— И, кажется, мои намерения очевидны, Юнги. Ты не похож на глупого маленького мальчика.
Мину хочется плюнуть ему в лицо: настолько раздражает
своя собственная слабость. Почему перед Чонгуком он стал теряться, почему просто не может вырваться, уйти? Сейчас по факту идеальный момент для удара головой, например. Чон близко, его мысли, кажется, услышать можно. Дыхание кожу задевает, дрожи добавляя, мурашки снова и снова по телу разбегаются.
— А ты похож на идиота, если считаешь, что я должен оценить этот твой так называемый флирт с выгодным контрактом.
Чонгук издаёт тихий смешок, но взгляда от открытой шеи не отрывает. Он пленен и близостью, и голосом, и ароматом. Если ему сейчас что-то приказать, он сделает, не подумав, потому что мысли слишком заняты.
И внутренний голос приказывает.
Альфа наклоняется ниже, почти носом тонкой кожи касаясь, чувствуя запах пачули так явно, как никогда раньше. Чонгук до этого момента вообще не дышал, оказывается.
Вот он, кислород, какой.
Хочется пересохшими губами бьющуюся венку накрыть, физически ощущать пульс, понимать, что совсем немного — и до сердца добраться можно. Он там с удовольствием останется, ключи бы достать только, а потом замки поменять, чтобы больше
никто и никогда.
Юнги цепенеет окончательно, даже дрожь проходит. Гребаный Чон Чонгук нюхает его шею, зажимая рядом со своей машиной. Со стороны, наверное, потрясающий кадр для какой-нибудь желтой газетенки. Чон кожи не касается, осторожничает, и так, кажется, хуже, ибо даже
винить его не в чем. Мин сглатывает, дыхание задерживая. Но сердце так, к сожалению, не остановить.
Чонгук отстраняется сам. Только Бог знает, каких усилий ему это стоило. Но черту переступать нельзя — и без того она почти стерлась, истончилась, а он не уверен, что сможет потом её отыскать и обратно вернуться.
Невозможный.
Лишаясь обжигающего тепла на шее, Юнги чувствует толику досады, но выдыхает облегченно. Он ненавидит. Себя, по большей мере. Всё это неправильно и перед Чимином, и по своей сути, но в моменте Мин теряется, поддаётся,
хочет. Это момент — его грех и его боль.
Нельзя, непростительно.
— Так подпусти меня, покажи, какие ухаживания ты хочешь, раз мои не нравятся, — закусывает нижнюю губу (жаль, свою), яростным взглядом ответным наслаждаясь, снова играя в привычные уже для них гляделки, — я всё сделаю.
— Прекрати нести чушь, — слова с трудом даются, язык размяк, тяжелый. — В твоих планах совратить меня и в ночи моей рукой бумаги подписать? Я не верю тебе, Чон Чонгук. Ты не похож на того, кто испытывает светлые чувства.
— Знаешь, — пальцами метал сильнее сжимает, ибо обида подкатывает, — хуже слепого тот, кто даже не хочет видеть. Что тогда, что сейчас — я перед тобой открыт. Никогда настолько оголённым на улице не был.
Юнги мотает головой из стороны в сторону, себя и другого пытаясь убедить, что всё фальшь, подделка. Но Чонгук смотрит с твёрдостью, он источает уверенность в себе и своих словах. Мин не знает, что с ним делать. Всегда был план, всегда он выкручивался, но вот так зажать его никому раньше не приходилось. Ловушка из чувств — самое жестокое, что может быть. Только они способны обессилить полностью, никакие пытки и рядом не стоят.
— Остановись, выключи эту шарманку, я прошу. Если серьёзно, ты меня совсем не знаешь, мы чужие, о каких чувствах вообще может идти речь? — для себя аргументы тоже приводит. — Нам не по пятнадцать лет, чтобы от одного взгляда с ума сходить, — а сам, в противовес словам, теряется в этих черных глазах.
— Не знаю, — соглашается, кивает даже для убедительности, — но чувствую. Иногда это важнее. Мне кажется, будто мы знакомы всю жизнь, ты у меня в памяти, в сердце.
— Не могу это слушать, — хочется уши ладонями закрыть, потому что начинает во всём сомневаться. — Нет ни смысла, ни логики.
— В моих чувствах логика не нужна, Юнги, — так приятно его имя произносить.
— А в моих, блять, нужна! Ты считаешь, что я в ответ на слова должен бросить свои отношения и кинуться тебе на шею?
— Ну в идеале так, конечно, — будто издевается.
— Забудь, Чон. Твои хотелки меня не касаются по большому счёту. И я тебе не верю, — взгляд опускает, не может больше под прицелом быть, — просто не верю. Мне это не нужно.
Чонгук смотрит на подрагивающие ресницы, любуется спадающей прядкой, видит руки, что в кулаки сжались, чувствует биение чужого сердца и яркость аромата. Юнги прекрасен даже
в своём отторжении.
— Если бы я с лёгкостью принимал отказы, ничего бы в жизни не добился, — Чон, словно в опровержение сказанного, как ни странно, отстраняется, капкан разрушая. Юнги выдыхает, хотя воздуха всё равно мало оказывается. — Но и без твоего согласия не двинусь. Сам захочешь, сам ко мне придёшь.
— Не дождёшься, — Мин подбородок вверх поднимает, кривясь, словно говорить ему тяжело.
— А ты не зарекайся.
— Не смей указывать. Ни меня, ни ресторан ты не получишь, помяни моё слово.
— Обязательно, — ох, он этот момент уже выгравировал в памяти, чтобы точно к нему вернуться, когда придёт время.
Юнги мелодию звонка не сразу замечает, совсем из реальности выпал, сконцентрировавшись на одном человеке. Он под пристальным взглядом достает телефон из кармана и тут же чертыхается про себя.
— Он будто чувствует. Чуйки у омег не отнять, — комментирует Чон, увидев лаконичное «Чимин» на экране. Ни смайликов тебе, ни каких-то милостей.
Юнги действительно ледяной. — Да возьми ты трубку.
Мин и в самом деле подвисает, не решаясь. Впервые за всё время осознанно слушается Чонгука.
— Алло, да, извини, я не читал смс, — Гук слышит ответ Чимина максимально четко, его забавляет ситуация, — всё хорошо, я закончил, сейчас поеду домой.
«Я стал переживать просто. Может, заеду за тобой?»
— Когда хотят, не спрашивают. Я вот здесь, например, — говорит, а после в своей привычной манере толкает язык за щеку и приподнимает брови. Юнги закатывает глаза.
«Что за голос? Ты не один?»
— Это…— секундное раздумье, — Чон Чонгук, — врать не хочется, но произносить вслух оказывается неловким.
«Какого черта? Что он с тобой делает? Мне вызвать копов?»
— Успокойся, — ох, Чимин, прости. — Всё в порядке, мы просто разговариваем.
— Скажи, что мы очень заняты, решаем вместе, какой букет ему подарить в следующий раз, — Чонгук старается говорить громче, чтобы омега услышал.
— Заткнись, — шипит Юнги, — не тебе, конечно. Нет, правда, помощь не нужна. Он ничего мне не сделает. Нет, мы не будем драться. Нет, Чимин, — начинает раздражаться, — я потом объясню, не переживай. Всё. Напишу из дома. Люблю.
Чонгук отводит взгляд, услышав последнее слово. Оно явно было сказано без чувств, на автомате, но осознание, как сильно Гук влип, снова волной его накрывает. Отступать всё равно поздно. Он будет бороться, потому что иначе жить не умеет, не хочет. Смысл начинать, если не уверен, что придёшь к нужному результату?
— Даже если ты не врёшь и это не часть твоего коварного плана, — Юнги говорит устало, убирая телефон обратно, — я не могу воспринимать рядом с собой другого альфу. Может, хоть так ты поймёшь.
— То есть, если бы я был омегой…?
— Нет, — резче, чем хотелось, — это не основная преграда. Главная проблема в том, что ты Чон Чонгук. А я люблю Пак Чимина. Вот и всё.
И снова это бесчувственное слово, не отражающее ровным счётом ничего. Для Чонгука «люблю» пусто само по себе. Будто люди говорят его, когда не хотят копаться в эмоциях глубже, не хотят объяснять суть. Он не из таких. Хотя Юнги хочется говорить все слова мира, если хоть одно он примет и
хоть в одно поверит. Пусть это будет и банальное «люблю».
— Люби, — убирает руки в карманы. — Но помни. Он принимал цветы и комплименты от другого альфы, чуть ли не отпускал на возможную драку, явно наслаждаясь, что драться будут за него. Оставил тебя одного на помолвке Намджуна и Джина, потому что, кажется, устал. А мог с собой увести в комнату, — хмыкает. — Утром не искал, почти и бровью не повел, узнав, что с тобой произошло. А с кем он сам спал, ты вообще в курсе? — последнее вырывается случайно, Чон хочет себе врезать. Прямых доказательств, помимо видео с выходящим их комнаты Хосока, у него нет, а свечку там не держали, хоть и без того всё понятно.
— О чём ты? — замечает странный посыл в вопросе и хмурится, обдумывая и ранее сказанное. Из уст Чонгука всё звучит действительно
ужасно.
— Да ни о чём, мысли вслух. Не в этом суть.
— Ну, — протягивает, — я вообще с тобой спал, — теряется, не знает, чем парировать.
— Ты не слышишь главного. Ничего. Говорю же, люби. Если ты считаешь, что
такой любви заслуживаешь, то пожалуйста.
— Я не спрашивал разрешения, но спасибо.
Юнги будто ледяной водой облили. Чонгук с такой легкостью сейчас его сознание перевернул, и это страшно. Неужели всё так и выглядит со стороны? Это только мнение Чона или реальность? Они с Чимином всегда с теплотой друг к другу относились, всегда любили, но сказанное этим альфой заставляет задуматься о глубине эмоций. Нужно понаблюдать за собой и за своим парнем, может, всё действительно не так радужно и над отношениями стоит поработать?
Чонгук видит, что во взгляде другого альфы что-то меняется, тот явно задумался над тем, что ему было сказано. Глаза бегают, выражение лица в то же время отстраненное, Юнги совсем не здесь находится. Гук очень хочет ему помочь, но владелец ресторана не из тех, кто будет принимать советы. Пищу для размышлений подкинул, и то хорошо, пожалуй.
— Садись в машину, поздно уже, — Чон бросает взгляд на запястье, где блестят ролексы.
— Вызову такси, не утруждайся, — Юнги снова достаёт телефон, но его в мгновение вырывают из рук, — отдай, не смешно совсем.
— Я больше не хочу с тобой спорить, — выдыхает, — но конкретно это не обсуждается.
Юнги поджимает губы, понимая, что пешком не дойдет, а налички, чтобы расплатиться с пойманной где-нибудь машиной, нет. Он затягивает хвостик потуже и чувствует изучающий взгляд каждой клеточкой тела. Мин поднимает глаза и застает момент, когда Гук в своей обыденной манере толкает язык за щеку.
Блядство. Это чистой воды блядство.
Отводя взгляд, Юнги прокручивает в голове десятки вариантов развития событий, но думать, когда рядом кто-то так откровенно желающий, просто невыносимо. Мин сам начинает генерировать совершенно не те образы:
заразно, что уж тут. Без слов он начинает обходить машину спереди, убеждаясь перед этим, что на дороге никого. В последний раз сомневаясь, он резко открывает дверь со стороны пассажирского, и одновременно с этим, кажется, Чонгук слегка улыбается.
Мину странно. Второй раз он в этом автомобиле, второй раз полностью себя доверяет тому, кому бы раньше и пакет в руки не дал. Кресло идеально отрегулировано под него, значит, никто больше сюда с того момента не садился.
И зачем Юнги вообще об этом подумал?
Нечто располагающее в Чоне есть. Мин думает, что в чём-то они похожи: оба не любят отступать, оба готовы вкладывать всё и даже больше в работу, оба – сильные. Такие одинаковые и такие разные. При других обстоятельствах они бы точно смогли стать
друзьями.
Чонгук садится за руль и наслаждается окутывающим ароматом пачули. Это счастье скоротечно, и он хочет максимально им напитаться. Чон быстро вбивает в навигаторе адрес и замечает, что Юнги, в отличие от прошлого раза, не пристегивается.
— Накинь ремень, — небрежно бросает, заводя машину, — и проверь, точка назначения правильная?
— Да я, блять, в тебе даже не сомневался, — Юнги закатывает глаза, убеждаясь, что его домашний адрес
кто-то знает наизусть.
— Приятно. Ремень, — стартует, краем глаза всё равно наблюдает.
— Конечно, куда же без твоих напоминаний, папочка, — огрызается Мин, всё же пристегиваясь. Только потом понимает, что двусмысленно звучало.
— Для тебя — кто угодно, — ухмыляется.
— Молчи, — отворачивается к окну, складывая руки на груди.
Чонгук слегка посмеивается, разворачивая авто и двигаясь в нужном направлении. Нарочно едет медленнее обычного. Тишина совсем не давит, она скорее сейчас нужна им обоим. Чон дышит глубоко и не замечает почти, как их дыхания сливаются.
— Зачем ты приехал? — Юнги поворачивает голову в его сторону.
— Хотел увидеть, — правда. — Написал же, что соскучился.
— А если бы я всю ночь там был?
— Значит, ждал бы тебя. К слову, может, скажешь всё же, что в этом подвальчике находится? Моей фантазии нет предела, у Намджуна спрашивать пока не хочу, хотя, уверен, он знает.
— Там моя студия звукозаписи, — не видит смысла юлить, наблюдает, как пальцы крепко руль сжимают.
— Оу, — приподнимает бровь, — такого в предположениях не было. Пишешь музыку или поёшь?
— Всего понемногу.
— Давно?
— Достаточно, — уклоняется, — но это так, хобби. Когда мне нужно подумать, я еду туда.
— Что-то вроде места силы? — понимающе. — У меня есть домик, который зарегистрирован на левого человека. Пару раз я уезжал туда, когда совсем накатывало. Ни связи, ни связей. Так легко, будто переродился.
— Идеально описывает, — поднимает уголки губ, опускает ладони на ноги, — испытываю после студии то же самое. Мой способ, конечно, проще.
— Люблю недоступность, — поворачивается в ответ, ожидая зеленый, — ты уже знаешь, что она меня не пугает.
— А должна бы, — в том же тоне отвечает.
Чонгук взглядом по нему снова пробегается, снова образ этот в памяти фиксируя. Господи, как же прекрасен. Костюм, этот хвостик, сосредоточенное лицо, губы с трещинкой, изящные руки, что на бедрах покоятся. Он раскрывается для него, не представляя, какой подарок делает, как душу заставляет радоваться. Чонгук уже думает, как достать хоть одну запись из этой студии.
Юнги не узнаёт дорогу, хоть ездил здесь множество раз:
так всё иначе рядом с этим альфой ощущается. Ему бы прибегнуть к старым проверенным способам избавления от людей, покушающихся на ресторан, но с Чоном просто не хочется: чувства останавливают.
Свои или чужие — вопрос из разряда «для продвинутых».
— Контракт подпиши, — возвращает взгляд дороге, понимая, что рядом находится уж слишком ценное, чтобы наплевать на вождение. — Условия хорошие, это действительно от души.
— Ты меня снести недавно обещался, так что не смеши своими подачками, Чон.
— Многое поменялось с нашей первой встречи. Мои намерения тоже. Я отстану от тебя, отредактирую проект.
— Но явно не просто так, — перебивает, хоть и не любит так делать.
— Ты прав, не просто. Взамен я прошу дать мне шанс. Хотя бы месяц.
— Дорогая сделка, учитывая твой стопроцентный провал, не находишь? — невидимые пылинки с бёдер сбивает, невольно Чонгук взглядом это ловит. Сглатывает.
— Ты того стоишь, — тише произносит, прислушиваться к голосу заставляет. — Я озвучу условия. Ты не говоришь об этом никому, особенно Пак Чимину. Терпишь то, что мой брат с юристами продолжат копаться, ибо им скажу о своем решении в последнюю очередь, буду их готовить постепенно, — держит паузу. — И ещё: не игнорируй меня.
— Письменный договор будет?
— Если нужно, оформим. Я своё слово держу. Хоть так, хоть на бумаге.
— То есть ты по факту меняешь идеальную реализацию своей давней мечты на месяц неудачных попыток меня добиться. Звучит очень подозрительно.
— Мечты меняются.
Юнги закусывает губу, обдумывая предложение. Он понимает, что тягаться с Чон Групп — это очень тяжело, и его опыт не очень подходит к борьбе с подобного уровня компаниями. Одно дело — расправиться со старым «другом» отца, и совершенно другое — пойти против мощной корпорации, о которой не слышал разве что глухой. В целом, он может согласиться, чтобы не тратить свои нервы, но нутро не желает сдаваться, не желает принимать выдвинутые условия. Не в стиле Мин Юнги.
Но в стиле человека, которому дорог ресторан, потерять который равносильно смерти.
— Так глупо с твоей стороны думать, будто я наплюю на свои отношения вместе с предрассудками общества и резко побегу навстречу.
— Да кто говорит о резкости, — чуть раздраженно. — Я не прошу прыгать ко мне в постель, что же ты из меня подростка неугомонного делаешь? Просто дай шанс узнать тебя. Сам же сказал, что мы почти незнакомцы, вот и предлагаю это исправить.
— Даже если забить на невозможность ответных чувств, ты представляешь, что будет испытывать мой омега? — продолжает ставить аргументы в противовес владелец ресторана. — Явно ты потребуешь больше внимания, чем лайк на комментарий, — поддевает, — да и это почти что измена.
— Ну, выкрутишься как-нибудь. Не всё обходится без жертв — упоминание о Чимине злит мгновенно, у Чонгука в голове выходящий из комнаты брат всплывает. Мерзко. Не Юнги беспокоиться о праведности, он оборону держит умело, хоть порой Гук и думает о том,
что альфа сказал в бреду той ночью.
Наверное, если бы не произошедшее на помолвке, Чонгук бы не предлагал подобную сделку. Он в любом случае уже отказался от планов на ресторан, но возможность (пусть и с помощью манипуляции) общаться с Мин Юнги — это как выигрыш в лотерее. Ему не хочется, чтобы тот, кто ему дорог, был рядом с предателем, с тем, кто даже толики вины, очевидно, не чувствует. Никто не заслуживает подобного обращения к себе.
И если не со мной, то хоть без Пак Чимина ты точно должен стать счастливее.
Мин молчит. Господи, никогда он не думал, что кто-то (особенно, блять, Чон Чонгук) будет пытаться практически выкупить его внимание. И дико, и неправильно, и безумно стыдно подобное осознавать. Внутри любящий альфа борется с хозяином ресторана. «Do eat» — его душа, его плоть и кровь. Его долг. Его прошлое. Потерять ресторан — предать отца, лишиться хоть малейшей возможности искупить вину, что гложет столько лет.
Когда-то, приехав к зданию с окровавленными руками и заплаканным лицом, Мин Юнги пообещал себе, что никогда не бросит «Do eat», всегда там будет.
И выбор, перед которым он сейчас стоит, снова возвращает к тем чувствам, тому страху и той боли, с которой подросток просто не мог справиться. До сих пор не справляется порой, что уж тут.
На войне все средства хороши, правда? И Чимин точно сможет его понять, точно будет на его стороне. Омега знает, что для него значит ресторан на самом деле. Да и один месяц — критически мало, чтобы что-то кардинально перевернулось. Мин думает, что приложит все усилия, чтобы любимый не почувствовал сильных изменений.
Если ты считаешь, что такой любви заслуживаешь, то пожалуйста.
На подкорке сознания всплывает сказанное Чонгуком, и сердце чуть колет. В тот момент владелец ресторана почти поверил, что слова и правда имеют смысл. Но это глупость: Чон Чонгук не бывает с ними рядом, когда Чимин нежен, когда заботится, когда внимательно слушает, когда заставляет глаза сиять. Легко концентрироваться на плохом, но никто не идеален. Юнги на многое может закрыть глаза, если любит.
Однако проблема не исчезает, если ты просто решаешь её игнорировать.
И Чонгук уже добился многого — заставить сомневаться Мин Юнги не так-то просто.
— Ты же в курсе, что твой дом построен дочерней компанией Чон Групп? — Гук, поворачивая во двор, не представляет, как ехать ещё медленнее.
— Конечно, — не знал. — Потому давно думаю переехать, — врет, ибо на самом деле любит это место.
— У нас много других чудесных вариантов.
Автомобиль останавливается напротив подъезда, и Юнги смотрит в одну точку, понимая, что от него ждут ответа по поводу предложения. Уходить не хочется совершенно, но и оставаться здесь тяжело. Он всё решил, и озвучить — значит принять это.
Чонгук медленно нажимает на кнопку замка, высвобождая пряжку чужого ремня безопасности. Осторожно придерживая, он возвращает ленту в изначальное состояние, избегая физического контакта с Юнги, хоть в моменте и можно было бы сделать это «случайно».
— Забавно, ты сейчас освобождаешь меня, но по факту новый ошейник закинуть на шею хочешь.
— Нет, Юнги, — всем корпусом поворачивается, лицо максимально серьёзное, — поводок в твоих руках будет.
— Я согласен, — раньше, чем дослушал, выпаливает. Дышать чуть чаще начинает: кофе слишком много становится. Чонгук не сдерживает улыбки, смотрит теплее, верит, что не зря всё. Мин не может перестать удивлять.
Это реально происходит.
— Дополнение к условиям. Дай послушать хоть какую-то свою запись со студии.
— Мой псевдоним — Шуга. Всё, что откопаешь на просторах интернета, твоё. Старое, но и на том спасибо можешь сказать.
— Шуга, — пробует произнести. — Как сахар? Тебе подходит, — Чонгук вспоминает въевшееся
«Шу», услышанное от Джина, и на одну загадку становится меньше.
— Раньше, когда был блондином, казалось органичнее.
Чонгук облизывает губы, вкушая тягучий воздух. Он считает, что Шуга на самом деле с любым цветом волос будет всегда органично смотреться на сидении рядом. Аромат его дарит спокойствие
(так как всплывают воспоминания из детства) и одновременно страсть
(потому что с этим взглядом жгучим уже прочно связан).
— Отсчет пошел с сегодняшнего дня, Чон Чонгук, — наконец находит в себе силы открыть дверь.
Он выходит резко, громко дверью хлопнув
(внутри Гука всё содрогается), и идёт быстро, не оглядываясь.
Чонгук долго смотрит в ту сторону, не веря, что манящий образ скрылся за дверью подъезда. Даже порывается пробраться следом, потом думает остаться здесь, чтобы утром на работу отвезти.
Сзади сигналят — и альфа вынужден проехать вперёд, решает всё же отдохнуть дома, чтобы завтра скорее наступило. Он уезжает, так и не узнав, что пара темных глаз из-за занавески ещё долго смотрела ему вслед.
Гук едет по ночному Сеулу, беспрерывно куря и слушая на повторе «Desert rose» Стинга, и каждое слово внутри откликается, каждое — до дрожи. Недоступность, страстное желание, стремление к любви. Настолько его состояние совпадает с настроением песни, что даже страшно становится, дико: творчество может описывать эмоции, которые люди испытывают из раза в раз, из поколения в поколение.
This desert flower, this rare perfume
Is the sweet intoxication of the fall
Цветок пустыни, этот редкий аромат —
Сладкий дурман греха.
***
Чимин, не отрываясь от дороги, в своей привычной манере задорно подпевает радио, зная все эти популярные песни, кажется, наизусть. Юнги посматривает на него из-под отросших прядей и улыбается: видеть расслабленного парня — услада для сердца. Омега, хоть и без чарующего шарфика на шее, выглядит маняще и, как всегда, безупречно. Стойкости его макияжа можно позавидовать: Юнги знает, что тот готов даже к спонтанным прыжкам в бассейн.
Утром они долго разговаривали в ресторане, и альфа упорно объяснял, что Чон не пытался его убить и оказался рядом абсолютно случайно, пусть им и пришлось пообщаться в итоге. Врать, конечно, плохо, но соглашение заключено, и отступать некуда. Хостес много причитал, как только ни обозвал Чонгука, но в итоге успокоился, приняв ситуацию. С поставщиками Юнги согласился сотрудничать, чем вызвал уйму вопросов, оставшихся без ответа.
«Я так решил».
Чимин абсолютно уверен, что решение это было принято после встречи с Чоном, возможно, тот его припугнул чем-то или же иным способом заставил. Вариантов уйма, но Пак не лезет в дела своего парня: там Юнги поопытнее, и если он согласен на риск, то и хостес должен дышать свободно. Не получается от слова «совсем», но что он за омега, если будет сомнения в воле любимого поселять?
Иногда, конечно, эти сомнения нужны всем (сложно видеть каждую ситуацию со стороны),
но Чимину спокойнее не чувствовать ответственность.
— Я волнуюсь так же, как тогда, когда знакомил с ним тебя, — признаётся Юнги, замечая, что они уже выехали из города.
— Уверен, всё пройдёт в разы лучше ожидаемого, вы подружитесь. Ничего такого не случилось. Твой папа очень красив даже в своём возрасте. Он тоже имеет право любить и быть любимым, — Чимин берёт его ладонь в свою, держа руль одной рукой.
Мин не сильно успокаивается, смешивая переживания от предстоящего ужина со вчерашними, ночными. Чонгук с самого утра пишет ему сообщения, на некоторые из которых даже хотелось отвечать. Он ненавязчив, но пытается забраться слишком глубоко. Юнги сам там давно не бывал.
«Ты можешь злиться и не принимать этого альфу. И папа тебя поймёт, вы с его парой и не обязаны любить друг друга. Главное — оба любите его, а остальное образуется постепенно (не факт, что без драк, зная тебя, но всё же)»
Он перечитывает текст, блокируя телефон. Да, пришлось рассказать, зачем он выехал из ресторана раньше обычного. Чонгук вытащил информацию тисками, даже напомнил про соглашение, и Мин немного раскрылся.
— Кто там тебе весь день пишет? — старается не показывать раздражения, но желание тайком взять смартфон и проверить переписки уже появляется.
— Да юристы Чонов достают, вечно что-то присылают, — произносит первое, что приходит в голову.
— Я уж понадеялся, что они действительно успокоились, — выдыхает, веря оправданию.
— Кстати о Чонах, всё хочу утончить, а Намджун или Джин в курсе про…?
— Нет, — отрезает, сразу же понимая, куда разговор идёт, — про эти документы знаем только мы с тобой. Может, папа тоже не забыл, но ты ему лучше не напоминай. Я бы вообще их сжег, но ты знаешь, что нельзя.
Чимин понимающе кивает, снова мельком бросая взгляд на навигатор. Ему действительно интересно, что за партию себе нашёл Сухо, потому что этот омега — воплощение того, кем бы хотел быть Пак в его возрасте. Красивый, подтянутый, занимающийся самыми безбашенными вещами, что только можно придумать: и скалолазание, и прыжки с парашютом, и, с недавних пор, парусный спорт. Он, кажется, успевает везде, параллельно иногда продавая грандиозные (по стоимости и масштабам) ландшафтные проекты.
Конечно, такая беззаботность обеспеченна во многом погибшим супругом, и подобного Чимин себе вовсе не желает, но так монетизировать и свой умственный труд — это действительно талант.
«Спасибо.) Надеюсь, сегодня без драк»
Ответ приходит мгновенно.
«Если что, я всё равно болею за тебя».
Юнги улыбается экрану, а потом поднимает глаза и понимает, что они уже въехали на территорию особняка. Он отгоняет всплывший в голове образ, но получается плохо. Каждый раз одно и то же. Поэтому он больше любит видеться с папой в городе.
Отец догоняет его, с силой хватая за футболку. Та, кажется, трескается от резкого рывка. Сухо, слыша это, останавливается в дверях, в шоке прикрывая рот рукой, не в силах пошевелиться.
— Пусти, — почти что рычит семнадцатилетний Юнги. Его мятного цвета волосы, которые отец всё не может принять, взлохмачены.
— Мин Юнги, — хватает уже за запястье, сжимая сильно, показывая, кто главнее. — Ты сейчас же переоденешься в нормальную одежду, — порванные джинсы заставляют старшего альфу показательно скривиться, — и пойдёшь на занятие. Я договаривался с этим человеком давно, и подставлять меня ты не смеешь.
— У меня этот твой стратегический менеджмент вот здесь, — к горлу ребро свободной ладони приставляет, — отъебись уже, я сказал, чем хочу заниматься.
— Либо польза, либо деньги, ты забыл? — с трудом пропускает мат мимо ушей. — Твои песенки тебя прокормят разве? Посмотри на Джина! Ты хочешь, чтобы твой будущий муж был успешнее?
— Он мой муж лишь в твоих мечтах, — выплевывает, кривясь. — Прекрати нас сватать.
— Рано или поздно ты поймёшь.
— Уже достаточно понял, отец! И ты пойми, что я твоей копией не стану! Я хочу творить, хочу через искусство себя раскрывать, хочу эмоции в других пробуждать! Ты мне детства не дал, так я сам его организую. Мне что ресторан, что бизнесы твои не всрались.
Звонкая пощёчина отрезвляет обоих. Юнги смотрит на отца, чья хватка мгновенно ослабла, в неверии. Джонхён сам шокирован, он впервые за долгое время теряется.
— После этого ты мёртв для меня, — качает головой из стороны в сторону, делая шаги назад. — Просто иди нахуй.
Подросток убегает за ворота на свой первый подпольный концерт, а Джонхёна сзади успокаивающе обнимает омега. Слеза против воли катится по щеке, и альфа ненавидит себя за эту слабость.
— Я просто хочу, чтобы он жил счастливо, ни в чём не нуждался.
— Знаю, знаю, — гладит по спине. — Но давно тебе говорил, что с ним всё иначе. Нужно было дать хоть немного свободы, хоть чуть-чуть его послушать. Песни, кстати, замечательные, через них тоже можно его понять.
— Ты меня дискредитируешь, — размыкает чужие руки, уходит из объятий. — Весь такой белый и пушистый на моём фоне, потакаешь ему. Родители должны одной стратегии придерживаться.
Альфа возвращается в дом, не имея больше сил.
Юнги вздрагивает от постукивания по стеклу со стороны улицы. Он улыбается Чимину, что вышел минуту назад, и тоже покидает машину, аккуратно закрывая дверь. Сглатывает, пытаясь не вспоминать ни о чём.
— Его авто уже здесь, — Пак кивает в сторону зеленого «Порш Макан», беря альфу под руку.
— Не удивлюсь, если они съехались, — хмыкает, но без злобы.
— Сухо не такой, — чуть с сомнением произносит, когда они подходят к лестнице.
— Давай без размышлений. Просто сделаем это, — громко выдыхает, поднимаясь на первую ступеньку.
Двери открываются.
***
Чонгук неспешно выходит из лифта, вальяжной походкой приближаясь к своему кабинету. Он кивает в такт песни и пританцовывает, двигаясь плавно, но с чувством. Тэхён встаёт со своего места, приветствуя, и тут же открывает рот, не в силах хоть что-то сказать.
Видеть своего босса улыбающимся, слушающим музыку в наушниках и танцующим — это дико и страшно. Чонгук не кидает папки документов в корзину, не запихивает никому в рот скомканный неправильно составленный контракт, не просит тройной кофе и выглядит даже отдохнувшим, выспавшимся.
— Господин Чон, я прошу прощения, вы точно до переговоров утром доехали? — Тэхён не смог быть с ним, так как отпросился для посещения омежьей консультации. Срок в почти три месяца — это вам не шутки! Но сейчас, видя
такого начальника, секретарь думает, что он вместо важной встречи где-то накурился.
— Дааа, — протягивает, облокачиваясь на стол в своей приёмной, — Тэхённи, мы заключаемся на наших условиях, всё супееер, — продолжает танцевать, не вынимая наушники.
— Что-то случилось? — спрашивает вдогонку Ким, прежде чем Чонгук открывает дверь своего кабинета.
— У меня вчера появился шанс, Тэ, — улыбается шире, скрываясь внутри помещения.
Секретарь в недоумении садится обратно, мысленно махнув на альфу рукой. Что за шанс? Каким боком тут танцы? С этими Чонами вечно какая-то ерунда, иногда лучше не лезть. Само рассосётся.
***
Чонгук, наслаждаясь звучанием, снова открывает диалог, видя дурацкое
«был в сети 25 минут назад». Ну ничего, зато его голос здесь, в наушниках.
«Мне кажется, people ты писал точно для меня. Она до меня дошла, пусть и спустя столько лет, спасибо».
С сегодняшнего утра Suga — его любимый исполнитель.
Люди меняются, ты ведь тоже изменился.
В мире нет ничего вечного, всё проходит мимо, даже счастье.
Твоя обыкновенность — моя особенность.
Твоя особенность — моя обыкновенность.
