Просыпаться после вечеринки не у себя дома — дерьмо.
Просыпаться и не помнить, что было ночью — то ещё дерьмо.
Просыпаться рядом с тем, с кем не ожидал — даже хуже дерьма.
Юнги, приезжая на помолвку Джина, и представить не мог, что через несколько часов соберёт волшебное подростковое комбо. Первым делом он пытается не паниковать. Заглядывая под одеяло, альфа убеждается, что в туго завязанном белом халате. Более того, Чон грёбаный Чонгук вообще одет и лежит на краю, как бедный родственник.
Мин садится в кровати и не может унять сердце, которое почему-то решило, что сейчас самое время изобразить приступ тахикардии.
Почему Юнги вообще волнуется? Почему переживает, что что-то могло произойти, если они оба альфы? Если у него есть Чимин?
Кстати, где сам омега? Раньше, кажется, это точно могло бы стать его первым вопросом в подобной ситуации, и Юнги в недовольстве от самого себя поджимает губы. Весь вечер он
(без)сознательно сторонился Чонов, убирая подальше от них и свою пару заодно, а в итоге оказался в постели с врагом. Как глупо. Насмешка жизни и очередной урок: убегая от чего-то, будь готов к тому, что выбранная дорога может оказаться кольцевой.
Картина вечера яркими мазками восстанавливается в памяти, но чёткость исчезает, когда Мин собственноручно доверил свою безопасность Чонгуку. Дальше — лишь пятна, образы размыты, однако ощущения Юнги воспроизводит, тут же качая головой из стороны в сторону. Осуждая самого себя.
Он точно наговорил всякого бреда (в плену которого, без сомнений, находился), а касания младшего Чона ожогами на спине остались. Юнги хочет кожу соскрести, избавиться, забыть, выбросить. Мелкая дрожь захватывает тело, настолько явственно тепло рук ощущается, с прохладой комнаты контрастирует.
Размеренное дыхание спящего альфы прерывается неясным мычанием, и больше нет сил игнорировать его нахождение рядом. Мин поворачивает голову и как раз ловит момент, когда Чонгук открывает глаза.
Тот не раскачивается, не играет в недоумение — сразу смотрит неотрывно, буквально впивается взглядом, оголённые ключицы изучая. Юнги ставит перед собой цель: не прервать зрительный контакт первым.
Чонгук чуть взъерошен после сна, но не выглядит глупо или несуразно, наоборот, живо и органично. Кажется, лёгкий беспорядок вместо идеальной укладки идёт ему больше: он становится менее похож на главу Чон Групп и больше — на человека. Юнги нравится.
Гуку же нравится, что Мин ещё не сбежал.
Юнги думается, будто этот альфа в его груди дырку прожжёт, от пылающего взгляда почти физически больно, и он не выдерживает, рукой прикрывает голую кожу, защищается.
— Я видел тебя голым, — досадное
«почти» в голове, — а ты сейчас на полном серьёзе стесняешься?
Чонгук издаёт тихий смешок и качает головой из стороны в сторону, теряя взгляд, победу, пусть и условную, в этот раз Юнги даря. Владелец ресторана понимает глупость ситуации, но руку продолжает держать, не желая признавать ошибку.
— Защитная реакция, — заключает он, — у тебя взгляд…странный. Хищный.
— Если бы я хотел тебя убить, — придвигается, — или съесть, — хмыкает, ещё ближе садясь, заставляя Юнги чуть отклониться, — сделал бы это, пока ты был в отключке.
— Ты похож на человека, который бы убивал, пока жертва находится в сознании, — старается медленнее дышать, ибо кофейный аромат слишком голову кружить начинает, мурашки по телу запуская.
— Интересно, когда ты решил, что знаешь меня? — Чон, опираясь, ставит ладонь опасно близко к его бедру, и Юнги сглатывает, не в силах (и без желания) отстраниться. От касания, пусть и сквозь плотное одеяло, их разделяет несколько миллиметров. Думать становится тяжелее обоим.
— Я лишь в процессе, — бросает мимолетный взгляд на губы, тут же себя одёргивая.
— Кстати об убийствах, — Гук, уходя от темы, делает глубокий вдох, лёгкие ароматом пачули наполняя. Это точно лучше табака (не факт, что менее губительно, но всё же). — Как твоё самочувствие?
Чонгук даже себе не может признаться, что порывался спросить об этом сразу же, как открыл глаза.
— Всё в порядке, — делает паузу, будто бы вглубь себя заглядывая, проверяя правдивость слов, — но каким боком тут убийства? — хмурится.
Чонгуку хочется эту складку на лбу разгладить, улыбку вместо этого увидеть и блеск в глазах, что обычно к Пак Чимину обращён. Даже сейчас, в халате, полусонный и с похмелья, Юнги вызывает в Чоне трепет вперемешку с теплотой. Тот факт, что его руку от чужого бедра до сих пор не убрали, прямо кричит: ледяного принца кто-то ночью прогнал, оставив вместо него милого котёнка. Пусть и с коготками.
— Тебя либо хотели отравить, либо чем-то накачать. Ким Намджун обещался выяснить, не знаю пока, как успехи.
Юнги руку от груди отрывает, взгляд в сторону направляя, губы поджимая. Чонгук любуется мягким профилем, ласкает мысленно напряженную шею, плечи, проводит невесомо пальцами ниже, под ткань слегка ими уходя, самого себя испытывая. Мурашки на теле Мин Юнги почему-то кажутся настоящими, и Гук сильно жмурится, сбрасывая наваждение.
Нет, не показалось.
Хочется коснуться, проверить, но на деле Чон лишь слегка ткань одеяла сжимает. Так рядом, но так далеко, так недоступно. С ума сводит, одним взглядом прогоняет все мысли из головы, и кислород, и сигаретный дым собой заменяет.
— Это был не мой бокал, — не оборачивается, едва шепчет, но Гук внимает, пусть биение собственного сердца и заглушает все остальные звуки, — я взял его на балкон из рук Джина, пока мы ещё были в зале. И никого больше не было там, я не слепой и не глухой. Если что-то и добавили, то ему, среди толпы. Не мне.
Чон почти чувствует, как гнёт резко спадает с его сердца.
— Это кажется более логичным, но теперь ситуация, конечно, сложнее, ибо у сына министра явно больше врагов.
— Ну да, у меня один. И я с ним уже даже спал, так что всё схвачено, — усмехается Юнги, поворачивая голову обратно и встречая (слишком) серьёзный взгляд карих глаз.
Чонгук снова смотрит снизу вверх, потому что сильно облокотился на руку, и Юнги сглатывает, отгоняя похабные образы. Он надеется, что сказанное в ночи Чон либо забыл, либо списал на пьяный бред. Радует, что, по крайней мере, эта тема не всплывает.
— Поверь, когда мы с тобой переспим, ты не будешь упоминать это с таким пренебрежением, — выдерживает паузу, — в твоём голосе я буду слышать благоговение и желание повторить.
Юнги сперва просто открывает рот, не в силах переварить, а затем его недоумение переходит в искренний смех. Он порывается ответить, но тушуется, снова смеясь, поражаясь тому, как хорошо Чонгуку удаётся сохранять жёсткость взгляда.
— Самоуверенное «когда», господин Чон.
Юнги резко ставит ноги на пол и поднимается, поправляя халат. Чонгук от такой неожиданной потери (мнимой) близости слегка теряется, но приходит в себя и успевает схватить альфу за рукав, пытаясь утянуть назад.
— Ты забываешься, — почти шипит Мин, ткань из чужих рук выдёргивая, — я не омега. Не твой.
Чонгуку нечем оправдать своё оцепенение, своё молчание, своё секундное бессилие перед этим альфой. Как никогда отчётливо Гук сейчас ощущает себя беспомощным и жалким. Дело не в физической силе, не в словах, не в злости, на него направленной. Он чувствует…исходящую брезгливость?
Его не хотят даже касаться.
В этот момент, забыв все предыдущие реакции, всё сказанное, всё сделанное, Чон теряет надежду на взаимность и слышит в своей голове лишь заливистый смех Мин Юнги. Он закрывает глаза, но всё равно видит насмешливый взгляд, ухмылку, видит перед собой довольное лицо Пак Чимина.
Даже самые уверенные люди боятся быть отвергнутыми.
Но эти его мысли — мгновение, дурацкая клякса в идеально исписанной тетради. Лист нужно вырвать, выбросить и забыть.
Не брезгливость, однако, испытывает Мин Юнги.
Не по этой причине касаний избегает.
— Твой, к слову, где-то в соседней комнате уснул, я просто не стал искать, сюда зашёл.
Чонгук расслабляет лицо, возвращая ему спокойное выражение, и снова смотрит, но уже иначе, мягче. Юнги выглядит таким же злым, он складывает руки на груди.
— Спасибо, что сообщил, — голову вбок наклоняет, — но я всё же хочу закрыть предыдущую тему нормально. Прекрати
это.
— Что? — поднимает брови, прикидываясь святой невинностью.
— Ты знаешь, не вынуждай меня объяснять, — Чонгук показательно недоумённо разводит руками, и Юнги цокает, закатывая глаза.
Мин думает, стоит ли окончательно вскрывать карты. Совсем недавно он, кажется, решил, что не будет показывать своё понимание, но с каждым странным действием Чонгука его желание изображать дурачка уменьшается. Да, всё же этот цирк с конями надо прекращать, потому что собственная реакция Юнги не нравится. Сердце отзывается, чёрт возьми, и это надо в себе убивать.
А Мин Юнги совсем не убийца.
Чонгук, кажется, каждую его мысль читает, всё по глазам и поджатым губам понимает. Он не готов отвечать на прямые вопросы, не готов объясняться, потому что страх потерять хотя бы существующий контакт с владельцем ресторана его связывает по рукам и ногам.
Душит.
— Хорошо. Я объясню. Не нужно издеваться и вести себя так, будто тебе нравлюсь я, а не Чимин. Чон Чонгук, происходящее вообще не забавно и только бесит, тебе
это не очень-то поможет в решении нашей общей проблемы. Ты каждый раз по грани моего терпения ходишь.
Слова вылетают быстро, почти на одном дыхании, Юнги (будто) не думает. Чонгук залпом эмоции этого альфы выпивает, их горечь оседает стойким послевкусием на языке. Для Юнги сказанное — чистой воды блеф, провокация, он ни в чём доподлинно не уверен, но варианта отступать уже нет, он сам себя загнал в угол, сам руки врагу своей открытостью развязал. Да и сам устал.
Чон молчит, слова впитывая, думая, на ключицы и чужое учащённое дыхание отвлекаясь. Напряжение он кончиками пальцев ощущает, и, уверен, если коснется сейчас его руки, они оба тут же взорвутся, оставив на полу всё невысказанное, комки нервов и до боли сжатые челюсти.
— Совсем не самоуверенное «будто», господин Мин.
Гук возвращает ему недавно брошенную фразу и встаёт напротив, зрительный контакт не прекращая, смотря, наконец, сверху вниз, на места всё устанавливает. Запах — упоителен, как никогда, открытая кожа влечёт, дыхание сплетается в унисон. Юнги не отступает, и Чонгук от этой осознанной близости пьянеет сильнее, чем от всего вчера выпитого.
Он не понимает, в какой момент холодные пальцы начинает поглаживать, это происходит как-то
органично и словно само собой. Не встречая агрессии и сопротивления, Гук смелеет, уже полностью ладони захватывая, чуть сухой кожей под своей наслаждаясь. Руки слегка трясутся, это невозможно не заметить, а когда Юнги сжимает их в ответ, дрожь переходит на всё тело, лишая Чона хоть какого-то контроля над разумом. Хочется притянуть к себе, обнимать крепко, да хоть вдавливать в себя, лишь бы быть максимально близко, лишь бы
быть.
Здесь, сейчас, рядом с ним, с его ароматом в лёгких и его руками в своих.
— Ты мне не нравишься, Мин Юнги, — голос ровный, спокойный, хоть внутри и ураган.
Гук приближает одну из ладоней к своим губам осторожно, будто боясь, что заберут. Юнги следит за движением, дыхание вместе с этим альфой затаив, и, когда на его сбитых костяшках расцветает влажный долгий поцелуй, хочет умереть прямо на месте.
Чонгук делает то, что хотел ещё тогда: губами каждой раны касается, через них, кажется, проще по крови к сердцу подобраться. Смотря альфе в глаза, он понимает, что готов застыть так, укутанный в тёплый взгляд, навечно.
— Ты мне не нравишься, — повторяет, с трудом губы отрывая, — я с твоим именем просыпаюсь и засыпаю, дышу тобой и умираю тоже тобой. Я в тебе потерялся и не хочу, чтобы меня находили.
У Чона столько слов в голове, столько эмоций, но он их себе оставляет, тонет в них, не желая, чтобы Юнги в них тоже захлебнулся.
Но Юнги хватает и той малой доли, что он слышит. И без того на тонких нитях все внутри держалось, а сейчас, под этим грузом, окончательно обрывается. Он анализирует и понимает, что изначально Чонгук почти не скрывал своего интереса, он флиртовал с ним, пусть и в своеобразной манере. Никогда, помимо последнего времени, Юнги не задумывался об отношениях между альфами. Конечно, были знакомые, но примерить подобное на себя ему казалось диким, неправильным и невозможным. Хотя нет. Всё ещё кажется.
Какого чёрта сердце выпрыгнуть хочет, почему тело предаёт, поддаваясь и желая ласки, желая близости?
Чимин находится где-то в доме, и то, что буквально под его носом Юнги позволяет
этому происходить, непростительно. Даже то, что он спал не с ним — кошмарно, противно и низко. Не так поступают любящие альфы, не так в отношениях должны себя люди вести.
Злость на себя накатывает постепенно, но уверенно, и Мин, зарядившись ею, руки их, наконец, разъединяет. Тепло чужой кожи никуда не пропадает, даже сильнее чувствуется, и Юнги думается, что
это заразно. Пропить бы таблетки, да вряд ли такие есть.
Теперь своё сердце потрошить придётся, самолично вирус выскребать.
Он открывает рот, тут же снова смыкая губы, понимая, что слова застряли в горле, перекрывая, кажется, и кислород тоже. Чонгук хочет вновь его за руки взять, хочет обнять, но стоит, ожидая хоть какого-то ответа, хоть крика, хоть удара.
Молчание бьёт больнее.
Трель телефона для Юнги — спасение, он бежит в ванную, трясущимися руками доставая аппарат из кармана брюк. Не взглянув даже на номер, он нажимает зелёную кнопку. Всё, что угодно, лишь бы не этот проникающий под кожу взгляд. Он будет рад, даже если это звонок от мошенников.
— Шу, прости, если разбудил, но на сообщения ты не отвечаешь, а мы отзавтракать хотим в полном составе, — мягкий голос Джина вселяет в Мина спокойствие. — Охрана камеры смотрела, Чонгук вроде с тобой оказался, так что спускайтесь оба, — чувствует, что друг улыбается в трубку, — мы ждём.
— Да, конечно, уже летим, — улыбается в ответ и сбрасывает звонок, тут же просматривая уведомления на телефоне.
Сообщения от
Чимина, Джина, Лэя, папы. Юнги блокирует аппарат снова, не желая вчитываться, не имея моральных сил на это. Он надевает новые тапочки, поправляет халат, решая не переодеваться, ибо почти что дома, и возвращается в комнату, видя, что альфа так и не двинулся с места.
— Ребята зовут вниз, пойдём завтракать, — пытается придать голосу бодрости, но выходит так себе.
Чонгук поворачивается в его сторону, но Юнги тут же глаза опускает, понимая, что, если взглянет, его в омут затянет. Ему бы Чимина увидеть, родной запах почувствовать, вытеснить из памяти чужие касания, слова, чужие губы.
Не дожидаясь реакции, Мин быстрым шагом идёт к двери.
Чонгук начинает тихо ненавидеть мобильную связь.
Надо, пожалуй, все вышки скупить.
***
Джин проснулся, истерзанный виной, но постарался проглотить её вместе с тёплой спермой Намджуна (утренний секс — гарантия отличного дня, ведь так?). Дождавшись заспанного Чимина в столовой, он думал увидеть и Юнги, желательно в полном здравии и забывшим об ужасном окончании вечера.
— Кажется, он спал со мной, но на утро постель была уже холодной, я думал найти его тут, — Пак трёт глаза, усаживаясь на ближайший к другому омеге стул за огромным столом. Он неспешно набирает своему парню сообщения, уверенный, что тот, скорее всего, уже гуляет где-то в саду.
— Странно, — хмурится Джин, тут же думая: это проделки Чона.
— Всё в порядке, сейчас охрана посмотрит камеры и мне доложит, — Намджун подходит сзади, успокаивающе поглаживая плечи жениха, но напряжение не покидает тело Сокджина.
После звонка Феликса альфа меняется в лице, чуть каменеет, и Джин прокручивает в голове худшее.
— Всё в порядке, — чуть натянуто, что не остается без внимания, улыбается Намджун.
— Они с Чонгуком в другой гостевой комнате, и пока оба не выходили.
— Наверное, Чон перепутал стороны и не стал искать меня, я бы тоже, наверное, не парился, — заключает Чимин, листая ленту инстаграма. — В любом случае, учитывая то, что вы рассказали, я рад, что он оказался рядом. Даже в этом психе есть что-то человеческое.
— Ты не переживаешь? — Джин приподнимает брови, завидуя спокойствию Пака.
— Или тебе всё равно уже? — вклинивается Намджун, тут же осекаясь под непонимающим взглядом обоих омег. — Я…— замирает.
— Не выспался, видимо, — отмахивается Чимин, подмигивая Джину и явно намекая на бурную ночь.
Сокджин же в очередной раз подмечает странность в поведении своего будущего мужа и боится, что правдивая история вчерашнего стала известной. У него потеют ладони, во рту пересыхает. Хочется есть и увидеть, что с Юнги всё хорошо.
— Завтрак будет подан через 10 минут, — оглашает один из слуг.
Звонок другу. Попытка быть спокойным и беззаботным. Кажется, получилось недурно.
***
Чимин срывается с места и заключает альфу в объятия, наполняя свои лёгкие знакомым и любимым запахом. Он вспоминает, как сам, проснувшись в одиночестве, вылил на себя добрую половину флакона духов, потому что аромат Чон Хосока почти что въелся в поры. Юнги не должен знать, не должен переживать.
Чимин забудет всё, как страшный сон.
Мин поглаживает волосы омеги, чувствуя, как Чонгук в него взглядом впивается. Пусть.
Не твой — пульсирует у Гука в голове.
Начинается пустая болтовня, все садятся, чувствуя себя неловко, каждый — по разным причинам. Еда помогает расслабиться, с ней даже Чонгук взгляд от Юнги отрывает, даёт хоть пару вдохов нормальных сделать.
— Спасибо ещё раз, что позаботились о Юнги, — Чимин кратко улыбается Чону, перекладывая лук из блюда в тарелку своего альфы.
— Пора бы нам всем перейти на «ты», ну не чужие люди, — отпивая сок, произносит Джин.
Чонгук усмехается. Только его общение с омегами сейчас обременено официозом, остальные в комнате и правда не чужие друг другу. Юнги игнорирует его существование, и хочется волком выть, а ещё лучше — вернуться в гостевую комнату и договорить по-человечески.
— Всегда, — акцентирует, — пожалуйста, Чимин.
Юнги закатывает глаза, но ничего не говорит, отвлекаясь на вафли с карамельным сиропом. Вафли стоят внимания больше Чон Чонгука, определенно.
— Кстати, удалось что-то выяснить про вчера? — пытаясь выглядеть почти не заинтересованным, спрашивает Джин у жениха. Тот расстроенно поджимает губы,
и этого ответа могло быть достаточно для спокойствия омеги.
— Мутная история, у всех на входе проверяли приглашения, лишних быть не могло, так что это точно знакомые люди. На балконе и около него никто не ошивался, скорее всего, подсыпали в толпе, камеры не засекли. Будут еще просматривать, конечно, но глухо.
Чонгук ловит взгляд Юнги, потому что мысли их сходятся. Мин едва заметно отрицательно мотает головой, и Гук кивает, осознавая, что лучше лично обсудить с Намджуном то, что целью был вовсе не альфа.
— Может, всё-таки что-то с алкоголем? — с тенью надежды произносит Сокджин. — Или организм дал сбой? Ты же питаешься ужасно, Шу.
— Конкретно сейчас я ем стручковую фасоль, у тебя нет доказательств для такого обвинения, — со смешком говорит Мин.
— Сироп у рта вытри, милый, — Чимин тоже улыбается, сам в итоге беря салфетку в руку, желая помочь своему парню.
Пак, свободной рукой приподнимая альфу за подбородок, осторожно убирает остатки карамели с уголка его губ.
Гуку бы сделать это, и лучше кончиком языка, а не пальцами или салфеткой.
Блять, да Чонгук его к самому себе ревнует, видеть же подобное — мазохизм чистой воды. Что ж, изучаем основы БДСМ.
— Я постараюсь дойти до сути и узнать, почему же наш близкий друг пострадал, — чеканит Намджун, сталь взгляда даря Чимину. Тот не замечает, но Чонгук делает пометку.
— Уверен, логичное объяснение найдётся, — кивает Мин. — Но, на удивление, плохо было лишь ночью, из последствий — только лёгкий гул в голове, и то алкоголь играет.
Главное последствие сидит напротив и вместо овощей взглядом его пожирает, но это мелочи.
***
Гук провожает их с Чимином взглядом и убирает руки в карманы, чтобы не сжимать кулаки. Сейчас, после признания, сдерживать свои эмоции стало сложнее, ибо кажется, что Юнги делает всё назло, провоцирует его.
Выдох.
— Ты тоже можешь остаться, если хочешь, не проблема.
— Намджун, спасибо, но мне пора домой, — паузу выдерживает, — мне нужно с тобой поговорить.
— Мне с тобой, на самом деле, тоже. Пошли в коридор, — он говорит чуть приглушённо, но Джин и не слушает их, увлеченный перепиской с кем-то.
— До встречи, Джин, — кивает Чон.
— Да, спасибо ещё раз, — поднимает взгляд омега и улыбается.
Чонгук пишет водителю, что будет готов через пятнадцать минут, и убирает телефон, направляя всё внимание на альфу рядом.
— Ты первый.
— Так и хотел. В общем, мои ребята же смотрели камеры, — замедляется, — и рассказали, что Хосок в три часа ночи пришёл к Чимину. Вышел в 7.52, помятый и будто испуганный, одежда явно одета была наспех.
Чонгук вспоминает смс от водителя и замирает в шоке. Значит, никаких сбоев не было.
Неужели брат…?
— Как он мог попасть к нему? — сглатывает, сохраняя внешнее спокойствие.
— Да охрана же знает Хо, он пару раз сам ночевал в гостевом. К счастью или к сожалению, камер в комнатах мы не делали.
— Не хотел бы лицезреть, — морщится, сам думая о сцене с Юнги, которая в тот момент казалась интимнее секса и которую никому бы не хотел показывать.
— В общем, знать ты об этом должен, разберись с ним, поговори как брат с братом, потому что я не нахожу в себе силы, пусть он мне и друг.
— Соглашусь, от меня это правильнее будет.
В голове всплывает то, с какой бережностью Пак Чимин касался Юнги за завтраком, с какой нежностью смотрел.
Чонгук теперь знает, как выглядит лицемерие в человеческом обличии.
— А Мину ты…? — начинает, было, но осекается.
Очевидным становится: Намджун не скажет Юнги. Не из неуважения, не из злости. Он себя защищает и свою семью, он боится, что, будучи свободным от отношений, Мин Юнги будет угрожать их браку. Намджун даже невозможное сделает, чтобы у Чимина с Юнги всё хорошо было.
— Уверен, разберутся, — закрывает тему Ким, осознавая, что его мотивы понятны. — А ты что там для меня приготовил?
Чонгук, не переварив ещё события утра, сейчас вынужден ещё и снова за ночь переживать. Хочется позвонить Хосоку, накричать, а лучше вообще по-хорошему врезать, да так, чтоб руки не чувствовать.
Чтобы ничего не чувствовать, особенно — боль Тэхёна, который ребёнка от предателя под сердцем носит.
— Тоже важное. Утром Юнги сказал, что бокал изначально был не его, а Джина. При омегах говорить не хотели, чтобы воду не мутить лишний раз.
Намджун молчит, кивает сам себе, и Чон почти видит, как мысли вихрем у него перед глазами проносятся.
— Пиздец, а не вечерок, — Чонгуку нужно закурить. Джуну тоже, хотя курить он бросил семь лет назад.
— И нам всё разгребать. Мне сейчас хочется Джина в доме запереть, чтоб ты понимал.
— Разумно, я бы так же сделал.
— А тебе ведь ещё с рестораном разбираться, — накидывает Джун, — хотя теперь Юнги твой должник.
— Ну не настолько, к сожалению, — хмыкает, — однако подвижки у нас есть.
— Я против, конечно, твоего выигрыша, но всё равно удачи. И терпения.
Альфы расходятся, и оба — в смятении, оба — в размышлениях, которые изнутри съедают.
***
Юнги взбивает подушку, удобнее устраиваясь, но не получается. Спать вне дома — его боль, уже третью ночь голова не касалась родных наволочек, и Мин страдает. После помолвки они с Чимином поехали домой к омеге, банально из-за близости, а расстаться пока так и не смогли. На работу выходили, но вечером неизменно направлялись к Паку.
Секс, безудержный и дикий, прочно поселился в этих стенах. Юнги готов честно признаться, что пытается забыть о существовании Чон Чонгука, все попытки — в мусор. Даже наслаждаясь прекрасным видом Чимина в позе наездника (медленные капельки пота, напряженные мышцы, взмокшие волосы, откинутая голова и открытая изящная шея), Мин образ проклятого альфы от себя не может отлепить.
Чон Чонгук с его блядскими поцелуями и блядским
«я в тебе потерялся» не исчезает из головы ни на секунду, и тут уже теряется Юнги. Он пытается управлять собой, но руль где-то в бездонных оленьих глазах утонул.
Любовь к Чимину, к этому прекрасному во всех смыслах омеге, не должна подвергаться сомнениям из-за психов, которые ведут себя неадекватно.
Но сказать — это просто. Вот бы кто в жизнь превратил.
Новое уведомление на телефоне, и Юнги берёт аппарат в руку, тут же желая отбросить его подальше.
Вчера он выложил в инстаграм фотографию с Чимином, которую они сделали на помолвке, и снимок действительно удачный (а Юнги редко себе нравится на камере). Новый комментарий всю прелесть публикации уничтожает.
«Какая прекрасная пара».
Кто угодно мог это написать, но делает Чон Чонгук, назло, играясь. Сука.
Чимин выходит из ванной комнаты и, явно в игривом настроении, запрыгивает на кровать, похотливо улыбаясь. Мин откладывает телефон в сторону, но не улыбается в ответ, потому что эмоции закончились.
— Что такое? — ловит его состояние омега.
— Из-за папы не могу успокоиться, — и не врёт, но всё равно обманщик.
— Солнце, — на выдохе, — всё пройдёт хорошо, я уверен. Не настраивайся заранее негативно, может, ты сам от этого альфы не отойдешь ни на секунду, а мы с Сухо будем сидеть в сторонке и ревновать.
— Не могу.
Не могу врать, не могу не думать, не могу сердце бешеное унять.
— Вместе мы точно сможем, я знаю, — он ложится, укладывая голову на грудь альфы. Воспринимает учащенное биение на свой счёт.
— Твои бы слова, да богу в уши.
