Поденки живут три года

      Ветер бросает в глаза волосы, «чайпить, чайпить... с сахаром, с сахаром... выпьем, выпьем» уже приглашает к себе дрозд, а ботинки шлепают по растекающейся лесной земле. И стрелка не бежит, затем, что некуда, вернее, нет причин.       Пока Арсений пешком идет по лесным тропинкам, от верхних дач спускается к нижним через стерляжий пруд, через место-встречный кривой фонарь, через сутулые ветровалы, через гнезда и через сонгметры (их запертые коробочки на деревьях), он думает о том, как он счастлив, как он счастлив снова идти к биостанции, идти к старым мирным идеалам, к природе и любви во всем мире, к местам, где время застыло, словно муха в янтаре.       «БИОЛОГ! Звенигородская биостанция и ее окрестности – красивейший уголок подмосковной природы. Здесь учились многие поколения биофаковцев, здесь они совершали первые открытия, сочиняли наши любимые песни, отсюда уходили на войну. Сохраним же этот кусочек Подмосковья и для будущих поколений!»       Арсений рассматривает надпись на пару минут дольше, чем следовало бы. В памяти непрошено всплывает «биофакеров». Интересно, сейчас все еще так еще шутят, или это уже не модно? Надо будет спросить у кого-нибудь из студентов. Арсений перебрасывает портфель в другую руку и слетает вниз, камушки трещат под ботинками, чирикают о нем перебуженные птицы. Арсений летит и думает, что и правда он как будто в воздухе.       – Привет! Привет! Как дела? – здоровается со случайными студентами, с профессорами, с подмосковным лесом. И чувствует себя кем-то взлетающим на сцену и здоровающимся с залом.       А вот и дуб, старый друг, он все такой же, да и вообще все-все-все такое же! Он как будто вчера отсюда уехал. Арсений падает на лавочку, смотрит, как рядом небольшая группка студентов, совсем таких же как он, разбирает конспекты. Они его даже не замечают, они в поисках какого-то очередного рисунка см. рис.4.       – Ну встречаем, Арсееений Попов!       Этот голос он узнает из тысячи. Пашка. Паша Добровольский! Они обнимаются радостно. С Пашей, как впрочем и стоящей за его спиной Лясей, Арс познакомился не так уж давно. Они добрые коллеги и работают в одном институте, и, хотя Паша и Ляся с кафедры ботаники, но часто заходят вместе пить чай в лаборантских, пока торчащие из-за своих мониторов дипломники Арсения копошатся с обработкой птичьих голосов.       Когда-то Павел Алексеевич впервые зашел к нему, показательно держа в руках кружку, но Арсений вежливо отказался, ссылаясь на большую занятость. Занятость и правда была большая, он тогда еще верил в то, что без него никто ничего не может, так что назидательно нависал над экранами студентов с выражением крайней вопросительности и поправлял ошибки. В ответ же стоило ему самому в новой программе 13 раз случайно добавить в сонограмму одно и то же аудио, как в общем чате появился стикер с его лицом и подписью «на што я жмал». Арсений тогда смертельно обиделся, и решил, что раз стикеры дипломники делать сами могут, то и с частотной модуляцией песни заблика справятся. А те взяли и правда справились. И Арс понял, что людям надо доверять, а ограничиваться красиво выглядящей подписью под конечными результатами со всех сторон выгоднее. Так что он взял свою пропылившуюся кружку с полки и сам пошел к Павлу Алексеевичу. Так Добровольские и появились в его жизни.       Ляся тоже обнимает его мягко, радостно щурится.       – Как доехал?       – Отлично!       – Правда здорово вернуться?       – Лучшие годы, лучшие годы, ребята.       – Антону тоже так нравится здесь. Он грустит, что практика скоро заканчивается. Я предложила остаться еще ненадолго. Но ведь это совсем не то, без сверстников, понимаешь.       – Антону? – Арсений ощущает, как что-то неприятно всасывает желудок.       – Да, Антон, наш сын, я вас познакомлю. Мы все же пристроили его на биофак, хотя, если честно, помнишь, он больше увлекается каким-то импровизационным кружком.       – Точно, – Арсений припоминает, Ляся что-то такое рассказывала, он тогда вежливо покивал, и мгновенно вытряс информацию из головы этими кивками.       Внутри все возвращается в норму, в конце концов он и так окружен Антонами, десятки самых разных друзей и коллег, что поделать, распространенное имя. Примерно 1.661%, что новый встреченный им мужчина будет Антон (он считал!). Но все же здесь, на биостанции, это имя ощущается по другому.       – Импровизация значит. И как вам? – Арсений снова включает ту же ничего не значащую вежливость.       – Живенько. Вульгарно, но живенько. Я думаю, у них есть будущее, но все же хорошо, что согласился на высшее, – тут же она осекается, смотрит своими большими глазами, боится, что Арс не так поймет. Ляся явно еще может разобрать важнейшую для себя категорию: ближе Арсений к родителям или к детям. – Ты не подумай, что мы в него не верим… Просто все родители хотят для детей лучшего, понимаешь?       Арсений понимает, очень хорошо понимает, поэтому переводит тему.       – Так. Ну откуда вы знаете Сережу?       – Мы были его студенты, еще в первый год, когда он аспирантом был, зеленый такой, смешной, хотел казаться строгим, а его знаешь как называли? Сямсис. Не знаю, откуда пошло, но он был натурально Сямсис, – Паша посмеивается, – хотя вообще мы быстро поняли, что Серега самый лучший. А ты?       – Не поверите, он был мой научный руководитель здесь. Поднялся к тому времени с Сямсиса до Армяна. А сейчас вот, дружим уже столько лет, что стыдно даже и сказать.       Паша кивает на все слова, история явно не кажется ему такой уж удивительной.       – Ну, стоило ожидать, у тебя в статьях все в его соавторстве и цитированиях. Да что ты сжался, не боись, плавали, знаем, как это работает.       И тут откуда-то из леса выходит и сам Сережа Матвиенко. Кичка, в бороде запуталась седина и пара кусочков лесной трухи… ну в принципе такой же как и месяц назад, когда они пересекались в городе, даже одежда та же. А все же здесь его так и тянет снова уважительно назвать Сергей Борисович.       – Ребята, я вас потерял, – а потом он замечает Арсения и сияет, хватая того за плечи, – О, Арс, ты уже тут! Как я рад, что ты приехал!       – Ну… как я мог пропустить твой последний год работы? А последний костер это же вообще святое.       – А да какое святое, у меня этих костров столько было. Так, ты чего с одним портфелем? Ты же до конца практики остаешься. Остаешься-остаешься, даже не протестуй. Не принимается. Ну еще обсудим, пойдем для начала в мой дом, разместим тебя.       И они вместе, не спеша, поднимаются обратно на верхние дачи. ***       Арсений спускается к нижним дачам. Медленно, меряет шаг за шагом и смотрит на Антона, который посмеивается за воображаемой камерой.       – Год 1986. 112 группа приехала на Звенигородскую биологическую станцию имени Профессора Скадовского, чтобы в срок выполнить весь учебный план и покорить сердца преподавателей.       – Июнь, 1986 год. Арсений Попов впервые видит болото Сима, лесные угодья, представленные участками смешанного леса, и двухкилометровый участок Москворецкой поймы. Арсений оказывается совершенно очарован.       На фоне играет какой-то неясный джаз, листья золотые и ветер носит их вокруг, Арс идет по дорожке в полузастегнутом пальто, по которому идет радужная рябь телевизора.       – Слева от меня находится дом, копия дома с картины В.Д.Поленова «Бабушкин сад», Да-да, того самого Поленова, так полюбившегося Арсению.       Антон не удерживается и вдруг за кадром раздается хохот, Арсений выпадает из картинки и мир снова становится тем же, где они с Шастом тащат по жаре свои огромные рюкзаки вниз к общаге биостанции. ***       Арсений поплотнее перехватывает ручку своего портфеля, вслушиваясь в то, что говорит Сережа.       – 20 лет, Арс, прикинь. 20? Нет, 21! Житель Москвы прожил 21 год в месте, где самое высокое здание это трехэтажка.       – Как ты тут вообще?       – Даже не знаю, еще один год и от одиночества я сбросился бы с этой трехэтажной высотки, ха-ха-ха.       Сережа смеется, как умеет только он, Сережа вообще любит пошутить шутки про то что он никому не нужный и бесполезный, только вот насколько это для него шутки понять всегда сложно. Так что Арсений приобнимает его за плечи и видит, что тот улыбается.       – Эй, а ну отставить жалость, Арс, я же не просто так я увольняюсь. Девушку я нашел. Уедем с ней. За птицами своими перелечу наконец туда, где лето, посмотрю, куда они там по зиме так торопятся. Я же ничего этого не видел, понимаешь? Всю жизнь тут батрачу как проклятый.       – Правильно, Сережа, ты заслужил, – Арсений серьезно на него смотрит, но потом все же не удерживается и добавляет, – а то всю жизнь, так сказать, на птичьих правах.       – А ты все каламбуришь. Лучше расскажи, сам как? Что на личном? К Алене не думаешь вернуться?       Арсений тут же смотрит на Сережу уничтожающим взглядом, показывая на идущих сзади Пашу и Лясю. Это значит, что говорить про его личную жизнь вообще не время.       – Ты чего? А. – Сережа поднимает глаза к небу, вопрошая, за что ему такое. Он знал Арсения еще в ту пору, когда тот не закрыл личную жизнь за 7 замков, так что до сих пор не может привыкнуть. Арсений радуется, что они уже подошли к дому и можно сменить тему.       У Сережи здесь наполовину дом, а наполовину гараж, он вряд ли что-то тут выбрасывал и менял с тех пор, как заехал, а скорее тут починил, там подправил, что-то принес со двора. С Сережей все здесь как будто под присмотром. Арсений смотрит на маленькую кухоньку с красно-синим линолеумом, на расписных петухов на деревянных досках, на старую электроплиту «Лысьва», и все это в связи с приближающимся отъездом хозяина теперь кажется чудовищно беззащитным.       Они садятся за стол все вместе, пьют чай и едят сыпящееся в руках печенье курабье из картонной коробки. Арсений посматривает в окно, где разгулялся ветер и деревья кренятся из стороны в сторону. Мимо вдруг пробегает знакомый силуэт, Арс же тут же требовательно тянет Сережу за футболку, заставляя тоже повернуться к окну, спрашивает.       – А это Белый? Он вел у нас беспозвоночных, пресноводную гидробиологию.       – Руслан, да.       Арсений отпускает Сережину майку и прилепляется к стеклу, провожая взглядом Руслана Викторовича, исчезающего в соседнем доме.       – Вау, выглядит сногсшибательно. Он что, волосы пересадил? Про-фес-сор! И как он сейчас, крутой?       – Ну явно не всмятку.       – Я обожал его лекции. Он был лучшим преподавателем здесь. И влепил мне 4, представляете! Единственная 4 на весь диплом. Как думаете, мне стоит к нему подойти и сказать, что только он мне 4 поставил?       – Арсений, ну ты и злопамятный.       – Я не злопамятный, я держу для этого блокнот, – он указывает на портфель, чтобы все поняли, что хоть это и шуточка, но все же не совсем и блокнот какой-то там есть.       – Невероятно. Ты невероятен!       Они уже готовятся повспоминать какие-то старые студенческие байки, как дверь дома открывается.       – Арс, знакомься, Антон. Антон, знакомься, это Арсений, Арсений Сергеевич то есть.       Ляся спешит найти еще один стул, оба Добровольских по доброму суетятся, а Арсений лишь со смесью страха и шока таращится на студента в дверях и не может прекратить. Он видит Антона. Казалось бы, так и должно было бы быть, если бы не одно «но». Он видит не Антона Добровольского, которого ему обещали. Нет. Он видит Антона Шастуна. ***       Поскрипывая, качается от ветра громадная, похожая на парус сосна с плоской вершиной. В ее корнях притулился синеватый улей, по крыше которого лениво ползают утренние, еще не прогретые солнцем пчелы. Антон улыбается, рассматривая их.       – Арс, я здесь под сосной покурю, – он, не отрывая взгляд от копошащихся насекомых, достает из кармана бумагу для самокруток, – а ты вон у тех кустов постой, предупреди, если кто по дороге пойдет. Хорошо?       Они так на завтрак опоздают. Антон, блин. Но Арсений все же послушно отходит к кустам и рассматривает ветки, в которых находит маленькое скругленное гнездо, интересно, чье это, когда вдруг…       – ЭЭЭЭ! Эй, – голос доносится из-за трещащих веток и приближается, голос чудовищно суровый и ветки будто подламываются под ним, не выдержав мощности тембра, а сердце Арсения уходит вниз, – Эй, что вы тут делаете? – наконец вслед за словами из леса выходит их владелец. Он не очень высокий, обросший черными как смоль волосами по подбородку и шее, у него армянский нос и глаза недобро сощурены. Арс, отмирая, ляпает первое, что приходит на ум.       – Г-гнездо изучаем, у нас к-курсовая.       Ошибка.       – Курсовая по гнезду?       Арсений аккуратно кивает, боясь сказать лишнее слово. Уж лучше пусть незнакомец решит, что они дурачки и деревенские идиоты, чем заметит, чем там Антон под сосной занимался. Человек из леса щурится. Тут же возникший откуда-то сзади Шаст, выдает, растягивая слова и улыбаясь до ушей, будто разыгрывая миниатюру в КВН, слов к которой правда он явно не знает.       – Да, просим прощения, товарищ, вы… вы может дальше пойдете? А то птицу же нам распугаете. А мы тут птицам… помогаем… с… с гнездом!       – Ой как интересно! – вдруг суровый мужик всплескивает руками будто первокурсница. – А кто же живет в этом гнездышке?       – Дрозд-белобровик, – каждое слово дается Арсу с новой порцией неуверенности, гнездо вроде как похоже, но черт его знает, и, чтобы это было не так заметно, Арсений авторитетно заявляет, – вообще-то! мы орнитологи.       – Орнитологи значит? Ну раз орнитологи, то а ну п-шли быстро со мной, – голос армяна снова становится обычным сердитым и строгим.       – Чииииво? С чего это? – Антон даже приоткрывает рот в удивлении.       – А с того, что Сергей Борисович Матвиенко, орнитологию вам дуракам-первокурсникам буду преподавать. Гнездо это дрозда-рябинника, никакого не белобровика, и помощь ваша ему явно не требуется, а вот мне надо помочь сетки для кольцевания поставить.       Пока они обреченно плетутся за спиной Сергея Борисовича по лесу, Арсений думает, что это определенно самый тупой случай в его жизни. И как такое могло случиться?       – Ты, Длинный, будешь держать палки эти, а ты, Красивый, привязывай веревкой к колышкам.       – А… сетки? – Арсений теряется.       – Вы думали, что я вас к сеткам подпущу? Это еще заслужить надо. Сетки у нас бусовские, новые. Сам накидывать их буду, вам ни в жизнь не доверю.       Арсений молча принимается за работу, он понимает, когда приходит время собраться и делать как надо. Так что справляются быстро, можно было бы и быстрее, но Антон роняет палки, спотыкается о колышки, извиняется и вообще как часто это бывает вносит хаос во все, что трогает. Желудки бурчат о уже пропущенном завтраке и Антон бурчит, озвучивая мысли желудка, что мол утро хуже не бывает, Арсений почти готов согласиться.       Когда они заканчивают работу, Матвиенко благодушно их отпускает, но вдруг окликает Арса.       – Ты, красивый, эй! Арсений, да? А ну иди сюда, Арсений. Ты молодец. Завтра приходи утром, покажу, как птиц из них выпутывать правильно. Люблю я таких как ты. Трепаться-то здесь горазды все, зато когда до дела доходит, то вот как с Длинным. И с гнездом промазал не сильно, они реально похожи. ***       Серега веселится, рассказ Арсения его явно позабавил, хотя он и помнит все прекрасно.       – Так бездарно пересказано. Ну да ладно, если бы я рассказал и все узнали, какой он был пацан тогда, то он выбежал бы отсюда в слезах.       – Так каким ты был тогда? – это спрашивает сын Паши и Ляси Антон, непрерывно смотрящий на Арса своими, черт, такими же зелеными глазами. Арсений же в ответ сглатывает и, пытаясь проморгаться, безмятежно улыбается Сереге. Надо успокоиться.       – Довольно привлекательным, да? Я правильно припоминаю?       – А я вот другое припоминаю. Вам про его косичку рассказать или про горшок?       Все смеются. Антон тоже смеется, звенят какие-то браслеты на его излишне тонких запястьях.       Не похож. У Антона была пара колец, но не настолько.       – Ну так, Антон, я слышал, ты занимаешься импровизацией.       Такой же длинный-высокий, но все же тощий велосипед (как и Пашка).       – Да, я обожаю это.       Не похож. Антон, которого знал Арсений, был хоть и худой, но плотный, точно вытесан из дубового пня, с мягкими руками и животом.       Может и не похож?       Нет мягких кудрей, вместо них прямые волосы, слишком короткие, чтобы точно сказать их цвет. Но вот этот Антон улыбаается, смеется и Арсений думает, этого просто не может быть. И, хотя они продолжают ужинать, пить чай и разговаривать, вечер идет своим чередом, но в мыслях Арсения только то, что этого просто не может быть, не может, не может быть.       Когда в какой-то момент Антон выходит, Арс тоже мгновенно решает, что ему очень надо подышать. Это определенно желание увидеть Антона наедине, он ненавидит себя за это, но поделать ничего не может. Всего лишь посмотреть при дневном свете, ничего лишнего.       Антон находится на каком-то пне у дома, он ссутулился на нем, прижав колени к груди, листает ленту в телефоне и тянет пар из розовой дудки. Арсений прислоняется к дереву рядом и спрашивает.       – Куришь?       – Думаешь, мне 14 что ли? Мне 18, я уже бросаю. Это ашка, – Антон совсем не смущается, буравит Арсения взглядом, слегка наклоняя голову. – Значит ты учился тут. Какой у тебя был профиль?       – Орнитология с уклоном в биоакустику, чтобы быть полностью уверенным, что буду безработным, – Антон в ответ посмеивается так знакомо, что, чтобы побыстрее это остановить, Арсений коротко спрашивает, – а у тебя?       – Пока это не официально, но наверное будет микология, ботаника или что-то такое. Ты понимаешь же, почему? Вообще-то я здесь только чтобы родители отвязались. Не подумай, Арсений, тут весело, просто не совсем мое.       – Я рад, что не смотря на это, ты все же ты решил получить образование. Думаю, с такими родителями как Паша и Ляся, сможешь импровизировать хоть целый день.       – Нет. То есть наверное, – Антон раскачивается на пне, а потом неожиданно спрашивает, – ты когда-нибудь думал, что в нашей жизни все сымпровизировано? Никакого сценария. Мы просто идем, куда идется.       – Правда, – Арсений слегка кивает.       – То-то же, импровизация не шуточная вещь, – Антон явно доволен, что смог его удивить своими суждениями о жизни, – в общем я уже пойду, но я же еще увижу тебя, да?       – Здесь сложно не столкнуться.       И, когда знакомый сутуло-высокий силуэт отдаляется, Арсений все еще не может понять, кого он видит перед собой. Как бы оно ни было, он кричит вслед.       – Наслаждайся практикой, Антон!       Что тут еще можно сказать? Арсений возвращается в дом, а комната неожиданно оказывается пропитана горьким запахом спирта, и вместо чая на столе стоит «лесной чай» в ничего не скрывающей бутылке. И когда успели? Сережа протягивает ему эмалированную чашку.       – О, Арс, вернулся, мы тебе уже налили. Я тут говорю… Говорю, просто, ну куда же время-то убегает? Кажется это невозможно, 20 лет. Знаете, мне кажется я тут уже так давно, что буду себя отвратительно чувствовать в любом другом месте.       – Не волнуйся, Сережа. Все будет здорово. – Арс приторно кисло улыбается, беря предложенную кружку с приторно сладким портвейном.       Сережа считывает его настроение моментально.       – Даже не пытайся. Ты и не на половину тот лгунец, которым был тогда. Арсений Попов и его знаменитая курсовая по гнезду… – а потом он прерывается и вдруг крепко притягивает Арса к себе, и бормочет, – знаешь, для меня действительно так много значит, что ты приехал.       Арсений в ответ тоже приобнимает Сережу, утыкается носом в плечо, почти ничем не пахнущее, кроме леса и почему-то питьевого йогурта.       – Как я мог это пропустить? Ты же для меня не только друг, но и любимый преподаватель здесь.       Сережа улыбается, и последний раз хлопает Арсения по плечу.       – Ладно, ребята, объявляется отбой, хочу немного побыть один. Паша и Ляся спохватываются, начинают торопиться в свой дом и Арсений, немного подумав, вызывается их проводить.       Пока они шаркают вверх по лестницам и обсуждают всякие мелочи, в голове крутится, насколько будет уместно спросить у родителей, может ли Антон быть и не Антоном вовсе? Кажется совсем не уместно. Шастуна они не знают и знать не могут, так что он просто зря выставит себя психом. Поэтому Арсений просто продолжает отшучиваться на всяческие реплики Паши.       Когда Добровольские скрываются за дверью, Арсений разворачивается, но, вместо того, чтобы пойти наверх и лечь спать, спускается обратно к самому сердцу биостанции, огромному тостостволу-дубу, видавшему все и даже больше. Я спросил у ясеня: «Где моя любимая?». Дуб, ответь мне, это он? Арсений вдруг поддается порыву и обнимает старое дерево, прижимаясь руками и пальцами к коре, осязает не только ладонями, но и тыльной стороной ладони, и ногтями, и запястьями. Зачерпывает со всеми его изгибами с жадностью слепого, обретшего взамен зрения новое чувство.       – Понимаю тебя, дружище, куча информации на деревьях.       Арсений отшатывается от дуба в испуге и только сейчас замечает сидящего у корней парнишку. Парнишка таращит из темноты огромные круглые глаза и спрашивает у него будто ни в чем не бывало.       – Ну, так как проходит ночка?       – Отлично.       Арс думает, что тот больше похож на сенегальского галаго, втягивающего в себя дым из самокрутки, чем на человека.       – Ты здесь учишься?       – Нет, но мне приятно, что ты так думаешь. Как тебя зовут?       – Я Игорь.       – Арсений.       Игорь снова таращит свои глаза, и Арсений снова думает, что тот в подмосковном лесу вид исключительно инвазивный и таращить бы ему свои глаза из тропических лиан.       – Офигеть, тебя зовут как ураган, я бы тоже так хотел.       Ну... какой к черту ураган? О чем этот Игорь вообще? Но тот явно не собирается ничего комментировать, протягивает руку. Арсений пожимает ее и на запястье мельком замечает карикатурную татуировку с растекающейся летающей терелкой. Игорь этот взгляд перехватывает и тут же радостно спрашивает, с придыханием, как будто от ответа Арсения зависит как минимум судьба мультивселенной.       – Что ты думаешь о кругах на полях?       Всю свою жизнь Арсений ездит в автобусах. И ни разу не встречал там городского сумасшедшего. Казалось бы, раз ты не видишь сумасшедшего в городском автобусе, вывод напрашивается сам, ты и есть сумасшедший в автобусе. С полным осознанием и принятием этого факта Арсений весело катался по маршруту и приставал к другим пассажирам, как сейчас вдруг двери открылись и вдруг зашел Игорь.       – Да… ничего в общем-то, – Арсений аккуратно отвечает ему.       Тот в ответ сочувственно смотрит, как будто после этого ответа Арс резко превратился в обездоленного из перехода. Он окончательно поднимается с земли, и, кроме тарелки на коже, у него оказывается огромный Анубис на спине. То есть на спине футболки, но впечатление все равно неизгладимое. Он уверенно начинает объяснять.       – Происходит какая-то неземная чертовщина, друг, неужели ты думаешь, что это просто стадо парней развлекались? Ты не далек! Проведи какое-то время на этих кругах и почувствуешь, кто-то хочет контактировать с нами. Это должно быть на главной полосе каждой газеты каждый день!       Из леса вдруг доносятся голоса и свет, это должно быть вечерний костер, и Игорь отвлекается, он тут же как мотылек разворачивается на свет.       – Пойдем туда?       – Нет, я же не, – Арсений не успевает добавить, что он не студент, когда Игорь перебивает.       – Тише. Повторяй «Всё».       – Всё.       – Всё мёд, друг.       И Игорь протягивает ему свою самокрутку. Арсений думает, что может случиться от одной затяжки? Да и. И вдыхает сладкий дым в легкие.       Сойкою вверх, улиткою вниз, и лес взрывается в глазах Арсения. А потом он смотрит на дуб и видит его и зеленым как сейчас, и облетевшим, и занесенным снегом, и усиженнуй воробьями. В одно мгновение он зачерпывае глазами все, что составляет дуб от первого робкого ростка до старого исполина. От непривычности этого ощущения Арс пугливо моргает, и целостность предмета уступает место его размазанной по времени дробности.       – Сечешь, Арсений. Я сразу понял. Пойдем. – слышится голос Игоря. Неужели все это он проговорил вслух?