***
Звонкая трель снова растекается по квартире, но Юнги не может двинуться, не может осознать. Он не хочет смотреть в эти глаза, не готов слышать этот аромат, не в силах бороться с желанием коснуться. Чонгук вместо звонка начинает напористо стучать в дверь и что-то быстро-быстро говорить. Слов Юнги не разбирает из-за созданного шума. Вариантов нет. Он прикладывает ладонь ко лбу, а затем медленно проводит ею по лицу, будто стряхивая эмоции (не работает, к слову). Сука сука сука Мин в несколько шагов возвращается на кухню и берет в руки уже работающий телефон, стараясь игнорировать то, что его дверь вот-вот выломают. Альфа пишет Чимину, что он дома и всё хорошо, а потом обращается к пропущенным уведомлениям. Помимо прочего — двенадцать звонков от Чон Чонгука и несчетное количество смс. «Блять» «Я облажался» «Прости» «Я бы ответил сразу, просто был очень занят. Не думай, что это было игнорированием» «Правда плохо разбираюсь в этих системах. Не хотел ставить тебя в такое положение» «Закинул деньги тебе на счет. Это должно было доставить положительные эмоции, а не быть обременительным» «Хоть вкусно?» «Юнги?» «Тебя это так задело, что ты решил поболтать с Ким Намджуном? Хах» «Ладно, надеюсь, ты тоже просто не можешь ответить сейчас, а не обиделся или что-то в этом роде» Юнги не читает дальше. Он блокирует телефон и кладет его обратно, улыбаясь. Чон Чонгук — придурок, но ему это нравится. Мин возвращается в коридор и отпирает замок. Дверь открывается, а гость удивленно замирает, будто бы и не надеялся, что это произойдёт. — Я… — тушуется, — могу пройти? Или поговорим тут? Чон Чонгук выглядит решительным и смущенным одновременно. Юнги забавляет: видно, что глава Чон Групп действительно переживает о том, какое мнение о себе создал, хотя ситуация была максимально пустяковая и очевидно случайная. Но как же даже самые уверенные с виду люди умеют накручивать себя! Готов ли Мин навсегда запечатлеть в голове образ Чон Чонгука, который находится в стенах его дома? Который, используя лавандовое жидкое мыло, моет руки в его ванной, который сидит на любимом стуле, который бесшумно двигается в белых носках по чистому полу? Это волнительно и пугающе. Мину нравится, что Чон смиренно ждет его ответа, даже не двигаясь и почти не дыша. Юнги уверен: если он сейчас хлопнет дверью перед носом этого альфы, тот уйдёт (пусть и поджав хвост). Несмотря на свою настойчивость, Чонгук почти всегда понимает границы. Такого не было в самом начале — тогда Чон, кажется, тараном врывался в жизнь и мысли, но сейчас Юнги отчетливо ощущает трепетное отношение. К сожалению для самого себя и к счастью для Чон Чонгука. — Проходи, — после затянувшейся паузы, набравшись решимости, отвечает Юнги. Смысла разговаривать на площадке нет. Он делает несколько шагов назад и наблюдает, как другой альфа осторожно пересекает порог, будто бы боясь, что где-то его ждет ловушка типа натянутой лески. Чонгук закрывает дверь на верхний замок и замирает, любуясь Юнги. Холодный свет лампы проходит сквозь его черные волосы, оттеняя их, даря сияние и делая какими-то волшебными. Мин скрещивает руки на груди и смотрит на него с поджатыми от сдерживаемой улыбки губами. Эта самая улыбка перемешивает всё в голове за секунду. Когда Чонгук снимает ботинки, Юнги хмыкает. Под дорогими туфлями и штанинами классических брюк были спрятаны ярко-жёлтые носки. Мин проходит на кухню и ошибается в своих ожиданиях повторно: шаги у Чона вовсе не бесшумные. — Юнги, — выдыхает, — прости, что так получилось. Хозяин квартиры остается стоять у кухонного гарнитура. Спиной он чувствует изучающий взгляд, но не оборачивается. — Чай будешь? Кофе? — выдерживает секундное молчание. — Фрукты? Мин почти слышит, как сильнее сжалась челюсть другого альфы после всего лишь одного слова. Он не успевает сообразить, как Чонгук подходит ближе, располагая напряженные руки по разные стороны от его корпуса, не давая тем самым ни шанса на отступление. Любое движение — и их тела соприкоснутся. Юнги дышит реже, покрываясь мелкой дрожью. Каждый мускул ощущает. Чонгук наклоняется и утыкается макушкой ему меж лопаток. В этом жесте усталость, сожаление и боязнь отторжения. — Я слышу, как быстро у тебя бьётся сердце. Даже, кажется, чувствую. Юнги не знает, что ответить. «Спасибо, что живой?». Ну так он не очень-то уверен в этом, а врать — плохо. — Чонгук, сядь, это…странно, — потому что слишком. — Дай мне ещё секундочку, — побыть рядом, касаться тебя хотя бы так, вдыхать твой запах, чувствовать биение сердца, ощущать глубокое дыхание. Гук прикрывает глаза и концентрируется лишь на близости и том, как же его тянет, как хочется развернуть этого альфу к себе лицом, заметить чуть покрывшиеся румянцем щеки, видеть в глазах интерес и легкий страх (их общих желаний), хотя бы на мгновение коснуться тонких губ своими, чтобы тут же умереть. Чтобы ожить. Всё это за секунду мелькает в его голове, а потом, собрав себя в кучу, Чонгук отстраняется. Он правда сегодня решил, что Юнги его пошлет в далекое пешее путешествие, но по реакции альфы можно точно сказать, что подобного не планируется. Их смешанные запахи вместе создают нереальный аромат, не похожий ни на что. Он садится на помеченный собственным пиджаком стул и начинает отбивать пальцами по столу рандомный ритм. На Юнги старается не смотреть. — Кофе в итоге будешь? — Мин находит в себе силы повернуться к нему лицом. — Да, — отвечает, глаз не поднимая. Всё, что он видит — босые ступни, передвигающиеся вдоль гарнитура. Хлопает дверь холодильника, молоко разбивается о стенки керамической кружки, кофемашина издаёт тихое недовольное бурчание. Создаётся ощущение чего-то домашнего и обыденного, будто это сцена из фильма, где женатые герои собираются завтракать. Чонгук ухмыляется — хотел бы он такую обыденность. Чон успел заметить, что квартира Юнги обставлена очень просто и лаконично, будто бы он боится лишних деталей или же скрывает всё внутри потайных шкафов. Что ж, это очень похоже на него самого, наверное, Гук и не мог бы представить ничего более подходящего. Чашка со стуком приземляется рядом с ним, и альфа поднимает глаза. Юнги садится напротив, откинувшись на спинку стула и склонив голову влево. — Помнится, ты пил холодный латте, но льда у меня нет, так что уж чем богаты, — Мин кивком указывает на чашку. — Из твоих рук я готов выпить что угодно. Даже этот горячий, — Чонгук чуть наклоняется, изучая поверхность взбитого венчиком молока, — капучино. — Твое великодушие меня поражает, — усмехается. Чонгук не знает, с чего начать, поэтому вместо слов занимает свой рот дегустацией напитка. Сам эспрессо чувствуется хорошо, он насыщенный, с характерной горчинкой. Молоко явно было на грани порчи, но в целом Чону это не сильно важно. Сидящий напротив альфа к своей чашке не притрагивается, а лишь ставит локти на стол, подпирая ладонями подбородок. — Мне вообще плевать на деньги, Чонгук. Я был действительно занят и не обижался из-за этой ерунды, если тебе будет легче, — говорит медленно, — хотя ситуация действительно вышла забавной. — Обычно подобными вещами занимается мой секретарь. Не думал, что там можно накосячить. — Однако у тебя явно суперспобности, — кроткий смешок. — Ты серьезно приехал из-за этого? — Ты не отвечал, а я не хотел, чтобы вопрос остался неразрешенным. Да и увидеть тебя — отличная причина, разве нет? — Ты невозможный, — улыбается, отводя взгляд. — Хотя я знаю, что главным мотивом был пиджак. Определенно. — Меня раскусили, черт, — хмыкает, ставя белую чашку на стол. — Так странно находиться в этой квартире и видеть на твоем лице вместо агрессии или недовольства улыбку. — Таков договор. Я ведь обещал дать тебе шанс. Чонгук сглатывает. Он старается забыть, что Юнги может быть к нему добродушен только из-за того, что принял его условия в тот день. Подсознательно Гук понимает, что биение сердца, дыхание и взгляды точно не сыграть, но мерзкая доля сомнений проникает в мозг быстрее, чем он бы того хотел. Нет, всё это было и до их договора. Он ничего себе не придумал. — Знаешь, — Юнги наконец отпивает черный кофе, давая себе тем самым паузу, — я много думал о том, что между нами происходит. Не обольщайся только. — Нет, буду! — Так вот. У тебя фетиш на всё запретное? Я в отношениях, я тоже альфа, у нас с тобой конфликт интересов — это всё тебя будоражит, да? Ты себе сложности специально создаешь? Заставляешь мозг имитировать чувства, чтоб было весело? — Ты меня очень сильно обижаешь сейчас, — тон серьёзный, холодный. — Понимаю, что удобнее думать, будто это всё лишь моя причуда, но спешу тебя огорчить: это не так. Хотя ты прав, запретное влечёт, но это скорее норма для всех людей, разве нет? — Мне кажется, это детская позиция, мол, запрещают — значит хочу. — Ну, тогда можешь считать меня застрявшим в детстве, — Чонгук хмыкает. — К тебе нещадно манит, — он смотрит прямо в глаза, видя, как Юнги сглатывает после услышанных слов. — Ни к кому так не тянуло никогда. А я многих на своей жизни повстречал. — И сколько среди них было альф? — Мин спрашивает явно с вызовом, приподнимает бровь. — Достаточно, чтобы понять, что на пол мне абсолютно плевать. Если хочешь знать, мои первые отношения были с альфой. Сейчас не пятнадцатый век, во многих странах давно уже сняты ограничения на брак, нет осуждений. Да и у нас все ровно относятся. Единственная проблема — совместные дети, но до этого мне дела нет. — Не считаешь наличие детей обязательным? — Юнги мысленно возвращается к неприятному диалогу с Чимином, сердце чуть щемит. Он надеется, что они придут к компромиссу в вопросе так или иначе, ибо разногласие серьёзно его задевает. — Я не чайлдфри, если ты об этом, родительство — важный и интересный этап в жизни. Просто хочу взять ребенка из детского дома. Даже если останусь одиноким, — звучит обреченно, но Чонгук наперекор своему тону улыбается. — А ты как считаешь? Юнги тупит взгляд, бездумно отпивая свой кофе. Ему бы хотелось услышать подобную позицию от другого человека. К счастью или сожалению, в чужую голову не забраться, не подкрутить там шестеренки. И своего омегу он не должен винить за мнение. Не должен, но винит. И это гложет его ещё сильнее, ещё глубже. — С любимым человеком обязательно хочу воспитать ребенка. Это не цель жизни, само собой, но..я думаю, ты понимаешь. — Да, понимаю, — Чонгук даже кивает для убедительности. Ему тепло и уютно. Нет тревожного тремора в конечностях и нет пугающих бабочек в животе — есть спокойствие, и он за это чувство цепляется, он за него благодарен. Когда с человеком тебе просто хорошо говорить, это ценно. Желание касаться не пропало, но сейчас куда более приятно разделять с Юнги то, что обычно ни с кем другим не обсуждается. — Мне никогда не нравились альфы и, признаться, я до сих пор считаю тебя немного сумасшедшим. — Зато честно, — Гук пожимает плечами, смотря прямо в глаза. Глаза, в которых не различить радужку, в которых зрачки заполнили всё возможное пространство, в которых он видит только своё четкое отражение. В этих глазах он тонет снова, как в первый раз. Ему хочется достать до их дна, спрятаться там от всех и вся, погрузиться в неизведанное и такое желанное. Чонгук бы и не всплывал вовсе: вместо кислорода — пьянящий пачули, вместо пищи — звуки чужого гулко бьющегося сердца. — Ладно, возможно, мы оба немного безумны. Гук не сразу осознаёт услышанное, но Юнги и не даёт ему времени на осмысление. Он встает со своего места и опирается руками на стол, наклоняясь, сокращая расстояние меж их лицами. Мин изучает его, испытывает, смотря проникновенно, мазками взгляда задевая каждый доступный миллиметр, каждую мелкую морщинку. Чонгук не смеет двинуться, ощущая себя победителем и загнанным в угол одновременно. Он чувствует теплое дыхание с кофейной ноткой на своих приоткрытых губах, и это вкусно до невозможности. У обоих мурашки по коже растекаются, сердца — в бешеном ритме, но в унисон. Юнги понимает, что готов взорваться, осколками рассыпаться. Как сладко и как губительно быть рядом с этим альфой, как невозможно он сейчас ненавидит и себя, и его. Слабак. Человек, неспособный сдержаться, неспособный уважать своего омегу. Образ Чимина, который был здесь с утра, который приехал, чтобы подарить ему немного заботы, перекрывает Чонгука, находящегося на смертельно маленьком расстоянии. И как бы ни хотелось коснуться этих губ, Юнги отстраняется, разочарованный собственным порывом. Чон шумно выдыхает, будто до этого ему сильно сдавили горло, и смотрит на поникшего Юнги с грустной улыбкой. Он понимает. Понимает больше, чем Мин мог бы себе представить. Больше, чем хотел бы. — Или не немного, — шепчет Гук, не надеясь быть услышанным, но в ответ Юнги всё же горько усмехается. — Я тоже не железный, Чон Чонгук. Правда, хотел бы таковым быть, но я из плоти и крови. Не все верят, конечно, но это так, — рукой заправляет спадающие вперед мешающие пряди. — Кстати об этом, у тебя вообще какая-то грозная репутация, даже Ким Намджун меня предупреждал. Когда ты успел её создать? — Чонгук старается абстрагироваться от ситуации и не замечать, что Юнги целенаправленно избегает взгляда. — Жизнь заставила. Ты тоже явно не ангел, бизнес ставит свои правила для выживания. — Конечно, я и не притворяюсь, не скрываю. А у тебя какие-то скелеты в шкафу, которых в типичном досье не найти. — Хочешь сходить на них посмотреть? — смотрит наконец в глаза, смешинки во взгляде еле сдерживая. — Не готов видеть твою спальню, — говорит серьезно, и Юнги тоже теряет шутливость. — И не увидишь. Если про скелетов, то на самом деле тут всё банально. Мой отец был правда жёстким, я многое от него перенял, особенно то, что касается работы, ведения дел. Когда он погиб, — чуть понижает голос, сглатывает, — было много желающих забрать принадлежащее ему. Большинство — его бывшие друзья. Я методично проучил за алчность каждого. Кто-то в итоге был вынужден мне помогать. Из-за одного в том числе ты никогда не нароешь на меня ничего порочащего. — Чую, подробностей мне не видать, да? — Чонгук допивает теплый кофе, беззвучно приземляя чашку на поверхность стола. — Тебе и не надо. Это прошлое. Того, что я сказал, уже много. — Я это ценю. Юнги прикусывает нижнюю губу и нервно стучит пальцем по столу. Он понимает, почему смог дать себе волю, почему спокойно говорит — дома чувствует себя в безопасности. Даже Чимин знает примерно то же самое, потому что Юнги вспоминать то время не любит. Криминала было мало, шантажа и манипуляций — навалом. Юнги с детства вникал в дела отца, тот брал его на встречи — там можно было услышать интересные вещи, которые при ребенке никто не боялся произносить. Память у Мина отличная, во многом помогла ему с тем, чтобы отстоять капитал отца. Чонгук влюбляется всё сильнее. Он любит стойких, любит людей со стержнем, и Юнги ему этот стержень показывает всё яснее. С каждым узнанным фактом он крепче кажется, пусть и хрупкий на вид. — Юнги, — привлекает оторванное внимание, — я хочу спросить тебя серьёзно. — Мы и до этого серьёзно говорили, — вновь волосы глаза закрывают, но Мину так даже комфортнее. — Верно, да, — складывает руки в замок, — но всё же. Я спрошу в лоб, потому что понимаю, что сам не справлюсь. Что мне сделать, чтобы хотя бы на долю стереть твои сомнения? Что сделать, чтобы ты не останавливался, когда тянешься ко мне? Юнги смотрит чуть испуганно. С ним так прямолинейно редко говорят, хотя к поведению этого альфы можно было уже успеть привыкнуть. — Я должен дать тебе ключи от себя? Всё немного не так работает, Чонгук, — мягко улыбается. — Но есть то, что действительно улучшит ситуацию. Убери слежку, это абсолютно не нормально. — Но это твоя безопасность! — Сейчас мне стоит бояться только Чон Групп, поэтому в защите нет необходимости. Если захочешь узнать, где я, лучше просто спроси. Правда, мне не по себе. — Я понял, — моментально достаёт телефон, чтобы написать своему детективу, — прости, что вызвал у тебя такие эмоции. Больше тебя беспокоить не будут. Что ещё не нравится? Что напрягает? — Напрягает? Напрягает всё, — Юнги на самом деле подкупает то, с какой искренней готовностью к изменениям говорит Чонгук. Это приятно, что человек пытается, пусть и в своеобразной форме. — Брось, Юнги, — желательно Чимина, — не всё же так плохо. — Ладно, будет жестоко с тобой спорить. Они улыбаются друг другу мягко, с осторожностью, боясь переборщить. Мин даже слегка смущается, издает тихий смешок, но контакт не разрывает. Наслаждается. — Я бы хотел встретить тебя раньше. Не дать произойти вашей встрече с Пак Чимином. Юнги стыдно соглашаться с этим. Чимин — прекрасный человек, много раз приносящий ему положительные эмоции, тот, с кем было и есть по-настоящему хорошо. Просто Чонгук всё зачеркивает, себя на первый план выводит. — Звучит ужасно эгоистично. Ты ведь не знаешь, сколько всего нас с ним связывает. — А мне не страшно выглядеть эгоистом. И знать про вашу связь тоже не нужно — я и без того видел многое, — например, своего брата, выходящего после бурной ночи с твоим омегой. — Мне нет необходимости тебя убеждать в правильности моего выбора. — Конечно, нет. То, что я сейчас здесь, и без того говорит всё за тебя. Юнги не находит достойного ответа. Кажется, Чонгук всё насквозь видит, и слов даже не нужно. — Даже твоё молчание сейчас меня оглушает. Мин качает головой из стороны в сторону. Порой Чон говорит очень метко, чётко, и его не хочется комментировать. Хочется лишь думать, что же такое внутри него формирует эти фразы. Что на самом деле им движет? Действительно любовь? Юнги завидует. Завидует тому, что Чонгук имеет право сейчас заявлять о своих чувствах к нему, что у него нет этого огромного гнета убеждений и обязательств. Может быть, Юнги тоже хотел бы встретить его раньше. Но только может быть. — Чон Чонгук, — продолжает качать головой и улыбается своим собственным мыслям (и немного — альфе напротив). Для Гука Юнги, с улыбкой произносящий его имя — нечто смертельное. Он невольно снова широко улыбается в ответ, хотя на самом деле хочется выть от того, что даже на расстоянии меньше метра Мин ему далек и недоступен. Грёбаные условности, грёбаное всё. — Это то самое свидание, которое ты мне обещал, да? — Хах, вот такого ты обо мне мнения. Думаешь, пришёл к тебе домой, выпил твой кофе, и назову это свиданием? — Чонгук, шутливо возмущаясь, упирает руки в бока. — На самом деле, мне нравится. — Тогда то самое, да, — быстро переключается Гук, — я не могу не улыбаться, когда ты так светишься. У тебя волшебная улыбка. Не смущайся, не прячь её, нет, — последнее слово даже протягивает. — Не смущаюсь, просто не хочу тебя разбаловать, — в таком же тоне, подыгрывая, отвечает ему Мин. — Собой ты не разбалуешь. Мне каждый раз мало. Я даже песни твои до дыр заслушал уже, и не жалею ни секунды. — Я рад, что тебе понравилось. Правда. Для меня музыка очень важна. — Ты не думал заниматься этим серьёзнее? Юнги заметно мрачнеет, улыбка медленно исчезает с его лица. Чонгук хочет вернуть её на место, но понимает, что, сам того не ожидая, задел больную тему. Мин поджимает губы, словно сдерживает рвущиеся наружу слова, а потом всё же говорит. — Думал. Хотел. Не могу бросить ресторан, поэтому оставляю музыку как хобби. — Найми управленца, какого-нибудь грамотного человека, я может посоветую кого из своих знакомых, не проблема. У тебя талант, Юнги. И не нужно лишать мир твоих будущих творений. — Нет, Чонгук. Я должен руководить рестораном сам. Это мой долг перед отцом. Моя ноша, которую я не могу перекинуть на чужие плечи. — Что за бред! Он явно хотел бы, чтоб ты был счастлив, а не лишал себя любимого дела. — Не говори о том, чего не знаешь, — в голосе слышится сталь, Гук из-за неё теряет свой запал. — И закроем тему. Чонгук действительно знает не всё. Но он обязательно сделает так, чтобы Юнги ему доверился, чтобы смог сказать то, что прячется где-то в глубинах сознания. Гук верит: он своего добьётся. Потому что Мин Юнги — это тот, кого он всю жизнь хотел видеть рядом. — Спасибо. Ты правда меня переключил и отвлек после эмоционально тяжелого дня. Наверное, твой приезд в какой-то степени был нужен. — Это намек, что мне пора идти, правильно? — Чонгук говорит без тени грусти и встает со своего места. — Я устал, так что да. Не хочу вести беседы полуживым. — Это правильно, — Гук последний раз обводит взглядом кухню, цепляясь за свой подарок, — и не забудь поесть фруктов, — выходит в коридор. — Обязательно, — слышит из-за спины. Пока Чон обувается, Юнги, скрестив руки на груди и облокотившись на стену, наблюдает. Ему не хочется расставаться, но организм берет своё, а терпеть плохое самочувствие Мин не привык. Когда владелец Чон Групп готов к выходу, Юнги подходит ближе, не зная, как правильно будет сейчас попрощаться. Чонгук решает за него. Правой ладонью он осторожно касается чужой щеки, невесомо поглаживая кожу большим пальцем. Юнги прикрывает глаза и чуть наклоняет голову, поддаваясь ласке, обнажая шею. Гук сомневается секунду, а потом спускает руку ниже, чувствуя распускающиеся вслед за его движением мурашки. Пальцы у Чона горячие, они контрастируют с прохладной бледной кожей. Но подходят ей идеально. Мин, уже чаще дыша, умудряется всё же открыть глаза, чтобы убедиться: взгляд Чонгука поглощающий, жадный, изучающий, а губы — приоткрытые, представляющие. От запаха в коридоре с ума сойти можно — Юнги кажется, он его не выветрит и за сутки. Чон смелеет и сжимает его шею, вызывая кроткий стон. — Прекрати, — интонация прямо противоположная смыслу, но Гук трезвеет, хватку ослабляет. Полное согласие — вот, что сексуально для него. Он знает, что для Юнги сейчас всё гораздо сложнее, и потому руку, пусть и нехотя, убирает. Да, сегодня почти что прозвучало признание (мы оба немного безумны — пульсирует в голове), но это не значит, что можно позволить себе слететь с катушек. — Спокойной ночи, Юнги, — одним движением открывает замок. — Спокойной, — вот бы она действительно такой была. Альфа, заперев дверь, возвращается на кухню в каком-то забытьи, просто чтобы забрать телефон с собой в комнату. Чёрт, Чонгук забыл свой пиджак. Или оставил специально, кто его знает. Юнги без сил падает на кровать, наслаждаясь расслабленностью тела. Мягкое одеяло окутывает его, и он чувствует себя спокойнее. День выдался насыщенным даже без похода на работу. В голове каруселью вертятся воспоминания: Чимин, нюхающий пиджак Чона на кухне, курьер с корзиной, просмотр видео в кабинете, заляпанные кровью Намджуна вещи плачущего на полу Джина, звонок доктору, звонок в дверь, желтые носки и почти поцелуй с их обладателем. Слишком много всего для одного маленького Мин Юнги. Он закрывает глаза и пытается забыться. Прекрасно зная, что в его окна, опираясь на капот своего авто, смотрит альфа, рядом с которым, скорее всего, валяется уже несколько окурков.***
Хосок берет в руки телефон и осторожно, чтобы не разбудить вымотанного после насыщенной ночи Тэ, встаёт с кровати. На носочках, едва дыша, он идёт в ванную. Яркий свет лампы бьет в глаза, он щурится, наощупь включая воду в раковине. Прохлада немного отрезвляет, но не помогает до конца. Он всё же открывает глаза полностью и смотрит на свое отражение в большом зеркале. Проводит взглядом по красным волосам, напряженной шее, плечам, торсу, а затем плюёт на гладкую поверхность, наблюдая, как слюна медленно скатывается вниз, оставляя за собой размытый след. Чон Хосок ненавидит себя и каждую клеточку своего мерзкого тела, которое так его подвело. На коже ни одного пятна, но ему кажется, что вся она покрыта выцарапанным «предатель». Он сам себе готов клеймо поставить, лишь бы не давиться осознанием того, как сильно облажался. Жить с этим внутри – невозможно больно и невозможно тяжело. Хосок берет в руки телефон, решительно ища в мессенджере нужный контакт. Сначала он открывает фотографии – на одной из трех Чимин счастливо обнимается с Мин Юнги, и Хосоку хочется плюнуть в телефон тоже. Интересно, каково ему? Хотя похуй. Он открывает чат, думая, как лучше написать, но замирает, удивленный тому, что видит. Не веря. Пак Чимин (Do eat) набирает сообщение…. Ему бы отбросить телефон куда подальше, но вместо этого он следит, как периодически набор текста прекращается. Пиздец. Он хотел попросить Пак Чимина забыть об инциденте навсегда, готов был предложить деньги. Но что нужно самому омеге от него?***
Даже выпитая валерьянка не помогает ему успокоиться. Он ходит из стороны в сторону, зажимая телефон в руке. Не к кому обратиться. Не с кем решить вопрос. Сегодня вечером, услышав, что произошло с Джином, Чимин искренне хотел поддержать любимого. Первой мыслью было устроить ему сюрприз в квартире, но омега знает: Юнги не любит, когда он хозяйничает там без его присутствия. Хостес уважает его личное пространство, а потому делать так не стал. Решил, что купит фрукты и вино, а потом, когда абонент появится в сети (то есть телефон будет стоять на зарядке), удивит Мина своим визитом. В голове никаких препятствий для хорошего вечера возникнуть не могло. Они бы обсудили произошедшее за красным полусладким, Чимин бы точно нашел слова поддержки, а потом они уснули бы в тёплых объятиях друг друга, возможно, перед этим предавшись страсти. План просто идеальный. Мог бы быть. Но как только Чимин припарковал свою машину, примерно подсчитав время и намереваясь подняться минут через десять, он увидел синий Буггати Широн. Автомобиль на большой скорости въехал во двор, будто бы ограничений не существует вовсе, и Чон Чонгук, взъерошенный, вылетел из него, быстро скрываясь в подъезде Юнги. «Солнце, я уже дома. Всё хорошо. Очень устал, скоро пойду спать, люблю» Чимин смотрит на текст смс и начинает истерически смеяться. Пиздец. Полнейший пиздец. Сколько Чон Чонгук будет влезать в их жизнь? Сколько еще будет пытаться заполучить «Do eat»? Это просто уму непостижимо, вот серьёзно. Или он надеется так сильно заебать Юнги, чтобы тот сам ему ресторан отдал? По-хорошему нужно было тогда подняться в квартиру и выпроводить младшего Чона к чертям собачьим, но Чимин не захотел устраивать сцен и выставлять Юнги не способным решить вопрос самостоятельно. Подрывать авторитет своего альфы – вещь достаточно глупая. Пак поехал к себе домой и в одиночку жестоко расправился с вином. Оно было чертовски вкусным, но недовольство ситуацией не стерло. Он ходит из стороны в сторону. Нужно что-то радикальное. Что-то, что освободит Юнги окончательно, что лишит его назойливого Чона. На мгновение глаза Чимина светлеют. Он находит номер Хосока и долго-долго (в том числе из-за пьяного состояния) печатает. Получается не совсем складно, Чимин перечитывает несколько раз, решаясь, отправлять ли. Юнги его не простит, если они с Хосоком сделают это. Или простит, будучи впоследствии благодарным. Чимин думает. Это сейчас получается с трудом. Нет. Всё же оно того не стоит. Омега стирает всё написанное. Утром он будет себе благодарен.