Sight Unseen

      Постепенно, жизнь вернулась в своё обычное русло. Три дня Римус провёл в оранжерее, внимательно прислушиваясь к малейшему шуму, который мог оказаться звуком приближающихся шагов, но когда он раздавался, то принадлежал Лиззи, которая время от времени заглядывала, чтобы спросить, не желает ли он чаю. Лишь однажды шаги принадлежали кому-то другому. — Вот ты где, — низкий голос Кингсли был желанным звуком для Римуса, который выпрямился, улыбаясь и оборачиваясь, чтобы поприветствовать Кингсли. — Экономка сказала, что мне стоит поискать тебя здесь. — Да, здесь довольно приятно с тех пор, как Невилл отремонтировал оранжерею для Гарри. Присаживайся, — сказал он, подвигаясь, чтобы освободить для Кингсли место на скамейке, — Лиззи могла бы подать чай, если хочешь. — Я не смогу задержаться, — ответил Кингсли. — Я только заглянул проверить дома ли Гарри. Экономка сказала, что не видела его сегодня днём, но, возможно, ты знаешь, где он. — Оу, — улыбка Римуса угасла, но он изо всех сил постарался вернуть её на место. — Нет, боюсь, я не знаю, где он. Ты можешь уточнить у Рона, Гермионы или Джинни. Он может быть с кем-то из них. — Спасибо, я свяжусь с ними. Когда он вернётся домой, скажи ему, что я его ищу, хорошо? — Ему же не угрожает опасность? — встревожился Римус. Война закончилась, но всё еще оставались непойманные сторонники Волдеморта, и он ничуть не удивился бы, узнав, что некоторые из них хотят отомстить Гарри. — Нет, я хотел показать ему кое-какие документы и вкратце рассказать, чего стоит ожидать, когда он приступит к работе, вот и всё, — сказал Кингсли успокаивающим тоном, и Римус выдохнул с облегчением. — Я рад, что ты ищешь его только из-за этого, — он сделал паузу, а затем с надеждой спросил, — Ты уверен, что не хочешь чаю? Мы давно не разговаривали, и… — Прости, Римус, но я действительно не могу остаться. Мне нужно вернуться в Министерство, — прервал его Кингсли. — Ты передашь Гарри сообщение от меня? — Да, — Римус кивнул, чувствуя, как его щёки горят от смущения. — Да, конечно, я передам. — Спасибо. Я сам найду выход. — До встречи — Римус крепко сжал руки, стараясь не выкручивать их, слушая, как затихают удаляющиеся шаги Кингсли.       Он не хотел показаться настолько отчаянно нуждающимся в чьей-то компании, и отругал себя за глупость. Он знал от Гарри о том, что Кингсли был избран Министром Магии, так что, конечно же, у Кингсли не было времени сидеть и болтать. Римус склонил голову, чтобы скрыть раскрасневшееся лицо, и поклялся больше не делать таких глупостей.       Это был не первый раз, когда ему отказывали: он несколько раз просил Лиззи помочь ему позвонить Андромеде через каминную сеть по разным поводам. В первый раз он не получил ответа и списал это на её отсутствие. В следующий раз Андромеда была довольно резка с ним, когда он спросил, приведёт ли она Тедди в гости, как обещала. Он даже предложил прийти к ней, если это будет более удобно, и он даже готов был показаться навязчивым, попросив кого-нибудь помочь ему добраться туда, если это означало возможность навестить Тедди. Она отложила эту идею и отказалась наносить визит, и в следующие два раза, когда он пытался связаться с ней, она не ответила, что, как он подозревал, не было из-за неудачного времени для звонка. Она вычёркивала его из жизни Тедди, и он ничего не мог с этим поделать.       В течение следующих нескольких дней он чувствовал, что снова начинает погружаться в апатию, и даже не пытался вырваться из неё. Он накапливал энергию, чтобы справляться с необходимым минимумом дел, а в остальное время уединялся в своей комнате, свернувшись калачиком в постели, и спал. Даже перспектива потягаться в остроумии с Северусом не вывела его из оцепенения. — Выглядишь как будто вернулся из ада, Люпин, — язвительно протянул Северус, когда Римус прошаркал на кухню и направился к столу, тяжело опустившись на ближайший стул.       Простой спуск по лестнице оказался таким утомительным, что ему потребовались все силы, чтобы не сгорбиться, пока он шарил рукой по столешнице в поисках кубка. Он чувствовал запах зелья, его едкое зловоние было слишком сильным, чтобы его не заметить, и это помогло ему сориентироваться. Сомкнув пальцами основание кубка, он поднес его к губам, быстро выпил и пододвинул обратно к Северусу. – Спасибо, что принес зелье, – автоматически ответил он, на что Северус фыркнул. – И всё? Никакой остроумной реплики? Никакого достойного ответа? – Видимо нет, – Римус устало вздохнул, поднялся на ноги и отошёл от стола. Ему было не до спарринга, он устал, и всё, чего он хотел, это вернуться в свою комнату. — Я всегда знал, что ты чёртов трус, Люпин, и теперь ты, наконец, доказываешь, что я прав, — насмешка в голосе Северуса была безошибочной. — Посмотри на себя. Ты жалок. Чего ты добиваешься? У тебя не хватает смелости убить себя, так что вместо этого ты позволяешь себе просто загнуться?       Римус крепко сжал трость обеими руками и ничего не сказал. Он мог бы возразить, но знал, что Северус просто исказит его же слова и будет насмехаться, и у него не было никакого желания давать Северусу больше оружия против себя, чем он уже имел. Северуса не волновало, жив Римус или умер, ему нужна была только возможность позлорадствовать, и любая попытка Римуса спорить или защищаться была бы тщетной. Вместо этого он отвернулся и вышел за дверь, не желая ничего, кроме как вернуться в постель и сбежать в забвение и покой, которые дарил сон.       В течение следующих двух дней он не говорил ничего, кроме «здравствуй» и «спасибо», когда Северус доставлял аконитовое зелье, сколько бы тот ни пытался его подстрекать. Его разум казался вялым, а тело слишком тяжёлым, чтобы передвигаться, и попасться на уловку Северуса ради когда-то бодрящей перепалки уже того не стоило. Наконец, Северус понял намёк и на четвертый день прекратил попытки подколоть Римуса и молча отдал зелье.       В тот вечер Гарри впервые за неделю был дома на ужин, но Римус не присоединился к нему, отвыкнув ужинать вообще. Он пообедал, потом выпил лёгкий чай и всё. Когда Гарри принес поднос в его комнату, запах жареной свинины и овощей был скорее тошнотворным, чем аппетитным, и он знал, что его желудок взбунтуется, стоит только попытается проглотить жирную, тяжелую пищу. — Я принес тебе ужин. Снейп сказал, что ты выглядишь так, будто недоедаешь, — без предисловий сказал Гарри, и Римус услышал, как он поставил поднос на тумбочку, прежде чем матрас прогнулся под чужим весом, стоило ему присесть на край кровати. — Северус преувеличивал, — ответил он, и его голос прозвучал хрипло даже для его собственных ушей. — Ты же знаешь, что у него есть склонность к драматизму. — Не могу с этим поспорить, — ответил Гарри. — Тем более, что дословно он сказал, что ему плевать, если ты умрёшь, но он бы не хотел, чтобы кто-нибудь обвинил его в отравлении аконитового зелья, — Римус фыркнул на это, но Гарри продолжил. — Но я бы сказал, что он даже преуменьшает. Ты больше не худой, Римус. Ты изможденный и выглядишь болезненно. У тебя впалые щеки, и, держу пари, я могу пересчитать твои рёбра.       У Римуса не было на это ответа. Он знал, что похудел, он чувствовал изменения, когда принимал ванну, но не мог знать, сколько веса потерял и как это повлияло на его внешний вид. Внезапно он почувствовал, как рука Гарри легла на его собственную, и вздрогнул, поражённый неожиданным прикосновением. — Извини, что в последнее время редко бывал дома, — сказал Гарри тихим голосом с примесью сожаления, обхватив пальцами руку Римуса и осторожно сжав её, как будто боялся причинить ему боль, если сдавит слишком сильно. — Я был занят подготовкой к работе, и… — он на мгновение замялся, — и я провожу много времени с Роном, Гермионой и Джинни. Особенно с Джинни. Мы много говорили о будущем. Выдавив улыбку, Римус добавил в свой голос немного бодрости: — Я рад за тебя, — сказал он. И он действительно был рад. Гарри заслуживал счастливой, нормальной жизни после всего, через что он прошёл, но в то же время это подтверждало истину, которую знал Римус, а Гарри по какой-то причине отказывался признать: Римус вторгался туда, где ему не было места. — Спасибо, — Гарри снова сжал его руку. — Но я беспокоюсь о тебе. Если тебе нужно, чтобы я был здесь… — Нет, — голос Римуса был сильным и твердым, — ты молод и влюблён. Тебе нужно быть свободным, чтобы насладиться обоими состояниями в полной мере. Со мной всё будет в порядке. Я просто устал, вот и всё. Не волнуйся. — Ты пообещаешь, что начнёшь есть побольше, чтобы к тебе вернулись силы? — Я постараюсь. — Тебе в любом случае придётся, — в голосе Гарри была дразнящая нотка, но он вцепился в руку Римуса, поднял её к себе на колени и нежно погладил тыльную сторону, к его большому удивлению. Гарри никогда раньше не прикасался к нему так, и на мгновение он подумал, не солгал ли Гарри о том, что он не является его таинственным незнакомцем. Но хоть пальцы Гарри и были сильными и тонкими, как и у незнакомца, но они оказались не такими длинными, а его руки были меньше. — Я оставлю поднос здесь. Я могу тебе ещё что-нибудь принести? — спросил Гарри, возвращая руку Римуса на покрывало. — Всё, что захочешь? — Нет, я в порядке. Спасибо. — Хорошо. Ну… звони в колокольчик, если передумаешь.       Когда Гарри встал, матрас снова задвигался, и Римус подождал, пока не услышит тихий щелчок закрывающейся двери, прежде чем перекатиться на бок и снова свернуться калачиком, но его глаза оставались сухими — на сердце было слишком горько, чтобы плакать.

***

      На следующее утро он на автомате выполнил свои стандартные процедуры, а затем спустился вниз, чтобы проверить как там Лиззи и Итан. Гарри оказался на кухне и сунул Римусу в руку тост с джемом, настаивая на том, чтобы он поел. Он откусил пару кусочков, пока Гарри следил за ним, а остальное выкинул, как только Гарри ушёл. Как он и ожидал, Лиззи и Итан неплохо справлялись сами по себе, поэтому он вышел из кухни и направился в оранжерею, где его ждали растения.       Они были единственными вещами в доме, которые действительно нуждались в нём, хотя он знал, что кто угодно сможет легко позаботиться о них, если его не будет. В конце концов, им нужен был не он, а просто кто-то, размахивающий лейкой, а это мог сделать любой. Тем не менее, мысль о том, что есть хоть одно место, где он всё ещё может быть полезен, доставляла ему небольшое удовлетворение.       Он начал с вьющихся лиан, огибающих дверь, и сделал медленный круг по оранжерее. Теперь у него был свой распорядок, он точно знал, когда ему нужно будет снова наполнить лейку и где находится каждое растение. Ему уже почти не приходилось нащупывать горшки, хотя он прикасался к каждому растению — и к листьям, и к почве — прежде чем поливал его, чтобы убедиться, что оно не было пересушено или слишком сильно полито. Они, казалось, отлично росли, и это радовало его.       Закончив, он поставил лейку на место и постоял немного, размышляя. Он уже устал, но давно не сидел в оранжерее и не наслаждался теплом и ароматом роз. «Возможно, стоит посидеть тут несколько минут и собраться с духом, прежде чем вернуться наверх», — подумал он, подходя к своей привычной скамейке и опускаясь на неё с легким вздохом усталости.       Подняв голову, он почувствовал, как тепло солнца проникает сквозь стеклянный потолок, и закрыл глаза, откинувшись на спинку скамьи и свесив руки между коленей. Погружаясь в полусонную дрёму, он не заметил приближающихся шагов, пока они не оказались совсем близко, и испугался прикосновения чужой руки к своей. Римус подпрыгнул, его сердце бешено колотилось в груди, и он инстинктивно дёрнул головой, как будто всё ещё мог увидеть человека, подошедшего к нему. — Дорогой Мерлин, Гарри, предупреждай в следующий раз, хорошо? — но после этого замечания последовала тишина, и Римус вопросительно склонил голову. — О, это ты, не так ли? Я уже начал думать, что всё это выдумал. — Тёплые пальцы сжали его руку, но он выдернул её. — Тебе больше не нужно приходить сюда.       Он поднялся на ноги, но стремительный побег, который он запланировал, был сорван приступом головокружения, и он пошатнулся, прижимая руку ко лбу, пытаясь восстановить равновесие. «Возможно, мне всё-таки стоило съесть этот тост», — смутно подумал он. Незнакомец обхватил его за плечи и помог сесть, прежде чем снова взять его за руку, на этот раз гораздо крепче, словно давая понять, что Римусу пока никуда не позволят уйти. Измученный и всё ещё с легким головокружением Римус рухнул на скамейку. — Я в порядке, — устало сказал он. — Я пропустил завтрак, и последствия настигли меня, вот и всё. Теперь можешь идти, — но рука, державшая его, сжалась сильнее в ответ, и он вздохнул, наполовину раздражённо, наполовину с покорностью. — Послушай, мне всё равно, кто ты. Я не хочу, чтобы ты был здесь. Я хочу остаться один. Неужели это так трудно понять?       Он попытался высвободить руку, но незнакомец не отпускал её, и теперь уже гнев начал расти в нём, преодолевая апатию: — Оставь меня в покое, — потребовал он, дёргая сильнее, но хватка незнакомца была крепкой. — Уходи! Я ничего не могу для тебя сделать. У меня ничего не осталось, — волна отчаяния захлестнула его от правдивости этих слов. — У меня ничего нет, — повторил он хриплым голосом, — Просто уйди.       Но единственным ответом была продолжающая уверенно удерживать его рука, и он скривился, отклоняясь подальше от незнакомца. Он не хотел, чтобы его утешали, он хотел, чтобы его оставили в покое. Он хотел умереть, и признание этого факта не пугало его, хотя он знал, что должно. Он дошёл до того, что больше не заботился о собственной жизни, и он не хотел, чтобы его вернули с этого края, не тогда, когда он знал, что для него нет никаких шансов что-либо изменить. — Я не хочу оставаться, — пробормотал он, закрыв лицо свободной рукой. — Мне здесь не место. У Гарри есть жизнь. Он влюбился. Он хочет жениться. Я ему не нужен. Я никому не нужен. Мне нечего делать, кроме как поливать эти чёртовы растения. Я не могу воспитывать собственного сына. Я не могу читать. Я не могу использовать заклинания, требующие прицеливания. Я больше ничего не могу делать. Я бесполезен, я — обуза, и эта работа — не что иное, как тонко замаскированная благотворительность, — слова вырывались из него рекой гнева и боли. — Никто не разговаривает со мной, никто не навещает, всем наплевать. Я сломан и забыт, и все живут своей жизнью, пока я сижу один в темноте, и мне нечем заняться, пока проходят часы, и каждый из них — вечность. Мне нечего ждать, даже встречи с сыном. Я просил об этом Андромеду. Я предложил прийти к ней. Она забрала его, так что я даже не отец теперь. Моя жизнь — не что иное, как пустота и темнота и одиночество, и я не хочу оставаться!       Он резко закрыл рот, испытывая отвращение к себе за то, что так много рассказал неизвестно кому, но теперь слова были произнесены и он не мог забрать их назад. Глубоко вздохнув, он сел прямо и вернул себе самообладание. — Ты дал понять, что я знаю тебя, — сказал он наконец. — Так что ты знаешь, что я столкнулся с рядом препятствий и нашёл способы жить со всеми из них, кроме одного. Обычно, моим убежищем были книги, и этот выход теперь для меня потерян. Я не могу жить самостоятельно, и это никогда не изменится. Несколько дней назад Северус назвал меня трусом, и он был прав. Я трус. Я слишком слаб, чтобы принять всё с достоинством и просто барахтаюсь в этом всё это время. Я могу вынести бедность, я могу вынести жизнь оборотня, но сама мысль о том, чтобы прожить ещё восемьдесят лет или больше так, как сейчас — это просто слишком. Я не могу этого сделать. Я не хочу так.       Он снова потянул руку, чтобы высвободиться, и на этот раз незнакомец отпустил его. Римус встал, и, к его облегчению, незнакомец даже не попытался остановить его, когда он направился к двери. Неся себя со всем достоинством, на какое только был способен, он без лишних слов вышел из оранжереи и вернулся в свою комнату.