Do eat

Тэхён снова смотрит на волшебные две полоски и прикрывает глаза. Осознание происходящего идёт постепенно, и принять тот факт, что внутри него зарождается жизнь, получается пока плохо. Он чувствовал изменения, понимал, что ведёт себя иначе, но это — то, что не вписывается ни в какие ожидания. Видимо, не врут, что презервативы никогда не защищают на сто процентов. Омега всегда хотел семью. Его собственные родители являются примером идеальной со всех сторон пары, в их доме уют и свет, а дети (Тэ — последний из трёх) с радостью навещают старших и процветают сами. Размеренность, спокойствие — то, чего никогда, видимо, не получить Ким Тэхёну: кто-то наверху посчитал, что воспоминаний юности ему будет достаточно. Конечно, он знал, на что шёл, когда стал работать в Чон Групп. Ожидать лёгкого труда и поблажек в такой фирме было бы, как минимум, глупо, да омега и хотел вызов бросить самому себе, каждый день делать что-то новое. Ведь быть руками, глазами и ушами Чон Чонгука — это действительно тяжелая ноша. Тэ не знает, кто ещё подобное потянет. Глава Чон Групп вовсе не тиран и никогда им не был, но порой его приказы поручения вызывают недоумение. На правах бывшего омеги и истинной пары брата Ким ещё может как-то его контролировать и немного успокаивать. Когда там, на время его декрета, будет сидеть кто-то другой, компания неизбежно претерпит изменения. Тэхён вовсе не завышает собственную ценность, это просто факт. Он часто корректирует косяки других, особенно в документах, которые приносят на подпись, раскладывает всё в кабинете ровно так, как удобно Чонгуку (для построения системы в своё время понадобилось 2,5 месяца), может осадить руководителя, когда тот заводится. Подобная связь не устанавливается по щелчку, и Тэ понимает, что пора просматривать резюме кандидатов уже сейчас. Чёрт, а ещё нужно встать на учёт в консультации, исправить питание, наладить режим… К беременности всё же лучше готовиться, и обоим родителям, но уж как вышло. Тэхён выдыхает, мрачнея, и прячет тест обратно в один из бесчисленных ящиков ванной. Хосок не заглядывает в его косметику, так что место выбрано идеально. Проснулся Тэ в одиночестве, но почувствовал присутствие своего мужчины в квартире. Истинность до сих пор для него кажется слишком сложным механизмом, способным, пожалуй, на всё. Жаль, мысли читать пока не получается. Природа, поработай лучше! Хосок был найден спящим на диване в гостиной, вещи комком брошены рядом. Тэхён закинул их в стирку, понимая по загрязнениям, что его альфе, очевидно, стало плохо на вечере. Он не знает, как с ним общаться, обида плотно собою другие эмоции заслонила. Чон Хосока сложно представить отцом. Несмотря на заботу и любовь, проявляемую в отношениях, Тэ не может сказать, что ответственность такого рода будет по силам альфе. Конечно, он уверенно ведёт бизнес, порой решает нерешаемое, но роль папочки (если убрать их игры в постели) — не то, что Хосоку к лицу. Он яркий, он любит тусить, любит трахаться, любит работать до посинения. Бросить всё на алтарь семьи, держать на руках маленького человека? Даже Чонгука изобразить в таком образе легче. Тэхён смотрит в зеркало, приподнимая домашнюю футболку. В этом пока ещё почти плоском животе зародилась новая жизнь, омега осторожно гладит тёплую кожу, пытаясь почувствовать, пытаясь окончательно поверить. Касания импульсом расходятся по телу, мурашками его покрывая. Ради этого ребёнка Тэхён уже готов сделать всё на свете. В последнее время Ким чувствовал холод от Хосока, получал отказы в ответ на соблазнения, и вообще начал думать, что у альфы появился кто-то на стороне. Осознание, что он стал непривлекательным для своей второй половинки, больно ударило по и без того не очень стабильной самооценке. Да, они оба, безусловно, изменились за столько лет, нет уже прежней тонкости и лёгкости в теле, нет той энергии и запала. Но всегда они страсть оживляли, всегда примером для окружающих были. И флирт Хосока с Пак Чимином расставил всё на свои места, отчасти, как ни странно, душу Тэхёна успокоил: всегда легче бороться с проблемой, если хотя бы понимаешь её суть. Недоступность, яркость — конечно, подобное подкупает, Ким не может оспорить привлекательность хостес «Do eat», было бы как минимум глупо. Но вместо решения возникшей прохлады в отношениях Хосок лишь углубился в соблазн — и это главная боль для Тэхёна. Возможно, беременность пришла именно тогда, когда им обоим это стало нужно. Альфу это должно отрезвить и из омута вытащить, Тэ верит. Хосок до дна достать не сможет, а остальное Ким простит. Ради себя и их ребёнка. Он слышит шорох из комнаты и отпускает футболку, смотря своему отражению в глаза и пытаясь улыбнуться. Говорят, что, нацепив улыбку, можно действительно поднять своё настроение, мол, мозг не почувствует подмены в алгоритме. Тэхён этому не верит, и потому уголки губ всё же расслабляет. Омега замирает на секунду, уже положив ладонь на ручку двери, думая, готов ли он говорить, готов ли хотя бы слушать. Мурашки снова пробегают по телу, когда он представляет виноватый вид Хосока. Мысленно хочется его обнять. Альфа сидит на полу, сложив ноги по-турецки. Его оголённый торс напряжен, красные волосы взлохмачены, руки в замке. Он поднимает голову на звук, и их взгляды пересекаются. Тэхён задерживает дыхание, поражённый пустотой в чужих глазах. Там нет боли, нет вины, нет сожалений — Хосока будто выскребли изнутри, оставив лишь тонкую оболочку, которая готова порваться от любого касания. Киму становится страшно, кажется, что он сделает хоть движение, и Чон разобьётся, осколки лишь оставляя на мягком ковре. Состояние альфы захватывает его, внутри поселяется непонятное волнение, хочется забиться в угол и ничего не видеть. — Тэ, — голос хриплый, тихий, будто из другой комнаты. Омега всё ещё держится за ручку двери, и, наверное, только это сохраняет его положение в пространстве. В Хосоке говорит всё. Лишь он сам решает снова замолчать. Мгновение. Альфа встаёт, приближаясь к нему в два шага, на колени тут же резко опускаясь. Его кожа касается голых ступней Кима, омега чувствует её жар кончиками пальцев. Склонив голову, Хосок, притягивая, обнимает его за пояс, голову на живот облокачивая, будто знает, будто чувствует. Тэхён стоит, оцепенев, не в силах хоть как-то отреагировать. Он разжимает, наконец, пальцы, и его руки безвольно вниз опускаются, чужие задевая. — Прости меня, — шепчет где-то в районе пупка, теплом дыхания обдавая сквозь ткань, — прости, прости, прости. Тэхён закрывает глаза, когда слёзы предательски быстро скапливаются в их уголках. Он хочет удержать, но гравитация бессердечна, и горячие капли оседают на красную макушку. Хосок поднимает взгляд, зубы от злости на себя сжимая, беспорядочно руки омеги начиная целовать. Его слезы — это слабость. И это сила, которая (как ничто другое) может больно Чона ударить. Альфа поднимается, целует его лицо, ловит неостанавливающиеся слезинки губами, а потом встаёт в полный рост и к себе прижимает, позволяя макушку спрятать у себя на плече. Оно быстро становится влажным, и Хосок крепче обнимает, одну руку в волосы погружает, поглаживая, желая лишь, чтобы его в ответ обняли. Чтобы приняли. Тэхён рассыпается в пыль. Жаль только, не исчезает совсем, не забивается где-то за диваном, который никогда никто не отодвинет. Одного вида Хосока хватает для того, чтобы почувствовать и его боль тоже. Пусть он лишь «занёс ногу, чтобы сделать шаг в ошибочном направлении», Тэхён понимает, что его альфа близко к сердцу принимает эту ситуацию, возможно, с ним поговорил Чонгук. Ведь на колени, если не считать минет, Хо сегодня встал перед ним впервые. В голове бегут мысли, Ким не может догнать ни одну из них, захваченный общей болью. Одно он знает точно: не сделал Хосок ничего такого, что омега не способен простить. Тэхён прекрасно чувствует раскаяние, и именно оно даёт ему силы поднять руки и неуверенно обнять своего альфу в ответ. От жеста Чон млеет, он сильнее в себя хрупкое тело вжимает, вдыхает аромат глубоко, чтобы только его чувствовать, чтобы другой навсегда забыть. Тэхён простил его за то, что изнутри съедало, за то, что, возможно, сумел заметить на вечере — сейчас уже не важно. Одним объятием он сейчас в Хосока жизнь вселил. Ему большего не надо. — Впредь я никогда не позволю тебе плакать, прости, — шепчет, а у самого тоже слезинки в глазах появляются. Он верит, что и смазанные воспоминания о ночи вместе с солёной водой тело окончательно покидают. Омега молчит. Любое слово, кажется, его горло собой поранит. Ким хочет узнать, что было у Хосока в голове всё это время, но думает, что не готов морально. К такому нельзя быть готовым априори. Когда началось? Почему мысли о другом смогли засесть? Как мог скрывать своё внутреннее смятение и продолжать быть рядом, продолжать целовать, трахать, смотреть в глаза без сожаления и вины? Всё это очень хочется узнать. Но стоят ли ответы того? Имеет ли это значение теперь? — Давай забудем, — поднимает покрасневшие глаза, с трудом сооружая на лице подобие улыбки. — Спасибо, — шепот в ответ. И медленно-тягучий поцелуй с привкусом соли.

***

Водоворот событий захватывает, и Чонгук забывает, как раньше успевал хотя бы думать. Утром воскресенья, желая разобраться с братом, он по пути заехал в офис, да там в итоге и остался с ночевкой, застигнутый одной из рабочих групп. Вызвать Тэхёна не решился — омеге точно нужен отдых в его положении, Чон тут не смеет этим пренебрегать, пусть помощь бы и пригодилась. Несколько новых проектов, изменение финансирования по старым, кадровый отчет — не будь он Чон Чонгуком, давно бы из всего этого в голове была каша. Очередные переговоры с китайцами определенно добавили в его выходной перчинки, и, на самом деле, альфа чувствует кайф от происходящего. Движение всегда с ним, без этого жить невозможно. Когда вокруг дела, мысли не уходят в ненужные дебри, и Гук благодарен, что это случилось именно сейчас, когда Мин Юнги в этих самых дебрях поселился. Лишь вечером внезапно наступившего понедельника, и то благодаря помощи от Тэхёна, он умудряется слегка отвлечься, пусть и на социальные сети. Зря — новое фото в аккаунте Мина его убивает. Он долго думает, сделать ли что-то, а потом срывается, вкладывая в каждую из девятнадцати букв максимум сарказма, на который способен. Надеется, до Юнги «посылка» дойдёт в полном объёме. — Хосок просил зайти, ты в состоянии принять? — Тэхён бесшумно появляется в кабинете, смотря на своего начальника с очевидным волнением. Уже десять вечера, а с утра им ехать на встречу. Альфа поднимает взгляд, не замечая, как сильно сжимает телефон в руках. Он слегка улыбается секретарю и устало кивает, откладывая, наконец, аппарат в сторону. Хотел отвлечься — получил под дых. Замечательно. Тэхён спешно удаляется, и Гук запускает ладонь в волосы, поправляет прическу (хотя бессмысленно, на самом деле). Брата видеть страшно не хочется. Конечно, он попытался выяснить у омеги, как у пары обстоят дела, но тот не был многословным, попросив не переживать на этот счёт. Если бы Чонгук только мог. Хосок открывает дверь, впервые за два дня встречаясь с тяжелым взглядом черных глаз. Хоть они оба и работали, пересечься не довелось, и сейчас невольно воспоминания о помолвке Намджуна резко всплывают в голове. Старшему практически больно от них, он замирает на входе, не решаясь пройти. Тэхён что-то набирает на клавиатуре в приёмной, и мерный стук клавиш успокаивает. — Заходи и закрой дверь на замок, — не прерывает зрительный контакт. Хосок послушно выполняет прик...просьбу, забывая уже, что хотел обсудить. Тёмная аура брата вязкая, она оседает на коже. Её хочется содрать. Чонгук неспешно встаёт из-за стола, убирая руки в карманы брюк, и склоняет голову, тем самым заставляя брата чувствовать себя будто под прицелом. Он приближается медленно, смакуя каждый шаг, наслаждаясь растерянностью, не оставляя путей к отступлению. Хосок явно не ожидал, что его встретят так. Как врага. — Мой секретарь, — будто нарочно имя не произносит, — сказал, что ты хотел со мной что-то обсудить. Валяй, братец. Хосок смотрит в ответ, наконец, с собранной по крупицам уверенностью, и всё же шумно сглатывает, чем выдаёт своё волнение. Он понимает, что Чонгук явно недоволен, но ведь они с Тэхёном всё решили, забыли, почему же так тяжело дышать в кабинете? Почему на сердце ноша только больше становится? — Да, — губы пересохли, — сегодня я полдня успокаивал наших партнеров по комплексу, они сказали, что готовы подождать только месяц. Оборудование простаивает, и я их понимаю, Чонгук… — Они мне ставят условия? — искренне улыбается младший, перебивая, — Хосок, если я скажу, они будут ждать десять лет и станут умолять не разрывать контракты даже так. — Гук, тут дело не в крепости связей и хорошем отношении, ты же знаешь, люди теряют деньги, они такое не простят, — пауза под вновь серьёзным взглядом. — Надо с «Do eat» распрощаться, я предлагаю снести его и разбираться с Мином в суде уже за возмещение ущерба, юристы говорят, плохой вариант, но уже не знаю, как подобраться… Гук властно поднимает руку, и Хосок затыкается. Глава Чон Групп всё еще не определился, как именно преподнесет подчиненным своё решение. Времени думать не было. Это не тот случай, когда можно просто сдаться — слишком много общих нервов потрачено, чтобы отступить и с лёгкостью изменить уже давно принятое. Даже (тем более!) в глазах брата Чонгук не хочет быть слабаком. Хотя слабость перед Мин Юнги его уже почти не пугает. Он её принял. — Ройся в документах. Ищи подвох, ищи лазейку, придумай её, в конце концов. Если будет законное основание — тогда хоть день в день снесем, и никто нам ничего не скажет. А пока я сам буду пытаться говорить с Мин Юнги. Ни ты, ни юристы к нему больше не смеют приближаться. Я понятно выразился? — приподнимает бровь. Хосок внутри закипает. Этот ресторан — как бельмо на глазу, мешает и ему самому, и брату, но упертость Чонгука с обоими злую шутку играет. Старший боится ещё хоть раз хотя бы случайно хостес увидеть, хотя бы тень запаха уловить где-то (на Чонгуке — смерти подобно). — Предельно ясно, — в тон ему отвечает. — Вот и замечательно, — улыбку надевает на лицо, приближается к брату, руки из карманов доставая. Тяжелые ладони медленно ложатся на плечи, чуть сдавливая, и Хосок успевает заметить одичавший взгляд Чонгука, прежде чем боль его складывает пополам. Воздух резко заканчивается, пах разрывается, даже слёзы из глаз невольно брызжут. Всего лишь один удар коленом — а сколько силы, сколько злобы, сколько чужих эмоций на себе испытывает старший. Чонгук возвращает себе невозмутимый вид и отступает назад, показательно отряхивая ткань брюк, а затем и ладони. Он намеренно игнорирует сдерживаемое скуление брата и отходит к окну, вновь привычно убирая руки в карманы. Ночной Сеул всегда его завораживал, и почему-то ужасно хочется найти в этой огромной картине ресторан, увидеть, как Мин Юнги садится в своё привычное такси, уставший, с растрёпанными волосами и крафтовым пакетом в руках. Гук прикрывает глаза. На самом деле, наверняка альфа уже дома, и даже не у себя, но образ из головы не выходит. — Ты с ума сошёл? — найдя силы, шепчет Хосок. Он понимает, почему дверь его попросили закрыть. Младший нехотя поворачивается, смотря с безразличием. Хосок боли не скрывает, хоть и разогнулся уже: она в его лицо въелась. — Если бы ты не был моим братом, такой ерундой не обошёлся бы, — почти шипит. — Думаешь, вышел сухим из воды? Успокоил Тэхёна и стал спокоен сам? Как мило, Чон Хосок, — еле сдерживается, чтобы вновь не подойти, себя мысленно гвоздями к полу прибивает. — Но твоя ошибка известна слишком многим, чтобы оставаться секретом. — О чём ты? — бледнеет альфа, всё ещё кривясь. — Охрана Намджуна засекла тебя на камерах, выходящим из комнаты в 8 утра, — наслаждается округлившимися глазами, — не мне тебе говорить, кто ещё там был. У Хосока боль на задний план уходит, он рот приоткрывает. Лучше бы его хорошенько избили, лучше бы синяки по всему телу разбросали. Презрение в голосе брата хуже. — Из-за этого омеги ты решил ударить меня? — не знает, чем защититься, потому атакует. — Пак Чимин? О нет, мои чувства, — усмехается (скорее сам себе), — к нему не так сильны. А вот омега из моей приёмной стоит даже твоих самых ужасных мук. Поверь, Хо, не будь ты дорог Тэхёну, кровью бы харкал. Я не хочу, чтобы он переживал,— чуть не называет причину, но успевает замолкнуть. — Ладно меня не пожалел, прощу, забуду, да мне плевать по большому счету, — не врёт, и от этого легко. — Но ты знаешь, что предателей ненавижу. Хоть брат ты мне, хоть отец. — Я и слезинки его не стою, — смотря в сторону, произносит старший Чон. — Славно, что ты это понимаешь. — Ничего не помню с того вечера, — на виски нажимает, напрягается, пытается хоть сейчас всё на поверхность достать. Пустота. — И радуйся, — чеканит. — Хосок, я хотел устроить тебе разнос в тот же день, тебе действительно повезло. А если бы Тэхён сегодня не выглядел спокойным… — Понял, брат. Я ещё тогда всё понял. — Чтобы ты не расслаблялся, я скажу, что запись с камер у меня есть. Сам у Намджуна просить не смей. Не смотри, только вины наглотаешься. — Ты поэтому меня от дел ресторана отстранил? — встаёт, наконец, в полный рост, боль игнорируя. — В том числе. Чонгук снова оказывается рядом, чуть склонив голову вбок. Хосок взгляда не избегает, покоряется, не пытается сопротивляться злости чёрных глаз. Он готов руки раскинуть и принять распятие, расстрел, сожжение. Что угодно. Но ловит мощный удар в живот. — Прости, вырвалось, — Гук разминает кисть. Слегка тянет, но оно того стоило. У Хосока снова в глазах искрится. Он пытается с физической болью отпустить и моральную. Схема не работает, хоть внутренности и сжимаются, выворачиваются. Вину, однако, не достать, она слишком глубоко успела забраться. — Спасибо, — на выдохе говорит. — За что? — наконец искренне удивляется. — Сам себя я побить, к сожалению, не смог бы. Чонгук усмехается и хлопает Хосока по плечу. Он специально не хотел трогать лицо и лишь надеется, что брат додумается скрыть боль от своего омеги.

***

Джин не реагирует на мельтешащего секретаря, отмахиваясь от него, словно он надоедливой мухи. Вообще омега обычно так себя не ведёт, но сейчас не тот случай, когда стоит думать о нормах приличия. Он, кажется, одним взглядом затыкает испуганного бету (или же охранники за спиной сыграли роль?) и резким движением распахивает дверь кабинета. Намджун сидит за столом посреди помещения, приложив трубку к уху и что-то ловко, явно под диктовку, записывая в блокноте. Окна зашторены, основной свет выключен, и потому яркая настольная лампа слепит, заставляет жмуриться. — Ким Намджун, — громко, на грани крика, произносит омега, но в ответ получает шиканье и выразительный взгляд, явно просящий не шуметь. Джин сжимает пухлые губы и в три шага преодолевает расстояние до жениха, вырывая у него трубку и устанавливая аппарат в привычное положение. Намджун смотрит на него с непониманием и злостью, так и застыв с карандашом, зажатым меж пальцев. — Я, безусловно, рад, что ты решил меня навестить посреди рабочего дня, это приятно, но что за капризы, Джин? Я спокойно договорил бы и уделил тебе внимание. — Нет, ты скажи, что это? — омега встаёт вполоборота и указывает на охрану, проводя рукой в воздухе, словно подчеркивая тем самым свои слова. — Телохранители, — полувопросительно отвечает альфа, чуть хмурясь. — Двенадцать человек? — срывается всё же на крик. — Ты совсем с ума сошёл? Да они все в кабинет не влезают! — это правда, трое стоят на входе. — Или ты мне футбольную команду с запасным решил подарить? — В целом, они могут и сыграть… — Ты себя слышишь? — Джин хватается руками за голову. — Что за сумасшедший дом? Они никого ко мне не подпускают, я работать не могу, ибо они весь воздух в кабинете себе забирают. Один даже в туалет для омег со мной зашёл, пока остальные снаружи сторожили. — Должны были зайти два, это небезоп… — Намджун! — Джин ударяет ладонью по столу, заставляя своего альфу чуть вздрогнуть от неожиданности. — Скажи, кто-то планирует меня украсть? Или сомнения в моей верности? — Нет, это не так, и успок… — Тогда какого хрена происходит? Чем тебя пара прежних телохранителей не устраивала? Это просто цыганский табор, да из них себе отдел могу набрать, ещё на группу айдолов останется. — Джин, — Намджун встаёт из-за стола, поправляя пиджак, — это для твоей безопасности. — Да когда я был не в безопасности? Мне с ними вообще страшнее, чем одному! — Будь моя воля, — альфа огибает стол, подходя к разъяренному омеге ближе, — закрыл бы тебя в доме, но всё же уважаю твои границы и твою личную жизнь, потому охрана — это меньшее, на что я согласен. — Не покину кабинет, пока ты не объяснишься, — не хватает только ножкой топнуть в подтверждение, — это ни в какие рамки. — Хорошо, — выдыхает альфа. — На помолвке хотели отравить не Юнги. Тебя, — ноздри раздуваются, видно, как взгляд диким становится. — Феликс собрал для анализа остатки разбитого стакана, — Джин сглатывает, услышав, — там был наркотик. Ну, формально лекарство, но концентрация явно наркотическая. Я боюсь за тебя и не хочу рисковать. Прости. Надо было сразу обсудить, ты же второй день так ходишь. Омега меняется во взгляде и рывком обнимает Намджуна, пытаясь успокоить резвое сердце, получая успокаивающие поглаживания по спине, чувствуя невесомый поцелуй в макушку. Джин не ожидал, что Юнги запомнит подробности, учитывая количество выпитого. Это всё усложняет. — Хорошо, я потерплю их, если ты будешь спокойным. Но пусть в туалет со мной не заходят хотя бы, — улыбается, поднимая тёплый взгляд. — Больше не будут, — улыбается в ответ, через мгновение смотря на охрану, тут же получая кивки в ответ. Принято, босс.

***

Чимин открывает рот и сильнее распахивает глаза, осторожно проводя щёточкой по ресницам. Третьего слоя оказывается достаточно, и он закрывает тушь, снова придирчиво осматривая лицо в слегка заляпанном зеркале. Надо будет напомнить уборщику, а то каждый раз одна и та же история. — Ты ведь всегда, как с обложки, не устаёшь? — Его сменщик переодевается, сменяя тонкую рубашку на объёмный свитер плотной вязки. На самом Сехуне лишь гель для бровей, консилер и блеск — самый минимум для хостес, который его обязали всегда выполнять. — Такими, какие мы есть, нас примут только в морге, — мгновенно отвечает Чим, не отвлекаясь от изучения внешнего вида. — Тем более, не с нашей работой этим пренебрегать. — А я бы на твоём месте заебался, — заключает О, натягивая синие джинсы. — У тебя и работа, и альфа обязывают всегда быть при параде. — Откровенничать о господине Мине я не намерен, — голос твердеет, — но не нужно так о нём думать. Не всем этот «парад» важен. Я хочу быть красивым в первую очередь для себя. — Ты без макияжа и в простом наряде прекрасен. — Спасибо, Се, — смягчается Пак, — но я нашёл ту свою версию, которая устраивает и меня, и окружающих. В ней и существую. Сехун закрывает рюкзак, молния громко щёлкает. — А мне кажется, безусловная любовь должна быть хотя бы к себе. Хорошей смены, Чимин, пока. Хостес не успевает ответить, будто его застали врасплох. Губы поджимает и выходит в зал, проверяя обстановку и решив, что не будет думать о лишнем. Сегодня один из немногочисленных дней, когда О Сехун работает в первую смену, и Чимин потому приехал позже Юнги, с трудом выпустив последнего из утренних объятий. Кажется, Паку с каждым разом всё проще довериться своему сменщику, хотя уведомления на телефоне он продолжал проверять без остановки. Чимин провожает пожилую пару к забронированному столику и невольно изучает их внешний вид. Оба накрашены, ухожены, одеты с иголочки. Всегда ли это так? Даже с возрастом желание быть лучше для окружающих не пропадает? Неужели он будет всю жизнь об этом переживать? Юнги не перестаёт говорить, что Чимин прекрасен, какой бы правда горькой ни была. Возможно, конечно, в его глазах образ Пака действительно лучше, чем есть на самом деле (пора записать к окулисту), но внутренние убеждения омеги сложно изменить. Мин Юнги же олицетворение того, о чём сказал Сехун. Безусловная любовь к себе. Он может быть разным, но уверенность, по крайней мере во внешнем виде, чувствуется всегда. Чимин завидует и восхищается. Возможно, это в альфе привлекает тоже. Когда человек любит себя, остальным начинает казаться, что есть, за что. Подобное не значит, что у Юнги нет проблем с другими аспектами жизни, о, да там целый клад. Удивительно вообще, как подобный механизм сформировался в его ситуации, учитывая вечно требовательного отца: казалось бы, ожидания должны были его задавить, но есть нечто, что не поддаётся объяснениям. По крайней мере, не объяснениям Чимина. На его плечо ложится рука, и омега оборачивается, тут же утопая в любимых глазах. Не улыбаться Юнги невозможно. Он рад видеть владельца ресторана отдохнувшим и расслабленным: кажется, после помолвки Намджуна Чонгук со своими подставами всё же решил успокоиться, не напоминает о себе. Альфа спокоен, волосы собраны в хвостик, лишь одна прядь, как обычно, выбивается. Чимин уже привык к этому образу и успел его полюбить, он не может представить Мина вновь коротко стриженным. Омега помнит: этот бежевый костюм от Valentino они покупали вместе. Юнги в нём просто умопомрачителен. Собирался он сегодня от силы пять минут (чистка зубов, умывание водой и консилер), но Чимину кажется, что на фоне своего альфы он теряется, и это даже немного задевает. — Меня смущают новые потенциальные поставщики, — едва слышно произносит Юнги, становясь рядом с хостес, чтобы была возможность поговорить, не выдергивая из рабочего процесса. Чимин делает короткое замечание проходящему мимо официанту и возвращает внимание альфе. — В чем проблема? Сами же вышли на контакт, закупки явно выгоднее будут, да и Лэй давно о них грезит. — В том-то и дело, — задумчиво протягивает Мин, — я напрягся и откопал старый прайс, что они раньше по нашему запросу высылали, — театральная пауза, — цены там на порядок выше. — Это что за шуточки? — хмурится Чимин, но тут же понимает, что на них могут смотреть, и возвращает лицу прежнее выражение. — Я боюсь, что это проделки сам-знаешь-кого. Мы сейчас расторгнем контракт со своими, эти кинут, и что мы, снова на рынке будем закупаться? — Ох уж этот Воландеморт, — Чимин закатывает глаза. — Жаль отказываться из-за страхов, предложение выгодное. — Знаю, — медленно выдыхает. — Я думаю ему позвонить. — Ну с ума не сходи, не дорос Чон Чонгук до звонков моего альфы. Он же только и добивается того, чтобы ты голову склонил да сам контакта искал. И меня на блюдечке принёс ко всему прочему. Ну уж нет, я с яблоком во рту быть не намерен. Юнги смеётся, представляя омегу на блюде, но отвечать не спешит. Слабость в нём играет, он себе не признается, что повод выйти на связь ищет. Это сумасшествие, но даже дурацкий комментарий под фото Мин прочитал уже сотню раз, он этот тягучий голос буквально в голове слышит. Что-то в тот вечер он точно принял. Нужна ещё доза. Какой же Чон Чонгук неправильный. Какой же прекрасный. Какой же мудак. Какой же манящий. — Ты прав, ерунду сморозил, — нельзя Чимину даже малейшее подозрение вселить. — Голова кругом идёт просто. Тишина от него даже хуже каких-то подстав, потому что кажется, будто он готовит нечто жуткое. — Не исключено, — Чимин хочет сказать что-то ещё, но входят гости, и он погружается в работу, оставляя Юнги стоять одного. Альфа смотрит на то, как плавно передвигается Чимин, как мило улыбается, как держит осанку. Всё в нём идеально, всё на высоте. Почему же грёбаный Чон смог мыслями завладеть? Выбить воздух своим признанием, заставить смущаться? Юнги не из тех, кем легко манипулировать, но Чон Чонгук его стены ломает, заставляет себя чувствовать иначе. Может, в том и секрет, что Мин к такому от альф не привык. Если это действительно план по расшатыванию его психики, то работает отлично. Юнги не умеет быть слабее кого-то при общении. Но, оказывается, откровенность с чужих уст может быть сильным оружием, гораздо сильнее, чем что-либо другое: страх, угрозы, закон. Никогда с ним так себя не вели. Говорит такие слова, будучи альфой, но на деле не пристаёт, не пользуется моментом. Уважает. На равных общается. Мин мотает головой из стороны в сторону и достаёт телефон из кармана, машинально заходя в приложение такси. Увидев знакомые номера назначенного авто, альфа улыбается. Что-то возвращается на свои места, восстанавливается. С поставщиками он решит завтра. — Уезжаешь? — Чимин бесшумно подходит, краем глаза смотря в экран чужого телефона. — Да, основное сделал, а по поставщикам ещё подумаю. Если что, на связи, ты знаешь. — У тебя же в студии плохо ловит, — напоминает. — Я ведь даже не сказал, что туда поеду, — хмыкает. — Это очевидно, милый. Свободный вечер, ты точно не уснёшь, Джин занят, а сидеть дома просто так не станешь. — Ты слишком хорошо меня знаешь, — подходит чуть ближе, оставляя влажный долгий поцелуй на щеке. Привкус тонального крема не портит ощущения. Чимин же прикрывает глаза, наслаждаясь касанием. Его нужно до конца вечера с собой оставить, чтоб силы прибавлял. — Я тогда к себе поеду после работы — полувопросительно говорит, подсознательно желая услышать протест. — Хорошо, Чим. Машина приехала. Спокойной смены. Пак смотрит на удаляющегося альфу с непонятной тревогой, с дурацким предчувствием. Что-то сдавливает грудь, становится тяжелее дышать. Он концентрируется на ощущении, но не может понять его природу. — Чимин, там за пятнадцатым столиком… Он надевает дежурную улыбку и пытается отстраниться от беспокойств. Ох, лишь бы переживания не имели под собой никакой основы.

***

«Я соскучился» Сообщение прочитано «Где ты?» Ну, вообще-то Чонгук знает, но спросить хочется. Он в упор смотрит на экран, понимая, что уже среда, и за четыре дня с помолвки Чон получил лишь бездушный лайк на комментарий под фото, который мало удовлетворяет его растущую с каждой молчаливой секундой потребность в Мин Юнги. Тэхён выглядит ожившим, только периодически бледнеет и ест странную еду. Хосоку говорить о беременности не спешит и всячески избегает этой темы в разговоре. Видимо, ещё сам переваривает, и владелец Чон Групп торопить омегу не намерен. Всему своё время. Брат же, хоть и поглядывал сегодня с ноткой недовольства, ведёт себя по отношению к любимому образцово-показательно. Это главное. Сообщение прочитано. Гук ударяет себя по бедру. Ему нужна хоть какая-то реакция, хоть намек на неё, хоть тень. О чём Юнги думает, что чувствует, когда открывает уведомление? Видит ли сразу, ждёт ли? Прикрывает глаза, концентрируясь на возникшем образе, каждый миллиметр в сохранившейся картинке снова изучает, снова погружается в глубины без акваланга. Остаться на берегу и мыслей не было — тут, оказывается, захлебнуться проще, чем без него. Хочется. Как же его рядом хочется, просто до зуда в ладошках, до пересохшего горла. Гук смотрит на время: с момента, как Юнги зашёл в сомнительного вида подвал, прошло два часа. Владелец Чон Групп успел выяснить, что помещение Мину принадлежит официально, но что там, зачем он туда приходит? Почему не все тайны людей можно по базам пробить? Чон не помнит, как спускается в паркинг, его неведомые силы туда тянут, они же заставляют выбрать уже знакомую Мину бмв. Чон мысленно эту машину с их единением связывает: садиться за руль, не ощущая взгляда с пассажирского, уже совсем не хочется. Он звонит охране, приказывая одному авто следовать за ним (район Юнги для нахождения выбрал странный, лучше перестраховаться), и стартует, забивая в навигатор присланный адрес. Как много безумств может породить один человек в другом?

***

Юнги не спешит вызывать такси, думая немного прогуляться и проветрить голову. Он закрывает дверь студии, проверяя ручку несколько раз, и устало делает шаг на первую ступеньку. Сегодня получилось то, что он хотел. Наконец! Он погрузился в работу на все сто процентов, отвлекаясь лишь несколько раз: Чимин, Чон Чонгук, Чимин, Чимин, а потом, на десерт, снова блядский Чон Чонгук. Нежеланное присутствие альфы, пусть и в виде смс, подстегивало, давало возможность выплёскивать эмоции, которые только тут, в этих темных стенах, останутся, ни с кем не разделенные. Он порывался ответить: сначала думал съязвить, потом хотел написать серьёзно, но размышления эти затягивали всё глубже, и в итоге в споре с самим собой Юнги проиграл: не пришёл ни к чему, что ему бы понравилось, отразило бы душу. Настолько хочет увидеть проклятого Чона, что даже запах его мерещится, вот же жуть. Юнги стыдно, ведь оправдаться нечем: кофеен рядом нет, да и не работают они в десять вечера. Он медленно поднимается, негромко напевая получившуюся в итоге мелодию себе под нос. Воздух теплый, несмотря на позднее время, и альфа улыбается, наслаждаясь мгновением. Сигаретный дым проникает в лёгкие, и он поворачивает голову, тут же желая, чтобы это оказалось сном. Время, в целом, подходящее. Красный огонёк зажжённой сигареты подсвечивает серьёзное лицо Чон Чонгука, и в моменте он кажется моложе, чем есть. Живее. Альфа, опираясь на капот своего автомобиля, смотрит на Юнги исподлобья, пожирая этим взглядом, заставляя мелкую дрожь рассыпаться по телу вместе с мурашками. Юнги страшно. Страшно от того, как сильно он хотел этой встречи и как резко она его сейчас раздавливает. Он вспоминает слова Чона, что в каждой клеточке его остались, с болью и отторжением смешиваясь. Мин не любит сигареты, но Чонгук курит красиво, сочно, по-хулигански. Он нарочно дым прямо перед собой пускает, создавая меж ними подобие преграды. И это чертовки похоже на правду: мнимые препоны действительно можно рассеять так же легко. Если захотеть. Чон делает очередную глубокую затяжку, зрительный контакт не разрывая, и всем своим видом показывает, что на месте сигареты готов почувствовать, к примеру, чужие губы. Юнги свои, к слову, облизывает. — Я подумал, ты пальцы сломал или что-то вроде того, — откидывая сигарету в сторону, произносит Чонгук. — С чего бы? — чуть удивленно спрашивает, опуская взгляд на руки, будто проверяя, правда ли всё хорошо. — Не ответил же на смс, — почти с укором, — а я переживаю. — За меня есть, кому переживать, спасибо, — старается ответить максимально спокойно. — Не так, как я. Чонгук умирает и возрождается с каждым чужим вдохом, пораженный, как сильно его цепляет любое еле уловимое движение, как восхищают собранные волосы, как манят приоткрытые губы. Усталый взгляд Юнги — с поволокой, чарующий, как бы он ни пытался злость изображать. Гук в любом случае будет видеть в нём то, что хочет. Что они оба хотят. — Это подвал для пыток? Или ты там над золотом чахнешь? — Чон делает шаг вперед, тут же замечая, как Юнги отклоняется. Задевает. — Не твоё дело. Спрашивать, как ты меня нашёл, бессмысленно? — Ну, — протягивает, — что-то вроде того. Считай, пришёл по зову сердца, — на самом деле по наводке приставленного человека, но это почти одно и то же. — А теперь можешь отзываться, чао, — Юнги делает несколько шагов, желая как можно скорее обойти преграду в виде Чона. Крепкая хватка за руку чуть выше локтевого сгиба, пальцы держат не больно, но сильно. Касание, хоть и ожидаемое, в Юнги что-то мгновенно обрывает. Он сам его искал, сам спровоцировал, и осознание этого болезненно быстро накрывает его с головой. Порой нужно бояться и самого себя. Они оба замирают, и Чонгук не хочет отпускать, понимая, что тут же иллюзия мнимой близости рассыпется. Сжимает сильнее, пальцами мышцы ощущая, до костей желая добраться, себя там оставить, поглубже. Другой рукой он почти на автомате достает телефон из кармана. — До завтра свободны, — отпускает охрану, ибо не хочет, чтобы кто-то наблюдал за ними дальше. И без того полтора часа простояли на одном месте. — А я? — оборачивается Юнги, усмехаясь. Боль в руке старается игнорировать, не поддаётся. Наслаждается ею. Чонгук вместо ответа резко дёргает его на себя, чуть не лишив равновесия, и к передней двери автомобиля толкает, ставя руки на крышу, тем самым перекрывая пути к отступлению. Близость дурманит, аромат лёгкие наполняет, и оба дышат рвано, шумно. Юнги поверить не может, что Чон в самом деле смотрит на него чернеющими от желания глазами. Собственная слабость как никогда раздражает, потому что двинуться Мин не может. Не хочет. — А с тобой мы, кажется, не договорили в прошлый раз. Чон Чонгук пугает. Чон Чонгук пленит. Юнги его голосом хочет свои мысли озвучивать. — Нам не о чем говорить. Сказанное тобой тогда оказалось пылью, — не готов признавать, что задело. — Высокопарные речи выдаёшь, а потом снова подставить пытаешься, теперь с поставщиками. Смешно даже, Чон. Верить тебе после этого нет желания. Чонгук наклоняется, в лицо сосредоточенное всматриваясь. Брови чуть нахмурены, хочется пальцем провести, разгладить. Он вдыхает дурманящий аромат, хотя на самом деле куда лучше было с кожи его слизнуть. — Подставы тебе мои не понравились, — почти обиженно, — и когда пытаюсь сделать добро, ты снова недоволен. Что же тебе нужно, Мин Юнги? Как к тебе подступиться? — Добро? — дыхания их сплетаются, настолько лица близко. Чонгук, наконец, замечает, что Мина трясет. — Хочешь сказать, с поставщиками…? — Решил помочь, взял часть расходов на себя, — голову вбок, на открытую шею взгляд переводит, любуется. — Я совсем тебя не понимаю, — смотрит на чужие губы, не может совладать. — Это раздражает. Что ты хочешь? — Кого. Уже говорил. Ты не вещь.