***
Юнги холодно даже под обжигающим, испепеляющим нутро душем. Он специально закрывается в ванной и долго не выходит: знает, что Чимин будет вынужден уйти на работу (хотя на самом деле омега сбежал сам, не желая обсуждать произошедшее и снова сталкиваться с тяжелым разговором, разбивающим сердце). Собственная слабость стала для Юнги очень больной. Как быть? Как заставить Чимина отпустить? Только сегодня альфа осознал, как плотно они связаны, как на самом деле омега на нём помешан. Да и он не способен, как выяснилось, так резко всё оборвать. В Пак Чимине всё идеально. Он является олицетворением того, о ком многие мечтают, за что многие бы душу продали без раздумий. И это его отчаянное «заведем ребёнка» со звоном в голове Юнги бьётся. На всё готов. Поступиться собой, себя прогнуть, изменить, раскромсать и просто уничтожить. Не о такой любви Мин Юнги мечтал. Не о больной. Не о той, что вину внутри взращивает. Не о той, за которую оба дорого расплачиваются. Он снова ожесточенно трет кожу, стирает поцелуи, что будто вытатуированы, стирает слёзы, чужую безысходность, своей место освобождая, свою сквозь поры выпуская. Альфа проводит рукой по шее, зная, что там остались отметины — Чимин в своей агонии забыл о контроле и их давнем уговоре. Сверкать наградами (которые в идеале могли бы стать не более, чем прощальными подарками) перед Чонгуком стыдно. Мин готов страдать, не видеться с ним, лишь бы не ранить пестротой свежих засосов. А хотел, чтобы всё было правильно, легко, беззаботно. Быстро. Он выходит из душа, не вытираясь, нагишом. Кухонный стол (заботливо) приведен в подобающий вид, но Юнги всё равно отчетливо видит перед собой картинку того, как Чимин, погруженный в негу надвигающегося оргазма, бьется головой о поверхность, выкрикивая его имя, впиваясь ногтями в напряженные предплечья. Альфа поднимает руки и, в подтверждение того, что это было правдой, видит царапины в виде красных полумесяцев на своей влажной коже. Он подходит к столу и закидывает в рот остаток недоеденной слойки. Насыщает, да. Но уже совсем не вкусно.***
Хосок не может ликующее сердце унять, светится изнутри, словно самый счастливый человек во всём мире. В целом, именно так он себя сейчас и ощущает, ведь Тэхён, пусть и небрежно, взял его руку в свою. Они медленно гуляют вдоль побережья, наслаждаясь кусочком размеренной жизни и морским воздухом. Молчат, оба погруженные в себя. Проходя мимо очередного киоска, омега останавливает свой взгляд на витрине. Хосок, без слов понимая, куда возлюбленный смотрит, подводит их обоих ближе к кассе (руку отпускать не хочется) и приобретает баночку газированного молока. — Спасибо, — омега благодарно принимает открытый продавцом напиток, подмечая, что Чон взял его любимый вкус. Альфа кивает в ответ и чуть сильнее руку сжимает. Когда они ехали сюда, Тэхён пил молоко этой же фирмы и даже не знал, что за испытание его ждет впереди. Их. Забавно, как всё быстро может поменяться: от нормальной жизни без страданий он находится на расстоянии одной выпитой банки. Пара сворачивает на оживленную улицу в сторону городской суеты, и Тэхён невольно вглядывается в лица прохожих. Странное ощущение накатывает на него: у каждого из людей свои проблемы, может, кто-то из тех, что даже глаз на него не поднимает, борется сейчас с такой же жизненной ситуацией, так же хочет плакать без остановки, так же ненавидит себя и происходящее. Тэхён желает себе и им сил. — О! Автомат с предсказаниями, давай воспользуемся? — омега тянет своего любимого в сторону, воодушевленный. Ему бы сейчас не помешали хорошие слова от Вселенной. Он бы даже поверил. Хосок поддерживает идею, тут же ища в бумажнике мелкие купюры. Аппарат ярко светится и, выдавая шарик с предсказанием, воспроизводит забавную мелодию, под которую Ким даже пританцовывает. Альфа широко улыбается, краем глаза наблюдая. Боже, какой же его Тэхён прекрасный. Чтобы раскрыть красные пластмассовые шарики, они, к сожалению, разъединяют руки. — Читай первый! — Хосок не переворачивает свою бумажку, подначивая вместо этого омегу. — Ох, — Тэхён как-то грустно улыбается, — здесь написано: «В этом году вы сыграете свадьбу». Хосок сглатывает, видит, что омега со скептицизмом относится к написанным словам. А может, пора всё же? Может, это для самого альфы на самом деле знак, подсказка? Ким Тэхён — лучшее, что у него когда-либо было и будет в жизни. Наверное, пора подарить ему стабильность. Если он того захочет, конечно. — Интересно, — хмыкает, — ну, надеюсь, хотя бы со мной. Тэхён возмущенно (но слабенько) ударяет его по плечу. — А вот я ещё подумаю! — в тон ему отвечает, даже язык для верности показывает. — Ладно, теперь читай твоё. Хосок раскрывает скрученный листочек, пробегает по словам глазами, теряя где-то меж букв свою улыбку. Он сминает бумагу, вызывая недоумение своего омеги. — Хей, что там? — Тэхён тянется к его руке в попытке взять предсказание. — Ерунда, давай ещё один лучше купим, — Хосок убирает бумагу в карман и достает снова свой кошелек, игнорируя ситуацию. Скомканный листок выпадает, и омега во мгновение ока поднимает его, тут же жадно читая то, что вызвало такие эмоции у Чона. Альфа же цокает, так и не успев вставить купюру в аппарат. Новый человек перевернет всё ваше представление о любви, разделив жизнь на «до» и «после». — Тэ, это просто дурацкое гадание, — Хосок перехватывает бумажку и заталкивает её поглубже в карман. — Да, именно поэтому ты так боялся, что я его прочту, — кривится. — Я не хотел бередить рану. — Тогда не надо было её делать, Чон Хосок, — злые искры в голосе почти сверкают. Альфа поджимает губы, сглатывая никому не нужные оправдания. Тэхён всматривается в его лицо, наблюдая, как теряется прежнее напускное счастье, и знает, что сам сейчас выглядит так же. Играть в то, что ничего не было, на деле оказывается куда сложнее, чем казалось. Актёры они никудышные. — Ладно, это и правда просто развлечение за тысячу вон. Наши отношения всё же дороже, — Тэхён выдыхает и пытается успокоиться, прекрасно зная, что лишнее волнение сейчас ему (им) точно не нужно. Омега, уходя вперед, выбрасывает своё предсказание. Даже нося под сердцем их ребенка, он, на самом деле, ничего от Хосока не ждет. Лишь бы болеть перестало. Хотя, наверное, в текущем положении свадьба куда реальнее склеенного без ошибок сердца.***
Чонгук перечитывает короткие сухие ответы другого альфы, не понимая, что за эмоциональные качели тот устраивает. Вчера — теплота и ощущение влюбленности, сегодня — холод с примесью отчужденности. Что случилось, чем такое заслужил? Будь это не Юнги, Гук бы, наверное, был взбешен. Но сейчас в душе лишь желание выяснить, желание понять и детально разобраться в причинах, отогреть покрывшееся легкой коркой льда сердце. Чон знает, что быть вечно приветливым и милым просто невозможно, но в их ситуации слепнет, меряя Юнги по себе. Мол, как так, как ты не пылаешь счастьем и радостью, если я при мыслях о тебе — да? Открывает в мессенджере фото профиля, проводя взглядом и подушечкой пальца по мягкой линии подбородка, по сомкнутым губам, по уложенным волосам. Вспоминает растрепанный хвостик после их игры в баскетбол, улыбается и вспыхнувшему в мыслях образу. Мин Юнги, ты моё счастье или наказание? Хотя можно не выбирать. Или вовсе сделать выбор самому, помочь жизни, не ожидая ответа судьбы. «Где ты сейчас?»***
Чон громко хлопает пассажирской дверью, встаёт прямо, будто свысока глядя на ресторан, который подарил, пусть и не при лучших обстоятельствах, знакомство с Мин Юнги. Чуть кланяясь в знак признательности, Гук хмыкает сам себе и, ослабив галстук, уверенно идет вперёд. Он толкает массивную дверь в нетерпении, желая как можно скорее обнять, погрузиться в неземной аромат и обволакивающий взгляд тёмных серьёзных глаз. Сердце делает один гулкий удар и больше, кажется, не напоминает о себе. Гук сглатывает, стараясь нацепить улыбку, но получается какой-то жалостливый оскал подбитого зверя. Выть ему, к слову, и правда хочется. Глава Чон Групп, конечно, летел сюда, желал увидеть Мин Юнги. До безумия. Но явно застать думал не момент, когда тот держит в сложенных руках ладонь хостес и что-то шепчет ему на ухо. Парочка одновременно поворачивает головы в сторону вошедшего, и, будто увиденного было мало, Гук цепляется взглядом за не очень-то качественно замазанные тональным кремом засосы. На шее, которую сам он даже касаться боится, по которой лишь невесомо пальцами проводил, наслаждаясь и этим. — Добро пожаловать в «Do еаt», — надменно, противореча сказанному, произносит Пак, чуть вскидывая подбородок. Его глаза сужаются, словно он целится лазерным взглядом в альфу. — Бронировали? — Брось, Чимин, столики есть, — отпуская чужую ладонь, отмахивается хозяин ресторана, — а вообще, проводи господина Чона к моему. «Гук» из твоих уст всё-таки в разы приятнее. — Но…— омега осекается от одной лишь приподнятой брови своего альфы и, поджав губы, идет вглубь, не заботясь о том, поспевает ли за ним Чонгук. Они вдвоем проходят в небольшую комнату, явно закрытую от всех и вся, где на столе уже стоит разнообразная еда. Чимин всё равно кидает на поверхность меню, всем своим видом показывая, как ему неприятно присутствие здесь Чона. Альфа же садится на диванчик, складывая руки в замок. Атмосфера гнетущая, презрение омеги он каждым миллиметром кожи чувствует. — Будьте не как дома, ужасного аппетита, — выдавливает перед выходом из помещения хостес. Чонгук желания вступать в перепалки внутри себя не находит. Там, в душе, только тихо тлеющая боль. Он прекрасно знает, что Мин Юнги ему не принадлежит. Знает, что не имеет никакого права чувствовать эту ужасную разъедающую мысли своей бесполезностью ревность. Ему ничего не обещали. Ему не клялись в любви и верности. А кольнуло так, будто бы да. Юнги заходит бесшумно, но Гук сразу же голову поворачивает, за каждым движением невольно следит, трепетно впитывает взмахи ресниц и медленное дыхание. Слышен закрывающийся дверной замок. Чон не может злиться, не может быть разочарованным. Знал, что потребуется время, что всем будет больно. — Я соскучился, — шепчет, когда другой альфа осторожно рядом вполоборота к нему садится. Юнги улыбается в ответ искренне, наклоняя голову, открывая взгляду место преступления, про которое Гук хотел бы забыть как можно быстрее. Но, вопреки мыслям, слегка по свежим засосам пальцами проводит, смазывая тон, смывая чужую улыбку с лица. — Это тот сюрприз, о котором ты мне писал? Потрясающий, спасибо, — хмыкает, и Мин его ладонь своею перехватывает, убирает от себя. — Гук, — на выдохе. Но фразу не продолжает, жмурясь, будто слёзы свои назад вдавливая. — Я буду честным. — У нас только так, да, — смотрит пристально, желая коснуться снова, пусть и чужих меток. — Да, мы с Чимином переспали, — облизывает свои потрескавшиеся губы, — но это произошло случайно. — О, ну уж нет, избавь меня от подробностей, — Чон даже вскидывает руки в примирительном жесте. — И оправдываться тоже не надо. Ты мне ничего не должен, и я это понимаю. Говорить куда проще, чем верить по-настоящему. — Дай мне сказать, — с нажимом произносит, ближе придвигаясь, так, чтобы их колени соприкасались. Гук сглатывает, взгляд туда переводя, но собирается с духом и вновь в глаза смотрит, старательно игнорируя этот контакт. Тяжело. — Я попытался с ним расстаться, в ответ получил истерику и попытку всё сгладить страстью. Как видишь, это не сработало, потому что я здесь, с тобой, с ума схожу просто от того, как ты смотришь. — А как же я смотрю? — не смущаясь и не отводя взгляд, толкает язык за щеку. — Так, что коленки подкашиваются даже в сидячем положении, — в таком же тоне отвечает, губы снова облизывая. Напряжение меж ними прекрасно, Чонгук чувствует, как внутри кровь быстрее по венам бежит: сердце неутомимо в своём желании с Юнги соединиться, выпрыгнуть, будто это ничего не стоит. Мин ногу на ногу закидывает и поддевает ботинком штанину чужих брюк в районе лодыжки, медленно ведя наверх, мурашки другому альфе даря. Чонгук рот приоткрывает: таким образом с ним ещё не заигрывали. — О, сегодня носки зелёные, — Юнги, ставя ноги обратно, изображает святую невинность. — Разнообразие — это прекрасно. — Это был запрещенный приём, — расстёгивает пуговицу пиджака и чуть ёрзает. — У нас только так, — Юнги улыбается, как довольный кот, явно зная, какой эффект производит. — Ну, вернёмся. Когда ты вошёл в двери ресторана сегодня, я тоже всего лишь хотел с ним деликатно поговорить. И приехал-то для этого, не думая, что и ты сюда рванёшь. — Не мог не. — Моей ошибкой было сказать тебе. Но я рад видеть. Честно. Просто пока не знаю, как оставить прошлое спокойно. Дай мне время, Гук. Я всё решу, — наклоняется, к лицу приближаясь, смотря в распахнутые черные глаза, в которых — благоговение. — Я готов ждать, сколько потребуется, ты знаешь, — шепчет, взгляд на губы опуская, опьяненный их смешанными запахами и осязаемым жаром тел. На этом диване, в этой комнате, в этом ресторане — слишком тесно, слишком близко, но в то же время далеко и недоступно. Чонгук сглатывает желание обтянутых тканью бедер коснуться, мысленно себя по вспотевшим ладоням бьёт. — Постараюсь, чтобы это прошло быстрее, — тоже на шепот переходит. — Хотя уже вечностью кажется. Я так хочу смотреть, — касаться, — без чувства вины. У Юнги от их близости сейчас больше эмоций, чем от утреннего секса с омегой. Чонгук его взглядом давит, о каждом своём потаённом желании говорит, всё ему рассказывает, как на духу. И Юнги в ответ тоже смотрит, говоря сбитым дыханием больше, чем сможет когда-либо вслух. Они погружаются друг в друга, наполняя лёгкие общим ароматом, касаясь лишь коленками и мыслями. Юнги смелеет, облокачивается на диван и кладет свою руку на спинку, пальцами дотрагиваясь до волос другого альфы и задевая тонкую кожу за ухом. Гук даже вздрагивает, но прикрывает глаза, погружается в ощущения, позволяя проводить эту нежную пытку. В голове — вихрь похуже урагана «Эндрю». Юнги всё ещё не верит, что может подобное испытывать к альфе, что этот тающий под его прикосновениями человек — один из самых влиятельных в Корее, тот, кого он сам ещё месяц назад заочно ненавидел. Юнги любит контролировать и знать всё наперед, но сейчас благодарен жизни за то, что она смогла его удивить, как никогда прежде. Этот альфа открыл его с новой стороны, познакомил с самим собой. — Я же могу здесь расплавиться, ты знаешь? — открывает глаза, покрытые пеленой наваждения. — И диван вам испорчу. — Возместишь, — как нечто само собой разумеющееся, — хотя ради этих секунд с тобой мне ничего не жаль. Чонгук, уже по какой-то их особой традиции, перехватывает его пальцы и трепетно целует их по отдельности, благодарит за каждое касание, окутывает нежностью в ответ. У Юнги глаза слезятся, и это не остается не замеченным. Он смахивает свободной рукой скопившиеся в уголках капли и улыбается, не позволяя грусти заполнять их время. — Сокровище, — кажется, впервые называет не по имени, но Мин принимает прозвище, — ну ты чего? — Это так неправильно. Хочу, чтобы мы не страдали. И он тоже. Чимин не заслуживает боли, понимаешь? Чонгук не понимает. Он внутри горит от того факта, что Пак спокойно изменил (а возможно и не раз до этого) тому, кто даже за касание испытывает стыд, кто плачет, чувствуя себя предателем отношений, которые ему уже не нужны. Но сказать — грязно. Не в его правилах. — Он будет когда-нибудь счастлив, — кое-как давит из себя, — и мы. Как тебе помочь? Что я могу сделать, чтобы ты отпустил его легче? — Ему больше нужна помощь, — хмыкает. — Сейчас же думает, что мы за него бьёмся. Наверное, если бы я признался, он бы понял. Но я ведь не могу, да? — почти утвердительно спрашивает, закусывая губу. — Так ты за мою репутацию боишься, — светлеет в осознании. — Пожалуй, в том, чтобы повременить, смысл есть. Не пойми неверно, я с радостью раскрою наши отношения, но позже. Мне нужно будет сначала объясниться с семьёй. — И мне. Я поэтому даже на эмоциях не смог сегодня ему сказать. Решил, что это станет ошибкой. — Спасибо, — говорит серьёзно, — боже, ты идеален, — чуть тише. — Чего? — со смешком и теплотой. — Ты идеален. Не мог не сказать вслух, извини. Юнги снова смущенно смеётся, и эта улыбка, приоткрывающая дёсны — та, на которую Чонгук готов молиться и ради которой можно стать самым нелепым клоуном. Он хочет этого альфу до посинения, но, если быть честным, все пошлости идут в утиль при виде искреннего счастья на чужом лице. Вот она какая, настоящая и всепоглощающая. — А ты извини, что был сегодня грубоватым в переписке. Не мог себе места найти, вина в горле стояла. — Прощу, если поцелуешь, — чуть с вызовом, зная, что по острию ходит, не имея сказанное по-настоящему в виду. — На провокации не поведусь, — спокойно, но с налетом сожаления, — обязательно поцелую, когда стану твоим. «Когда», не «если». Чонгука не так давно за такую формулировку Юнги слишком самоуверенным назвал, сейчас же говорит это, как нечто обязательное. Гук ликует внутри. Как-то плавно их беседа дополняется трапезой, видимо, они совместно решают заесть общий далеко не только физический голод вкусной едой. Смеясь, наслаждаясь друг другом и спокойствием, они отдаляются от всего мирского, забивая на сообщения и звонки в отложенных куда-то далеко телефонах. Здесь, в этой комнате без окон, они имеют право хоть ненадолго побыть счастливыми. Свободными.***
Чимин места себе не находит, то и дело направляя встревоженный взгляд на закрытую тёмную дверь. Пару раз он даже подходит ближе, но звукоизоляция сделана на славу — слышит он только собственное тяжёлое дыхание. На сообщения Юнги не отвечает — видимо, разговоры там серьёзные. Ему после утреннего инцидента по-настоящему страшно. Он какого-то чёрта увидел Чона именно в момент, когда Юнги только начал с ним снова, причём достаточно мягко, говорить, и внутри проснулась искренняя ненависть. Ну как можно быть таким надоедливым? Как можно на что-то рассчитывать, если тебя посылают из раза в раз? Омега боится, что Юнги будет бессилен перед его угрозами. Да, он тоже стойкий, но у Чон Групп влияния объективно больше, что бы Мин ни делал. Хостес не может понять уже, что этому уроду больше нужно — ресторан или он сам. Однако хуже непонимания то, что Юнги утром был уверен в том, что говорит. Он был готов расстаться, лишь бы никому не было плохо. Чимин в очередной раз убеждается, насколько его альфа чуткий и как пытается его уберечь от всякого говна. Но лучше омега это самое говно ложками будет есть, чем позволит распасться любви, которую так упорно строил! Вернее будет сказать, строили. Чимин снова картинно улыбается, слыша очередного вошедшего, но тут же удивлённо вскидывает брови. — Сехун? Ты же сегодня отдыхаешь. — И тебе привет, да, — сменщик хмыкает, поправляя ярко-зеленый пиджак. — Решил забежать за кофе. — Но ты же живёшь совершенно в другой стороне, — хостес окидывает профессиональным взглядом зал, понимая, что может себе позволить чуть расслабиться и спокойно поболтать. — По тебе соскучился, — старательно вкладывает весь сарказм, который может, — а вообще, у меня через полчаса свидание тут неподалёку. — Ого, — Пак впервые слышит от Сехуна такое заявление, — а, вот чего ты такой красивый! Я-то смотрю, что и накрашен, и при параде. Молодец. Сразишь его, сто процентов! Чимин говорит искренне и без задней мысли, зная прекрасно, что для О Сехуна подобное поведение совсем не типично. А начинания молодого поколения всегда нужно поддерживать. — Спасибо, — смущённо улыбается, — я старался. Вообще, Сехун явно пришел вовремя, потому что еще пара минут, и Чимин точно сошел бы с ума и попытался бы выбить эту чертову дверь. Без сожалений и стыда абсолютно. О и правда берет кофе в стаканчике, но не спешит, даря заведённому омеге успокаивающие разговоры ни о чем. — Ой, я тебя не заболтал? — Пак в ужасе смотрит на часы. — Ты не опаздываешь? — Нет, — отмахивается Се, даже не обращая внимание на время. — Ещё могу тут побыть. Ты лучше продолжай рассказывать, что они там дальше учудили! Чимин счастливо улыбается, довольный тем, что его слушают так внимательно и с искренним интересом. Наверное, они с Сехуном смогут уже окончательно вырасти из коллег в друзья. Было бы правда здорово — Паку такого общения не хватает. Нет, Юнги — это Юнги, он на вершине и незыблем. Но дружеских посиделок ему тоже хочется.***
Хозяин ресторана чувствует себя нашкодившим подростком, выходящим из комнаты только на свой страх и риск. Впрочем, Чимин оказывается увлечённым решением конфликта с одним из гостей, и альфа выдыхает, радуясь тому, что хотя бы не пересечется с ним взглядом. Чонгук вышел десятью минутами ранее, и Мин всё это время сидел на полу, откинув голову на диван, пытаясь остыть и прийти в себя. Рядом с Чоном слишком хорошо, чтобы отпускать его без сожалений: Юнги окрылён ожиданием их следующей встречи. У главы Чон Групп в ближайшие дни достаточно плотный график — работа не дремлет, Мин этому даже рад, потому что у него будет возможность заняться Чимином. К слову, о хостес — хозяин ресторана вслушивается в протекающий в нескольких столиках от него конфликт, который явно набирает серьёзные обороты. Чимин старается держаться вежливо, но Мин слишком хорошо его знает, чтобы понимать: омега висит на волоске от крика. В какой-то момент чужая рука без стеснений ударяет Пака по бедру. Сведя брови, альфа за пару мгновений приближается к ним, пытаясь понять, что происходит. У Пака дрожит губа, и у Юнги щемит сердце. — Здравствуйте, Мин Юнги, хозяин заведения, могу как-то помочь? — ресторатор уверенно проходит вперед, непринужденно и как бы между делом прикрывая собой хостес. — Ну наконец-то нормальный человек, — вальяжно тянет подвыпивший альфа лет сорока за столом, — а то с омегами разговоры невозможно вести. Юнги смотрит на гостя с долей скептицизма, мысленно закатывая глаза на дискриминационное высказывание, списывая эту оплошность либо на алкоголь в крови, либо на природную тупость. — В чём конкретно суть вопроса? — с самой милейшей улыбкой спрашивает. — Да всё просто, — разводит руками невпопад. — На тридцатое число я хочу снять зал на ужин. С кем меню обсуждаем, что по деньгам? А то этот ваш, — в сторону Чимина кивает, — какую-то ересь начал нести. — Господин Мин, у нас в ту среду…— начинает Пак. — Я помню, что такое тридцатое число, — успокаивающе поднимает ладонь. — Сожалею, в этот вечер ресторан закрыт на спецобслуживание. — И ты туда же! — возмущённо. — Ну вы не тупите, ребята. Я вообще-то Ён Ган. Назовите цену вопроса, и порешаем, — даже протягивает свою ладонь, испачканную в какой-то еде. — А я, как уже сказал, Мин Юнги, — альфа складывает руки на груди. — И советую Вам найти другое заведение. Их в Сеуле, благо, полно. — Муж хочет тут. Давайте уже решим всё мирно. И всё. — Разговор окончен. Чимин, пошли, — Юнги берет хостес под руку, желая отвести подальше от бушующего. — Шлюшку-то куда повёл? — гогочет сам с себя альфа. — Я с ним, может, не договорил. Юнги разворачивается на пятках и смотрит на залившего в себя ещё одну рюмку альфу с отвращением. Вот носит же земля конченных людей. Он выдыхает шумно, чувствуя, как омега пытается удержать его от любых действий. Но назад дороги нет. А он не хостес, чтоб быть со всеми милыми. В два счета подходит вплотную к гостю и, якобы приобняв его, крепко впивается рукой в плечо и наклоняется, так, что чувствует исходящий запах пота и легкий перегар. — Слушай сюда, если ты сейчас же не извинишься и тихо-мирно не уйдешь, я вызову сначала охрану, потом полицию. И с тобой будут разбираться за домогательства и пьяный дебош. Оно тебе надо? — Я? — противно икает. — Извиниться? Перед кем? В честь чего? — Перед омегой, за своё неподобающее поведение. За себя не спрашиваю — мне глубоко плевать. — Юнги, не надо, — Чимин делает попытки приблизиться, но получает лишь предупреждающий грозный взгляд. — Ой, да было б за что, все они… — И муж твой? Я ему так же могу сказать? — А, так это не просто шлюшка, а твоя шлюшка, — мерзко хихикает. — Тогда извиняй. Юнги качает головой из стороны в сторону, а затем, почти без промедления, на чистом адреналине хватает ближайший нож и с размаху вставляет его в столешницу аккурат рядом с обручальным кольцом разошедшегося альфы, едва не задев толстые пальцы. Гость тут же испуганно икает и, кажется, трезвеет, смотря на шатающееся лезвие. Глаза его и правда становятся больше. — Ещё одно некорректное слово, и я прицелюсь лучше, — Юнги чувствует чужую дрожь и говорит тихо, вкрадчиво. — Извини. Те. — проговаривает альфа, смотря прямо на Чимина. — Юнги, всё, хватит, — хостес не реагирует на обращённые ему слова. — И столешницу новую оплатишь, ага, договорились, хороший мой? — Мин говорит с кивающим на всё альфой, как с ребенком. — Ну, вот и славно, вот и прекрасно. Приятного вечера. Юнги, вновь подхватив Чимина под локоть, ведет его к стойке у входа. Он чувствует в своих смелых действиях чёткое влияние Чон Чонгука, будь он (не) ладен. — На что ты надеялся? — со злостью произносит хозяин ресторана. — Сколько раз было сказано, что в таких случаях зовешь либо меня, либо охрану? А если б я не подошёл? Он бы тебя до слёз довел и облапал, ты о себе когда думать будешь? — Ну вот, зато ты подумал, — омега берёт его за руку, смотря с благодарностью и толикой вины. — Не всегда же рядом буду, — и дело вовсе не в физическом присутствии, Чим. — А ты будь, — забив на всё и всех, Пак заключает его в объятия, к сожалению, подмечая, что родной запах знатно так намешан с чужим, кофейным. Омега им давится, но рук не размыкает: в нем радость от того, что Юнги заступился, что ему не всё равно. А то, что его в ответ не обнимают — мелочи и состояние аффекта. Мин качает головой из стороны в сторону. Вот как этому омеге, который в нём весь мир и свою защиту видит, сказать, что больше не хочет быть рядом? Как не разбить? Стадию отрицания он проходит, учитывая утро, сложно. — Чимин, — Мин выпутывается из капкана рук, — не буду. — Значит, буду тренироваться в защите сам! — отрицая истинное значение фразы, Чимин уходит в свои фантазии, желая вообще закрыть уши, чтобы альфа больше ничего до него не доносил. — Я устал и поеду домой, — отталкивает омегу, — скажу охране, чтобы присмотрели за этим. А ты не смей ходить в ту сторону. Чимин послушно кивает, понимая уже через время, что забыл узнать, как прошла их беседа с Чон Чонгуком. Хотя, учитывая, что Юнги снова намекал на расставание, совсем не продуктивно.