением, скривив лицо в презрительной гримасе. — Не говори так. — взял ее за руку Думан, крепко сжимая ее ладони в своих. — Не произошло ничего из того, что могло бы изничтожить уважение к тебе как к несомненной принцессе и наследнице Домино, а жертва, понесенная тобой во имя блага народа — есть нечто святое, не поддающееся объяснению со стороны глупых смертных. Разве могли бы они осознать все величие твоего пути, пройденного ради своих ближних и нации? — Думан прав. — подхватил его Анаган. — В чем состоял твой грех и мерзость сотворенного о которой ты говоришь? Разве ли в желании спасти собственный народ? Говорить подобное могут лишь те, кто настолько мелок душой, что не способен на спасение никого, кроме себя самого. — Но… Ваши… Наши дочери. Как же они? — прошептала Блум, поворачивая взгляд в сторону сидящих вокруг нее магов. — Дочери всегда будут с нами. Зная правду — ничто не мешает нам вновь воссоединиться. — без колебаний ответили они. — Тем более, они желают вновь обрести собственную мать, которая была так долго утеряна, а теперь, зная правду, феи желают припасть к твоей груди пав в объятия как истинно родные люди, а не ложно сотворенные подруги. — сказал Гантлос и остальные согласно кивнули. — Ты должна явить себя миру как освободительницу, а не как поруганную и павшую ведьму, которой ты не являешься. Перестань же корить себя за то, в чем ты не повинна. Тем более, что Валтор будет ждать тебя сегодня на Черном Утесе. На последней сказанной Анаганом фразе, сердце Блум забилось так часто, что казалось, вот-вот выпрыгнет из груди. Она чувствовала необычайный жар, перевозбужденная собственными мыслями. «Неужели, он все понял и желает вновь видеть меня?.. Неужели могли бы мы говорить с ним так, словно мы также невинны друг перед другом как и прежде? Больше всего мне хотелось бы пасть в его объятия, укрывшись от этого, чужеродного для меня мира, ощущать только исходящий от него пленительный аромат и засыпать под ритмичные удары его сердца…» — думала Блум, сжимая руками край подола. Казалось, сейчас внутри забрезжил еле видимый луч надежды, в который ей хотелось верить словно маленькому ребенку и лететь на его пленительное пламя словно мотылек на костер, не задумываясь о собственной жизни. Она решила, что обязательно должна увидеть Валтора, ведь все ее существо твердило только об этом, молило не совершать глупостей и поговорить. Хотя бы напоследок.***
Еще сильнее сбивая измученные долгими переходами ноги, Блум не замечала раскатившейся по телу боли, представляя только долгожданную встречу с тем, чье имя привносило в сердце единственное, чего ей не хватало сейчас — надежды. Огибая многочисленные деревья, стоящие на пути, девушка наконец выбежала на открытое пространство, устремляя свой взор на представшее перед ней пространство и ища взглядом Валтора. Он сидел на камне, смотря на линию горизонта. Его волосы беспечно развевались на ветру, а взор был задумчивым и отрешенным. — Валтор… — нерешительно окликнула его Блум, подходя ближе. Он обернулся и молча смотрел на нее, ожидая момента, когда она поравняется с ним рядом, но даже когда это произошло, он продолжал сохранять молчание. — Я… так рада видеть тебя… Прости за все. Я не помню того, о чем говорила Фарагонда и даже не знаю, сколько в ее словах истины. — Все ее слова — истина. — отрезал маг, впившись в глаза принцессы своими. — Я потратил некоторое время, чтобы удостовериться в этом. Настолько неправдоподобным мне показался рассказ Фарагонды, но… Она не солгала. — Прошу… Прости… — Мои родители были правы, Саю. Мы не можем быть парой. Я слишком ценю верность людей, окружающих меня. Думаю, ты поняла это еще с момента, случившегося с Сехмирой, а потому, не смогу мериться с тем, что данное понятие останется приоритетным только для меня, в то время как ты будешь продолжать общение с магами, от которых у тебя дети. Я не потерплю этого. Можешь забыть о предложении и том, что нас связывало. Ты вновь свободна. Прощай. — его слова прозвучали как смертельный приговор. Почва ушла из-под ног Блум, в ушах которой каждое сказанное магом слово отражалось гулким, неконтролируемым эхом, заглушающим даже биение ее сердца. Она не могла поверить, что все услышанное ей сейчас не сон и это происходит в реальности с ней. — Валтор… Нет… Умоляю тебя… — начало было оправдываться она, но маг резко прервал ее. — Не стоит. Это ничего не изменит. Не контролируя собственное тело, Блум упала на колени и вцепилась в ноги темного, заливаясь слезами. — Нет! Не уходи! Не бросай меня, Валтор! Прошу, прости! Прости! Прости! Я ненавижу себя за совершенные поступки, но не отрекайся! Я люблю тебя больше чем собственную жизнь! Резко отдернув ногу, маг в последний раз смеряет ее взглядом и удаляется прочь, оставляя распластавшуюся принцессу на земле, содрогающуюся в приступе изничтожающего безумства. Не смея подняться, Блум прокручивала в голове все, что сказал ей Валтор. Он считал ее омерзительной. Ненавидел. Грехи прошлого, открывшиеся в самый неподходящий момент стали для него не меньшим шоком, чем для нее самой, только, он оказался не способен вынести истины… Как легко ломаются внутренние и такие красочные миры. Несколько дней назад она была самой счастливой, а сейчас — ее несчастью не было предела, боль накрывала все ее существо с головой, внушая единственно верное решение, которое сулило долгожданную свободу и облегчение. Она слишком долго была вынуждена помогать другим, страдать самой. Сейчас хочется наконец побыть одной, побаловать себя чем-то поистине стоящим омертвевшего от сумасшествия внимания. С трудом поднимаясь с земли, Блум вытирает слезы, размазывая тушь по щекам. Сейчас у нее не тот вид, которым невозможно называть принцессу Урзов, но ей все равно. Ветер остается неизменным и все также ласково треплет волосы, разлетающиеся в разные стороны при каждом из его порывов. Подойдя в камню на котором сидел Валтор, она нежно проводит по нему, словно надеясь прочувствовать его через мертвую поверхность, но камень холоден. Точно также, как был холоден сам маг с ней при разговоре. В его взгляде читалась ненависть и презрение, которые он даже не стремился скрыть. Боль сильнее пронзила сердце, оставляя очередной шрам. Получается, она ошиблась и в нем тоже?.. Или, она просто не заслуживает любви, ведь вряд ли раньше он столь серьезно задумывался о ее жизни, желая стать намного ближе, чем просто друг и ее хозяин. Почему же тогда он не интересовался о ней? Только водил ее с собой, излучая превосходство и типичное мужское собственничество. Он не желал чтобы Ноэль был вместе с ней, смотрел на нее и претендовал на чувства, но в то же время, забыл, что аристократ уплатил принцессой собственные планы. — Ты же покупал меня! Тогда почему не думал, что я могу быть не той, что тебе нужно?! — выкрикнула Блум, срывая голос от овладевшего ей безумства. Она ненавидела сейчас Фарагонду, ненавидела Саладина — они сломали ее жизнь, когда она имела возможность стать счастливой, выйти замуж и родить ребенка, который стал бы спасением для ее народа. Теперь, единственный с кем она могла заключить подобный союз, отрекся от нее, оставляя наедине с той нечистотой, в которую она оказалась втянута. «Должно быть, так действительно лучше… Я же не могла портить жизнь Валтору, имея подобное прошлое…» — пронеслось в голове принцессы Домино, печально всматривающейся в линию горизонта. «Ты так любил меня… Теперь твоя любовь имеет возможность перетечь в столь же сильную ненависть, которая спасет тебя от мук, оставаясь верным спутником воспоминаний обо мне навечно… А я… Всегда буду любить тебя так, как не смогла доказать. Мятежный ветер донесет до тебя мой крик, полный любви и чувств, которые я не успела сказать. Пусть же он поцелует тебя, Валтор… В последний раз…» — подумала фея и ее звериный вой, смешанный с рычанием и криком разрезал воздух, заставляя уснувших птиц встрепенуться и улетать словно от дикого зверя. Выдохнув последнюю нотку боли, она замолчала, оставаясь неподвижной несколько мгновений, тянущихся как вечность. Подойдя к краю обрыва, она посмотрела вниз. — Мое сердце навечно принадлежит тебе… — горько улыбнувшись, прошептала она, и, закрыв глаза, спрыгнула вниз.