Поденки живут три года

      По вечерам они жгут костер. Настоящий лесной костер, огромный и теплый, от которого идет дым во все четыре стороны, а золотистые огненные мухи целым роем поднимаются к небесам, жужжа и потрескивая влажными дровами. Они попадают на волосы, на руки, но не обжигают, а так и тают, как ледышки зимой. Арсений, уже теплый как гренок, сидит у костра в своей новой модной цветной куртке. Он чувствует себя счастливым и очень красивым, как никогда раньше. Сергей Борисович смотрит на Арсения и Антона приветливо, подмигивает, как будто у них есть общая тайна. Это приятно. А еще, оправдываясь темнотой, Арс плечом прижимается к Антону. Это тоже приятно. Ему кажется, что плечо Антона тоже жмется к его плечу в ответ. Касание через дутики-куртки и футболки почему-то все равно кажется каким-то запредельно интимным, а еще оно такое долгое, что Арсению кажется, он сейчас потеряет сознание.       – Так, все разбираем сосиски, ищем ветки! Ищем, а не отрываем. Деревья не обдирать без надобности, им и так от нас досталось.       Сергей Борисович наводит шум. Здесь он рубит дрова для огня, а значит и заправляет всем, начиная от того, какие песни петь и заканчивая тем, какие сосиски есть. Он отряхивает руки от древесной пыли, вытирает ладони о штаны, садится к ним и спрашивает, как будто только и ждал этого момента.       – Ну, рассказывайте, что там на биофаке нового?       Димка Позов, их одногруппник, тут же пускается в рассуждение – обо всем, начиная от потрескавшейся краски на здании общаги, и заканчивая подорожавшими булочками с сыром в столовой. Антон слегка бодает Арсения в плечо и показательно закатывает глаза.       – Помнишь, говорил, что тебе бабушка сказала, что на биостанции все покажутся не такими, как на биофаке?       Арсений улыбается. Бабушка так говорила и была права. Все и правда здесь немного другие. Более настоящие что ли. Почему так? Может потому что ты видишь всех заспанными, утренними, пока девочки еще не нарисовали стрелки, а парни не побили себя по щекам одеколоном после бритья.       – Она была права. Смотри на Поза, он же рассуждает постоянно, даже когда сосиску на ветку нанизывает! Мы с ним столько времени проводим, шутки вместе пишем, а я никогда не замечал.       Арсений хихикает, Дима и правда сидит и рассуждает, как нанизывать сосиску, поперечно или продольно, и что костру, чтобы лучше гореть, необходима разжижка, а потом красноречиво показывает им средний палец, когда замечает, что смеются не около него, а вполне себе над ним. Арсений утыкается в плечо Шаста, он не может удержаться от такой возможности и все же спрашивает у Антона.       – А я?       – Что ты?       – Я тоже здесь другой?       – Ты тоже здесь другой. Не такой, – Антон становится серьезным, тщательно подбирает слово, – не такой недосягаемый.       – Какой-какой? – Арсений и дальше хохочет, не заметив перемены настроения, в конце концов от Шаста слова типо "недосягаемый" услышишь раз в год, и то в шутку. Да и тем более, какой он, блин, недосягаемый?       Антон же слегка смущается, но все равно упорно продолжает, слова летят из него одно за другим.       – Недосягаемый ты, говорю. Обычно на биофаке я чувствую, что, хотя мы вроде друзья, но есть какая-то твоя часть, которая от меня закрыта, до которой я вроде как не дотягиваю. Когда ты, например, говоришь, что к Алене уходишь, а я тебя потом в библиотеке вижу. Это ты типо со мной вместе учиться не хотел? Понимаю, что мешаю тебе заниматься, отвлекаю и бубню, когда что-то читаю, но… Или вот! Вот, куда ты уходишь вместо бассеина по вторникам? Что у тебя за дела там такие важные, из-за которых ты физкультуру пропускаешь? Ты же никогда вообще ничего не пропускаешь, даже собрания с куратором, на которые сам куратор не приходит. Я понимаю, реально понимаю, у тебя личное пространство, но это все равно очень-очень раздражает. Как будто просто не доверяешь мне. А иногда прямо врезать тебе хочется, типо давай, разозлись, накидай мне, чтобы все наконец стало понятно.       Арсений таращится на Антона со смесью удивления и испуга. Антон кажется тоже спалил весь свой запал и теперь таким же взглядом косо и исподлобья смотрит на Арсения, ждет реакции, кажется, даже жалеет о том, что все так вырвалось, но назад уже не повернуть.       Арсений привык видеть Антона смешливым КВН-щиком, вечно радостным и не принимающим ничего близко к сердцу, вроде как есть кишка и есть гонада, что еще для жизни надо? Но, видимо, что-то еще все же надо. Внутри все холодеет, как он вообще мог так ошибаться в Шасте? Все буквльно переворачивается. Как если бы сказали, что анекдоты про Вовочку это на самом-то деле была тонкая политическая сатира на Владимира Ильича, которую ты не понял. Анекдоты все еще смешные, и даже по инерции продолжаешь хихикать, но... Арсений сглатывает, как бы оно ни было, шоу маст гоу он. Он методично разбивает один за другим все вопросы Шаста.       – На хлорку у меня аллергия, поэтому я освобожден от плавания. В библиотеке я был, потому что Алена в последний момент все отменила, а до университета было ближе, чем до общежития. И никакой я не... недосягаемый.       Вранье это настолько страшно убедительное, что на правду похоже даже больше, чем сама правда.       – Какой я дурак! Арсений, прости, черт, – Антон, тут же сдувшийся как воздушный шарик, прикрывает глаза, и ресницы легко дрожат в теплых потоках дыма, – Про хлорку я мог бы вообще сам догадаться, это же очевидно. И вообще ты не должен передо мной ни в чем отчитываться, просто не знаю, – Антон снова зависает, – я наверное очень хочу быть твоим другом, и наверное у меня от этого крыша едет.       – Ты и так мой друг. Самый лучший. Незаменимый. – Арсений говорит правду.       Антон усмехается и щурится, веселеет и весневеет на глазах, уверенно говорит:       – Сейчас скажешь, что незаменимыми только аминокислоты бывают.       – Не скажу, – Арсений даже давится, ему и в голову не пришло, – поздравляю, ученик превзошел учителя, я об этом даже не подумал.       – Ну согласись, смешно же получилось бы, если бы сказал?       Арсений согласно кивает. Смешно, но неправда.       – Значит я это запишу, сделаем в КВН сценку про биолога-ботаника, который пытается девушку склеить. Он ей такой: "вы для меня как аминокислота", она ему: "что это вы имеете в виду, молодой человек?", а он ей: "такая же незаменимая".       Антон расходится, водит руками, меняет голоса, Арсений хихикает, у Шаста всегда все смешно выходит, даже то, что на бумаге читаешь с каменным лицом. Арсений от себя добавляет:       – А еще он ей может сказать: "ты мой личный сорт антитела".       – А она ему в ответ: "молодой человек, ваши намеки я не понимаю, что не так с моим антителом, я что ТОЛСТАЯ?".       Стараются хихикать тихо, чтобы не мешать остальным, но Антон в итоге сыпется так, что едва не падает с поваленного дерева, на котором они сидят, хватает Арсения за куртку, и они валятся вместе. Поднятая труха слезивит глаза, попадая в нос, и во все стороны от них разбегаются маленькие лесные паучки на тонких лапках. Мокрые листья липнут к спинам. Арсений смотрит на звёзды, пытаясь, оттолкнувшись от ковша большой медведицы, собрать небо заново. Он мог бы лежать так часами, но вставший Антон уже протягивает руку и что-то говорит.       – Тебе бы пойти в КВН тоже, ты такие вещи иногда говоришь, я бы никогда не догадался. И Димка не догадался бы, хотя он вроде тоже как ты умный, но, – Анон водит руками в воздухе, пытается сформулировать, поймать в воздухе это эфемерное "но", а потом просто коротко мотает головой, – но не то.       Арсений вздыхает, в каком-то плане сочинять сценки и разыгрывать с Антоном, например, женатую пару или двух влюбленных это верх его мечтаний, а все же...       – Ты же знаешь, я нобелевку хочу получить, а не золотой граммофон.       Антон крутит над костром сосиску. Кивает. Он понимает. Арсений же нанизывает на палочку найденный в райцентре мягкий розовый зефир. В кино видел. В американском! Зефир уже подсох, у него трескается корка и пальцы периодически ляпаются в мягкую середину. Арс забрасывает его в костер на выгнутой вниз тонкой ветке как на удочке.       Зефир обгорает за секунду и кипит пупырышками, Арсений испуганно притягивает его обратно. Антон хмыкает насмешливо.       – Ну что, сосиску мою тебе отдать? Я же тебе говорил, руссо зефиро, облико морале, не будет он как американский.       – Сосиски для простаков, – Арсений хмурится, потому что хотя зефиро оказалось и правда руссо, но отступать уже поздно. Так что Арсений облизывает свой сладкий уголь с видом крайнего довольства жизнью.       – Что, правда вкусно?       – Ага, – Арсений думает, что сыграть роль того, кому нравится жареный на костре зефир, вообще-то легче, чем того, у кого не встает на лучшего друга. Но даже это у него получается не очень и он заворачивает остатки покусанного зефира обратно в упаковку.       – Арсений, ну ты и чудик.       И это ему говорит Антон, который пьет чай закруткой.       – И это мне говорит человек, который пьет чай закруткой.       Антон видимо решает, что в этой фразе присутствовало восхищение, и вообще, что Арсению очень интересно, как же он это делает.       – Да это не сложно! Сейчас научу. Значит закручиваешь, ждешь, чтобы жидкость набрала скорость и… – он слишком высоко задирает донышко фляжки и судорожно кашляет. Арсению приходится вскакивать и хлопать героя по спине. Хотя Антон и выглядит немного нелепо, все же глупость сделана ради Арса, а значит приравнивается к небольшому такому подвигу.       Еще какое-то время они сидят тихо. Сергей Борисович перебирает струны и о чем-то думает. Арсений пытается представить Сергея Борисовича студентом. Он вообще-то довольно молодой и наверное это было совсем недавно. Интересно, каким он был студентом? Наверное скорее душой компании, чем тихоней, играл на гитаре на вечеринах и возил девчонок на папиной машине. Арсений почти засовывает ноги в костер. Настроение становится очень тихое, в носу щипет от дыма. Если положить голову Антону на плечо, то хотя бы одному уху станет тепло.       – Ты с кем живешь, Антон? С родителями? – спрашивает он.       – С мамой и бабушкой.       Антон тоже завороженно смотрит в костер.       – А отец?       – Бросил нас, – угрюмо отвечает он, – Гандон он был, так что так даже лучше. Наверное.       – И у меня.       – Тоже бросил или тоже гандон?       – Нет, – Арсений даже пугается того, что у него вырвалось, – просто всегда хотел, чтобы я был самым лучшим везде, понимаешь? Самым умным в классе. А я… ну не всегда дотягивал.       Арсений замолкает. Думает, что наверное сейчас сказал лишнего. Он не хочет про это. Про случайную кляксу и тетрадку, которую из-за этого он затер до дыры. Про 4 по географии за неаккуратную контурную карту. Мама всегда закрывала его спиной от тяжелого взгляда папы, гладила по голове и говорила, что это все не стоит его слез, что он молодец и самый умный у них мальчик. Шаст тоже так сейчас сделает. Закроет спиной. Ну то есть не погладит, а скажет, что это все ерунда и его отец не прав. Зачем это все?       Но Антон снова удивляет, он не начинает сочувственно охать, только понимающе коротко спрашивает:       – Военный?       Арсений на выдохе бормочет:       – Угу.       – Понимаю. Расскажи тогда лучше еще что-нибудь про себя. Про девушку знаю, про семью не будем, а где твои друзья? Все в Омске? Ты никогда про них не рассказываешь.       Снова попадание. Он вообще не собирается давить на жалость Антона, он вообще не считает, что какой-то там бедный или несчастный или что воспитывали его как-то неправильно. Поэтому подбирает слова аккуратно.       – Я как-то не нажил, понимаешь?       Но здесь Антон уже так понимающе не смотрит, он пышет дымом закуренного пэл мэла как смешной длинный дракон из детской книжки.       – Не понимаю, вообще не понимаю! Ты же такой классный, веселый, столько всего знаешь. Я бы с тобой точно дружил.       Арсений хмыкает, не дружил бы ты, это сейчас тебе так кажется. И он даже как-то зло бормочет.       – А если я скажу, что мне на детскую площадку стульчик давали, чтобы я там читал? Или что я в школу в блузе ходил вместо рубашки?       Антон смеется так, что у него чай чуть снова не идет носом.       – Ну… блин, Арс, значит хорошо, что мы сейчас встретились, а не когда ты с жабо на продленке сидел. Я бы наверное тогда решил, что ты педик какой-то.       Арсений ощущает себя так, как будто ему кулаком зарядили под дых.       – Да. Я был как педик.       Арсений говорит это бесцветно, что-то, что расцветало сегодня внутри все это время, увядает за секунду, как будто облитое пестицидами. Антон же продолжает, даже не замечая.       – Я вообще так рад, что мы подружились. Типо реально если бы не ты, то я не знаю. Можно я тебе кое-что расскажу, но ты только не думай, что я пиздец маньячина какой-то или такая фигня?       Арсений кивает механически, как дурацкая неваляшка, говори, хуже уже не сделаешь.       – Я же на биофак из-за тебя пошел. Пиздец история конечно, короче мама меня на мехмат хотела сдать, ну а мне если честно все равно было, куда идти, я просто в КВН хотел продолжать играть. В общем я уже в очереди с документами и тут слышу, ты там стоишь, какую-то фигню втираешь, что «Я поступаю на биофак, потому что это лучший факультет в мире, а знаете, что самое крутое, что наша биостанция будет называться ЗБС». И ты так это втирал, с таким энтузиазмом, очень воодушевленно, и я как-то подумал, проникся что ли. Думаю, что мне все равно же, куда идти, так что пошел и встал за тобой в очередь на биофак.       – А… А... как ты экзамены сдал, если не готовился? – Арсений от этой новости даже забывает про то, что внутри у него, как и в костре, тлели угли.       – Так КВН же, КМС по баскетболу, меня даже не спросили толком ничего, А-а-арс.       Антон улыбается, радуется, что смог удивить, да и вообще, что в кои-то веки значок ГТО победил механическую зубрежку латинских двойных названий вида. Арсений аккуратно подбирает слова. Ему хочется спросить у Антона сразу тысячу вещей, но надо выбрать самое важное.       – А сейчас ты как?       – Ну, знаешь, мне реально нравится. Не все, конечно, но жуки и с тобой дружить точно да. Хотя с некоторыми предметами не знаю, иногда есть ощущение, что я просто время трачу. Все равно понимаю, что буду в КВН играть, а академическое будущее это не мое. Зато стипендия и, чуть же не забыл, мы еще с Позом получается тут познакомились, а он, что ни говори, классный комик. Команду свою сделаем, серьезную, не студенческую, и будем выступать.       – Уже после биофака? Ты так далеко планируешь?       – Да не, конечно не планирую. Просто и так же все понятно. Поженимся с Иркой, чтобы под распределение не попасть. А то с моей успеваемостью, знаешь, уеду я в какие-нибудь Нижние Пуповцы. В КВН буду играть. Ну и, если работать будет надо, чтобы дальше шутить, то и работать буду, кем там скажут.       Арс слушает, смотрит на уже совсем маленький огонь и скармливает ему сухие окончания еловых веток, не дающие дыма. Как ни старайся, скоро совсем загаснет, угли стухли, а на валежнике костер не удержать."Сейчас со всей мочи завою с тоски - никто не услышит, Ой-йо..." и Сергей Борисович тоже тянет последний куплет и замолкает, убирая гитару в траву. Пора расходиться.       Антон бросает в огонек свою еще зажженную ситарету, и костер последний раз фыркает высоким-высоким столпом искр, которые летят в небеса. ***       Арсений видит знакомую высокую сутулую спину, маячащую у костра и пускающую дым с ним заодно. На секунду Арсений прикрывает глаза и Антон у огня раздваивается под веками. Один Антон, больше похожий на Пашку, а другой, обросший кудрявой шапкой и в рыболовной панамке стоит за его спиной. Арсений снова открывает глаза и оба Антона сливаются в одного, который уже подходит к нему.       – Привет! Так и подумал, что это ты. Ты откуда здесь?       Антон смотрит на него, буквально с ног до головы таращится, в его глазах такой живой интерес, который не подделать. Арсений улыбается скомканно. Он смотрит на студентов, которые сидят на поваленных деревьях, которые о чем-то шепчутся, достают из костра картошки в фольге и распаковывают их как маленькие инопланетные подарки.       – Ага, тут я смотрю все как раньше, даже песни те же. Кто-то еще слушает "Чайф"?       – Нет-нет, никто не слушает, зато все знают! – отвечает ему большеглазая девушка, стоящая рядом с Антоном. Антон же продолжает бегать по нему глазами, ну и что он видит в угольной темноте, подсвеченной только углями? Как будто бы что-то видит, потому что Антон улыбается и говорит.       – Взгляни на себя, как будто вернулся на первый курс. Окс, знакомься, это Арсений. Он учился здесь, мы вместе чай пили сегодня. Арсений, знакомься, это Окс.       Окс. Ей подходит. У нее рот как будто всегда сложен в удивленное "о". Она смотрит на Арсения тоже с "о", с интересом, как будто на реликтовую черепаху.       – Ого! А когда ты выпустился?       – Ну, это были 90-ые, то есть скорее начало 90-ых.       – Круто! Мы как раз родились. – Оксана говорит это очень радостно, а у Арсения улыбка сама собой сползает с губ.       – Да. Я старый.       Антон тут же улыбается ему, отмахивает рукой, чуть не попадая ей в костер.       – А выглядишь прекрасно. Только дай мне секунду.       Антон снимает со своей шеи какую-то бижутерную цепь и на горло Арса, прикрытое бадлоном, ложится ком застежки.       – Так-то лучше.       Игорь, все это время стоящий рядом, с улыбкой кружит вокруг него.       – Мне он нравится.       Антон, не отрывая взгляда, произносит, гипнитизируя своими широко-открытыми блестящими глазам.       – Да он всем нравится…       Арсений сглатывает. Все внутри кричит ему, что надо бежать. Бежать скорее и как можно дальше. Бежать, бросив свой портфель, бросив Сережу и Пашу с Лясей. Но от кого? От этих смешных студентов с их смешными именами, от знакомого вдоль и поперек леса, от Антона Добровольского, с которым они один день знакомы? Или от Антона Шастуна, которого здесь давно уже не может быть? Бред.       Антон тем временем улыбается ему, втягивает дыма из той своей розовой дудки. И, видимо замечая его застывшее в анабиозе лицо, с надеждой спрашивает.       – Ты куришь, Арсений? Паришь?       Арсений думает, что сегодня пожалуй все можно, в виде ислючения.       – Я хоть орнитолог, а не птица, но предпочитаю летать, не взмахивая крыльями.       У Антона на лице вопросительность какая-то смешная, он улыбается, а не хмурится, старательно пытается сделать вид, что понял шутку, но в глазах такой явный экран загрузки виндоус, что в зрачке крутится пунктирный кружочек. Арсений усмехается и поясняет.       – Это значит, что я парю.       Антон улыбается, теперь искренне, до него быстро доходит.       – Ха, это смешно, по-дедовски конечно, но смешно. Погоди, я запомню. Может быть использую, когда будем игры тренировать.       Арсений ждет, пока Антон пару минут стоит, подняв глаза к звездному небу и тараторит.       – Все, запомнил, – он снова опускает глаза, щурится заговорчески, – тогда, Арсений, пойдем и поиспользуем веники в бане?       Арсений усмехается, до Антона доходит не просто быстро, а даже очень быстро. Его ключи от каламбурошной впервые за много лет кто-то хочет своровать, немыслимо!       – Пойдем, Антон, испытаем сильный жар перед грозой.       Не с тем ты связался, опыт не пропьешь, хотя попытки, конечно, были. Но Антон тоже не сдается, покрутив кольцо на пальце, он притворно разводит руками.       – Надо только отойти от остальных. Некоторым не хватает воздуха, если рядом думать об очень важном реферате, я бы даже сказал, что им душно.       Элегантное использование слова "париться", ничего не скажешь, может там и не совсем "парить", но про душно это ведь весьма остроумно. Арсений сводит брови, противник пожалуй достойный. Внутри разгорается давно забытый огонек.       – Значит ищем место, где вознесемся в область возвышеных идей?       Они уже достаточно отошли от остальных, вокруг полная темнота, одинокие огоньки телефонных фонариков и жвачечено-сладкий пар.       – Ладно, я сдаюсь, давай возноситься к возвышенным идеям, – Антон капитулирует и протягивает Арсу свою ашку.       Арсений победно улыбается и загягивает в легкие что-то вроде вишневого пирога.       – Рано сдаешься, есть еще "парить ноги" и "овощи на пару".       – Точно.       – Ничего, все впереди, тебе вот сколько лет?       – 18, я же уже говорил, кажется?       Арсений понимает, он сейчас будет выглядеть глупо, но остновить себя не получается.       – И твои родители… они реально твои родители? Я понимаю, какой это странный вопрос, просто ты мне очень напоминаешь одного человека.       Антон пожимает плечами с улыбкой, звенят браслеты на его запястьях, совершенно не смущается и не удивлется.       – Ну да, какие есть, но мои. Ты, кстати, им правда нравишься.       Арсений выдыхает, его снова немного отпускает. И правда, что это он придумал? Он ведь мог обознаться. Как давно не видел Шаста? Сколько лет? Сейчас, общаясь с Антоном, он видит сходство, но, если не считать внешности, это сходство какое-то очень глубокое, почти необъяснимое. Они абсолютно точно говорят по разному, по разному думают и по разному курят. А еще, что самое главное и очевидное, они абсолютно точно разного возраста. Арсений возвращается мыслями к Паше и Лясе и впервые искренне и открыто улыбается Антону, сыну своих друзей.       – Круто, они мне тоже нравятся. Тебе, Антон, повезло с такими родителями.       Антон затягивает побольше дыма и выдыхает как-то печально, они стоят в грустном сладко-пахнущем облаке.       – Какими?       – Такими. Я не знаю, во первых они всегда рядом, всегда вместе, поддерживают. Как команда.       – Наверное. Мне больше нравится, когда они не слишком возятся со мной, что примерно один процент от всего времени. У меня есть классный трюк, чтобы они не наседали. Рассказать?       – Давай, – Арсений думает, что это ведь наверное странно, обсуждать с Антоном своих друзей Добровольских? Он как будто сейчас делает что-то очень сомнительное, но сам не может себе объяснить, чем же конкретно это так сомнительно и в общем неправильно.       – Я общаюсь с ними так, как будто они всегда пьяные.       Арсений усмехается, он ни разу не видел ребят действительно пьяными и представить ему это как-то сложно, но Антон воодушевленно продолжает.       – Серьезно, не кривись, это работает. Каждый раз, когда они раздражают или поучают меня, я такой «о, я не могу на них сердиться, они опять пьяные, это не их вина, я не обязан всерьез принимать советы пьяных людей».       Неловкая тишина повисает над окутавшей их уже темнотой, Арсений гасит свой фонарик, и еще какое-то время просто завороженно смотрит на небо. Когда он последний раз видел такое небо? Звезды, свежий срез луны, белые дорожки комет, яркие, не загороженное дымной пеленой города. Они возвращаются обратно в молчании, но уже каком-то не таком нелепом, а скорее ночном, ожившим этой тишиной.       У костра уже почти пусто, только ворошат последние угольки два тонких темных силуэта. Они обсуждают, являются ли маховики времени в Гарри Поттере сюжетной дырой, и держат над угольками маленькие кусочки-маршмэллоу на тонких ножках-ветках.       – Будете? Последние остались, как раз для вас.       Арсений только отрицательно качает головой.       – Жаль расходиться, – бормочет Антон Оксане и Игорю, запихивая в рот все теплые зефирки сразу, и Арсений снова ловит на себе его вгляд.       – И правда жаль, – немного подумав, все же соглашается Арс.       Игорь водит туда-сюда глазами, а потом вдруг спрашивает.       – Арсений, ты же пьешь кофе?       – Чуть больше, чем следовало бы.       – Какое совпадение! Антон тоже кофе пьет. И тоже чуть больше, чем следовало бы. Значит вы оба, завтра, кофе?       Арсений смотрит на Антона и думает, что в конце концов ничего им не мешает и правда завтра утром вместе выпить кофе. Он сможет спросить у Антона чуть больше про биофак, про импровизацию, и вроде как ему все равно нечем заняться.       – В общем-то да. В 9 утроит?       Окс и Антон смеются так, как будто он пошутил очень смешно, а потом Антон осекается первый, видя, как хмурится Арсений.       – Оу, так ты серьезно. Давай хотя бы в 11?       – Ладно, конечно, да, в 11 у ДАС? Тогда спокойной ночи?       – Спокойной ночи.       Антон и Оксана скомканно прощаются с ним и начинают светить фонариками в сторону общаг. Арсений же еще немного сидит, вытягивая ноги, на уже холодном мокром бревне. Стоящий сзади Игорь трогает его плечо и радостно кивает вслед своим однокурсникам.       – Не парься на счет Окс, он только на тебя и смотрит.       Арсений ощущает острое раздражение, он как будто во второсортном романтическом кино про подростковую любовь. Вот, например, его подросток-друг Игорь, который немного странный, носит в поход маршлэллоу, явно играет в какой-нибуль "Манчкин" или "Подземелья и драконы", и всегда готов дать дурацкий любовный совет. Абсурд. С другой стороны Игорь ему все еще больше нравится, чем нет, и, более того, Игорь же не играет, его жизнь сейчас реально подростковое кино. Только вот что в этом фильме позабыл Арс? И Арсений мечтает только о том, чтобы провалиться, нырнуть с головой под одеяло. Туда, где меньше или вовсе мало слов.