Ненавидь меня также как любишь

***

      Как только руки отца коснулись оголенного плеча Блум, в голове словно открылся незримый ранее барьер, мешающий беспрепятственному прохождению воспоминаний. Теперь же, они, ничем не сдерживаемые, словно поток бурной реки сметали в сознании все, ранее знакомые, но такие ложные отголоски памяти.       Она вспомнила, как много раз отец, под прикрытием своей привязанности к ней демонстрировал совершенно иную любовь: отвратительную, грязную, порочную. Как часто его лапы проходились по ее невинному телу, а Марион — родная мать Блум, беспристрастно смотрела за тем, какое злодеяние совершает Орител. Блум видела, что она была безотказной женой, готовой ради благополучия собственного мужа на любые жертвы.        — Приведи сегодня нашу дочь в мой кабинет. Считаю, что настало время мне с ней поговорить как со взрослой девушкой. — проносится в голове пресыщенный голос ее отца, а следом она слышит подобострастный ответ матери.       — Конечно, дорогой.        Смотря на эти воспоминания сейчас, внутренний мир феи сотрясался от осознания, какой похотливый монстр находился все это время рядом с ней. И какая, не менее отвратительная мать воспитывала ее. Со временем, она стала ревновать Блум к собственному мужу, видя, что он уже не испытывает к ней былого интереса, а все свободное время занят покорением «вершин», ранее не затронутых его гнусным существом.       И именно сейчас она видит, что ее родители и сам род ее семье — порождение порока, похоти и жажды власти. Их мир канул в лета не потому что был неугоден другим из-за власти, которой они обладали… Все было иначе.       Ноэль желал уничтожить логово почувствовавших кровь зверей. Он знал, что они сами не остановятся…       И был прав.       — Наконец-то ты будешь моей! — победно заключил Орител, с силой прижимая руки собственной дочери к кровати и готовясь сделать последний надрыв на платье, который освободит ее тело от ненужных ему оков.       Измученная неравным сражением, принцесса проклятого Домино бьется в истеричных конвульсиях, силясь спихнуть с себя одичавшего монстра, но силы не идут ей на помощь. Она неустанно слабеет, чувствуя всю горечь безысходности, с которой тело становится более походящим на горстку мягкого пластилина: податливого и такого же неодушевленного.        «Кажется, это конец…» — шальная мысль, выбившаяся из глубин подсознания, словно полуночный мотылек бьется об «стенки» ее больного, обезумевшего от животного ужаса рассудка, не находя возможности найти хоть маленькую лазейку, чтобы стать свободной.       Неожиданно, дверь с шумом распахивается и Блум слышит остервенелое, нечеловеческое рычание, разносящееся во все уголки комнаты.       Орител, не ожидавший, что его вновь прервут, с нескрываемым удивлением в глазах оборачивается назад, чтобы узнать: какой наглец посмел вмешаться в столь желанный и долгожданный для него момент.       Забыв об осторожности, он ослабил хватку и Блум, воспользовавшись моментом, вырвалась из его рук, и, прижимая к себе разорванные куски платья, отползла в дальний угол кровати, всматриваясь в полумрак комнаты и фигуру, сгорбившись стоявшую на пороге.       Дыхание феи было осипшим от криков, хрипы беспорядочно срывались с пересохших губ, а царапины на плечах кровоточили, источая сладковатый запах крови от которого к горлу подступал ком.       Стоявшей на пороге фигурой был Ноэль. Его вид существенно изменился после встречи с Блум: ссутулившаяся спина, доброжелательная улыбка превратилась в чудовищный оскал, а кисти рук согнулись нехарактерным для человека образом. Все это дополнял поток леденящей душу энергии, не ощутимой ранее, но, как оказалось, с момента принятия энергетического голода, такой существенной для Ноэля, ставшей его неотделимой частью.       — Отпусти. Ее. — нечеловеческим голосом рычит аристократ, качающейся походкой входя внутрь комнаты.       — А-а… Это ты — недоносок от которого я не успел избавиться. — кривит губы Орител, словно почувствовав омерзительный запах со стороны своего оппонента. — Что теперь ты возомнил о себе, выпив зелья для видоизменения собственных сил?       — О, не-ет. Это не зелье… Неужели не узнаешь то, что породила твоя неуемная жажда власти и тел женщин?       Вскинув брови в немом вопросе, Орител с презрительным любопытством разглядывал фигуру давнего врага, словно надеясь найти на нем ответ, но его не было.       — Твоя собственная сила. Твой голод, который ты наградил свою дочь. — ответил Ноэль, рывком откидывая стоявший на его пути стул.       — Как в таком случае ты сумел получить наш семейный дар, ничтожество? — скривив губы в циничной усмешке, осведомился отец Блум, поднимаясь с взъерошенной долгой борьбой постели и придирчиво поправляя собственный костюм.       — Я забрал его у Блум. Твой план не сработал, урод. — с отвращением прорычал Ноэль, сплевывая на пол, словно на самой объект ненависти.       — Мда-а… А ты оказался еще той занозой в причинном месте… — лениво покачав головой, говорит Орител, и, подняв взгляд, добавляет, — да. Это я еще во время когда девчонка была в утробе, вложил в Марион этот голод, чтобы она передавала его внутрь, а потом и с грудным молоком. Я желал чтобы наконец-то появился тот отпрыск, что будет походить на своего отца, а не на слюнявых романтиков, мечтающих о вечной любви и преданности.       К чему вообще нужна преданность, а?! Всем руководят лишь инстинкты, которым можно подчиняться и жить в достатке, либо прикрываться маской целомудрия, вознося молитвы на наших капищах о святости собственных помыслов, а по ночам играть в наездницу с грязным попрошайкой с улицы, срывая голос от сладострастных криков, лишь потому, что муж все также оберегая обеты, забывает часто любить жену… В то время как взгляд самого супруга жадно скользит по изгибам тела молоденькой служанки, исступленно додумывая, что же скрывается под такой коротенькой юбкой?       Не в этом ли святость и преданность единственно избранной?! Я чист тем, что никогда не лгу о любви и чувствах, потому что не испытываю их! Единственно важным является насыщение чужим телом, чужой кровью и слабостью пред моим духом! Никогда не говорю слащавых речей о вечной любви, о том, что мое тело будет принадлежать только той, на ком я женился по воле случая. Никогда не приемлю отречения от тел истинно желанных детей, могущих стать носителями великого гена, дарованного Прародительницами. Именно они открыли мне глаза и тайну на силу, которой никто не смеет обладать из-за скудости и слабости Духа!       — Они солгали тебе, чтобы жить вечно и питаться твоими неуемными желаниями и грехами, проводником которых ты стал! — закричал в ответ Ноэль, перебивая страстную речь Оритела, практически впавшего в подобие транса от нахлынувших на него воспоминаний. — Никакой силы они не планировали тебе давать… Ты — всего лишь собачонка на привязи у хозяек, решающих, как будет жить их живая игрушка!       — Заткнись! Всего лишь жалкий смертный, который завидует тому, кем стал я! Даже с той силой, что ты забрал у моей дочурки, тебе никогда не стать таким же Истинным, как и я са-ам… — прошипел Орител, в мгновенье ока преодолевая расстояние между ним и Блум. — Ты думаешь я не нашел выхода, да? Они уже подсказали мне его-о…       — Не тронь ее, тварь! — крикнул Ноэль, желая кинуться на спасение любимой, но Орител вновь улыбнулся, приставляя к шее дочери шприц с непонятным веществом.       — Не подходи, или, это окажется в ней. — покачал головой король Домино. — Ведьмы указали мне, что необходимо родить ребенка, который будет обладать той же силой, что я. Но… Так как только моей персоне досталась частичка вечности, пришлось отщепить ее от себя самого, чтобы отдать дочке. Жена была слишком глупа… Несмотря на бесконечную преданность моим желаниям, она не могла являться Истинной: истинной носительницей дарованной Тьмой силы, истинной представительницей нового рода, который я создавал. Марион всегда была никем. Как в жизни, так и в постели. Поэтому мне приходилось постоянно заменять ее во всем.       Так я и решил, что наиболее хорошей кандидатурой станет моя собственная дочь, ведь в утробе и с материнским молоком сила приживется намного лучше, чем внедренная в организм уже в зрелом возрасте. А потом, я планировал зачать с Блум ребенка, который и станет началом великого рода Урзов.       — Как ты… смеешь… Я же любила тебя… — прошептала Блум, с трудом сдерживая отвращение и стараясь не задохнуться в стальных «объятиях» отца.       — Да-а… Любила. Но не так, как было надо, дочка. Я же не столь много просил. — шепнул ей на ухо Орител, вдохнув запах ее волос. — Ты о-очень вкусно пахнешь… Так, как не пахла твоя мать. — на этой фразе он смачно облизал ее щеку, оставляя влажную дорожку.       Комнату огласил истошный крик феи. Ноэль сбил с ног Оритела и завязалась драка.       Блум не могла двинуться с места, с ужасом наблюдая, как насмерть сражается вновь обретенный и преданный друг и ее кровный отец, пожелавший разделить с ней не только один трон, но и одно ложе.       Сражение продолжалось около десяти минут, длящихся вечность. Время перестало иметь власть над этим событием, а сердце феи замерло в ожидании победителя.       Один точный удар и ловко спрятанный под халатом кинжал Ноэля оказался вонзенным в тело Оритела, с дикой улыбкой осевшего на пол.       — Считаешь, что ты победил?.. — с трудом переводя дыхание, прошептал порочный король. — Ты так еще никогда не ошибался… Разве что в тот момент, когда решил появиться на свет!       — Ноэль! — не сдержав слез кинулась к нему Блум, обнимая и притягивая к себе за шею. — Я так боялась, что он навредит тебе…       — Не бойся Блум… Я рядом, все хорошо… — голос аристократа убаюкивал и дарил уверенность и спокойствие, которого так не хватало измученной фее. — Он больше никогда не посмеет коснуться тебя.       — Конечно нет… Я сделал кое что похуже. — сумасшедше засмеялся Орител, расплескивая кровь из раны на пол без сожаления.       — Что ты ей сделал, мразь?! — крикнул Ноэль, но замер на полуслове. Бурое пятно крови расползалось по велюровому халату мага, а отец Блум, кинувший в него кортик, довольно улыбался.       Его глаза блестели невиданным ранее даже самой Блум светом. Он уже не находился среди них. Ему было все равно. Смертное тело покидала вложенная в него ядовитая энергия Тьмы и похоти, которую дали ее отцу Прародительницы, чтобы существовать, пока существует она.       — Ноэль… Нет! — крикнула Блум, но ее голос потерялся в пространстве, а все происходящие события замедлились.       Дальше все происходило как в тумане.       Блум не отдавала отчета собственным действиям, вонзив кинжал Ноэля в своего отца еще глубже, чтобы смерть наступила быстрее. Не помнила как молила мага не умирать, говоря о том, что теперь они смогут общаться не как враги.       Он слабо кивал, силясь стереть все слезы, скатывающиеся по ее щекам, но его глаза покидала жизнь.       — Блум… Я всегда… любил тебя… Все сотворенные мною… поступки были только ради твоего благополучия… Прости, что пришлось страдать… Я хочу… чтобы ты была счастлива… Валтор скоро придет… Я вызвал его… Объяснил все… Пусть возьмет письмо в моем шкафу… Оно очень важно… — слабо шептал аристократ, пытаясь успеть сказать все, пока песчинки его Часов Жизни еще сыпались. Чувствуя, что душа стремится освободиться от бренной оболочки, Ноэль посмотрел в глаза феи так, как никогда не смотрел: в необычайно красивых фиолетовых глазах с поволокой она видела святость и чистоту, которую не имел никто из знакомых Блум. — Даже там… Моя душа будет принадлежать только тебе… Моя пленительная и непокорная ведьма… — последнее слово сорвалось с его губ невесомым дуновением майского ветра, коснувшись волос феи, и, невольно шевельнув их.       — Нет… Ноэль… Ты не можешь вот так умереть, когда я только узнала какой ты на самом деле! Ты не смеешь меня так оставлять! — в приступе безумия кричала Блум, треся за безвольно опустившиеся руки тело аристократа, которое теперь походило на фарфоровую статуэтку.       Лицо его было бесстрастно и выражало только покой.        Покой, которого ему так не хватало при жизни…