***
До Дня рождения ресторана остаётся три дня. Юнги погружён в хлопоты и всё своё время проводит в стенах « Do eat», координируя действия организаторов и кухни. Много времени проводит с шеф-поваром, повторяя и уточняя уже утвержденное меню. Переживает безмерно, для него этот праздник важнее своего собственного Дня рождения. В этот раз трепет особенный. Вместе с двадцать четвертым годом ресторана они празднуют победу над гнётом корпорации Чон. И пусть этот выигрыш Юнги заполучил в том числе благодаря своим раскрасневшимся губам, ему плевать. Он выиграл нового себя. И новые чувства, не сравнимые ни с чем. Кто бы ему сказал чуть больше месяца назад, что вошедший темноволосый альфа с гнетущим изучающим взглядом станет тем человеком, которому хочется открыться? И которого хочется открыть. Юнги страшно. Страшно менять свою жизнь, странно преломлять её естественное течение, но если его ладонь на болезненных моментах всегда будут ободряюще сжимать, может, оно того стоит? Ему кажется таким правильным и до чёртиков символичным, что впервые они физически сблизились именно в студии. В месте, где Юнги обычно обнуляется и стирается в пыль, он почувствовал себя живым, нужным, любимым и любящим. С Чон Чонгуком они виделись после лишь пару раз, укромно целуясь в машине с затемненными окнами. Юнги чувствует себя подростком, прячущимся от родителей, и это забавляет. Обоих, на самом деле. Губы Чон Чонгука — предательски хороши, отстраняться от них — смерти подобно, а его взгляд, пропитанный истинным обожанием, для Юнги выше всех на свете слов. Им объяснения не нужны, их души уже давно о союзе договорились, а их просто в известность поставили. В кабинет стучат, но времени на ответ не дают. Чимин проскальзывает внутрь и тут же закрывает дверь, не оставляя Юнги возможности обдумывания (или побега). За эти несколько дней, что альфа проводит в заведении, они говорили лишь о работе, и держать марку при остальном персонале получалось прекрасно. Пусть омега и дрожал по итогу после их встреч, Мину об этом знать совершенно не нужно. — Юнги, я так не могу, — тупит взгляд, подходя ближе и не в силах посмотреть в лицо. — Я не могу делать вид, что всё нормально. Даже Сехун уже спрашивает, что у нас случилось. Поговори со мной, — сглатывает. — Прошу. — Чимин, — Юнги встаёт ему навстречу. — Ничего не поменялось с нашего последнего разговора. И с предпоследнего, и с того, что был «до». Прости меня, правда. Я никогда не хотел делать тебе больно. — Но ты сделал, — резко поднимает глаза, в которых застыли слёзы. — Ты всё разбил! Меня, наши отношения, наше будущее! — говорит громко, с силой выдавливая каждое слово. — Чимин, — закусывает нижнюю губу, — поверь, мне тоже сложно, — нервный смешок в ответ, — но всё правда кончено. Мне кажется, лучше быть честным, чем врать тебе в лицо, разве нет? — альфа старается быть максимально мягким, но разбитый вид хостес разбивает и его тоже. — Лучше соври, Юнги, — Чимин рывком приближается и обнимает его торс, пряча лицо на груди, вдыхая такой родной и далёкий запах пачули, — ври мне, сколько влезет, только будь рядом. — Чим, — мягко отстраняет его, приподнимая пальцами подбородок, — ты заслуживаешь того, кто будет тебя всецело любить. Кто будет тебя на руках носить, без вранья и уловок. Прости, что это не я. Так случается, понимаешь? — Нет, не понимаю, — сдерживает всхлип. — Я люблю тебя, Мин Юнги, только тебя. И ты меня. Любовь не умирает, не кончается. Я верю, что она всё ещё внутри тебя. Просто ты сознательно её спрятал, не знаю, почему. — Я люблю тебя, но как друга, не как партнёра. Мы просто не можем быть больше вместе, но мы остаёмся рядом, солнце. Когда Юнги так привычно называет его «солнце», Чимин взрывается. Он сглатывает комок и поворачивает голову вбок, чтобы альфа не видел его слёз снова. — Ну вот как мы с тобой пойдём дальше, как? Например, ты, сколько бы ни врал мне, детей не хочешь. Не протестуй даже, что бы ты ни говорил, я вижу, о чём ты думаешь. А для меня это важно. Я бы не хотел знать, что ты себя переламываешь. Это неправильно. К тому же, я всё ещё думаю о твоей реакции на Криса. Папа счастлив, а ты думаешь о каком-то там «соответствии». И ещё много мелких моментов, Чим. Просто так получается. — Это всё Чон Чонгук? Это ведь не ты говоришь, Юнги! Да пусть он ресторан себе заберёт, лишь бы отстал от тебя и от нас, пусть снесёт, если это цена нашего спокойствия и его отсутствия! По блеснувшей стали в глазах альфы и его поджатым губам Чимин понимает, что перегнул, что пошёл не туда. Он вмиг замолкает, сам поражаясь тому, что посмел произнести. Он вовсе так не думает, он знает, как много это место значит для возлюбленного, и сказал дурость лишь в моменте, не успев опомниться и отфильтровать. — Прости, Юнги, я не хотел. Я зря это сказал, — Мин лишь поднимает руку, говоря этим жестом прекратить любые оправдания. Его сердце от слов заболело. — Чимин, всё кончено. Все подарки остаются при тебе, квартира с машиной тоже, ты знаешь, я не мелочный. Если готов продолжать работать здесь, я против не буду, в другом же случае помогу с трудоустройством. И отдай мне ключи, — протягивает раскрытую ладонь вперёд, смотря с холодом. Чимин сглатывает, понимая, что окончательно разрезал нить меж ними. Он трясущимися пальцами достаёт из кармана брюк связку, медленно, оттягивая момент, снимая два знакомых и таких важных для него ключика. Чуть помедлив, он кладёт их в чужую руку, боясь задеть желанную кожу, боясь обжечься льдом. Юнги сжимает ладонь, отчего-то думая, что он забирает сейчас у омеги ключи от своего сердца. Метки на шее тоже исчезли, стерлись. — Ты ведь знаешь, что всегда можешь обратиться ко мне за помощью? Я тебя не оставляю. — Знаю, — в пустоту где-то сбоку говорит Чимин. Его глаза такие же пустые. Он не верит и не осознаёт. Выходит из кабинета медленно, надеясь, что его догонят, остановят, заключат в крепкие объятия. Но обнимает его лишь целое ни-че-го. Хостес в небытии возвращается в зал, где его, благо, занимают гости и Сехун. Омеге кажется, что, не скажи он тех колючих уничижительных слов, всё ещё можно было бы сейчас вернуть. Он не теряет веру в то, что Юнги к нему вернется. Может, просто дать ему время остыть, а не давить каждый раз?***
Тридцатое число подкрадывается незаметно. У Юнги нервы шалят, так он взбудоражен. Всё утро теряется перед зеркалом, выбирая лучший костюм, но все кажутся ему неподходящими, не достойными этого праздника ни на йоту. Они переписываются с Чонгуком, но как бы тот его ни успокаивал, владелец ресторана не может унять своё волнение. Каждый новый год — знак того, что Юнги справляется, что он всё ещё исполняет то, что отец ему негласно поручил. Альфа в очередной раз обессиленно выдыхает и падает на кровать, прикрывая глаза. Тяжело. В ресторане уже вовсю идёт подготовка, приглашенные артисты явно находятся в пути, а он, Юнги, не доволен ни одним своим пиджаком, словно всё в его гардеробе покупалось не им самим. Подкинул кто-то, видимо. Внезапно он слышит трель дверного звонка и, на ходу натягивая свободные домашние шорты и большую футболку, бежит в коридор. Сердце бешено стучит, он чувствует, кто это, но радоваться раньше времени не спешит. Может, сосед за солью решил зайти? Нет. Кофейный аромат все сомнения собой стирает, и Юнги трясущимися руками замок открывает, тут же улыбаясь во все свои тридцать два. — Привет, сокровище моё, — Чонгук смотрит исподлобья, так же ярко улыбаясь в ответ, и хозяин квартиры его за руки внутрь затаскивает, тут же в тёплые объятия заключая — Не виделись один день, а я соскучиться успел, — спустя несколько мгновений Юнги находит в себе силы отстраниться. — И я, — Гук осматривает его с головы до ног, в очередной раз убеждаясь, что Мин Юнги в естественной среде обитания — это прекрасно. — Вообще, чтоб ты знал, я на весь вечер с работы сбежал. Хочу с тобой этот праздник разделить. — Ты…хочешь быть в ресторане? Рядом с Чимином? — неуверенно спрашивает, хмурясь. — Я смогу сдерживаться. Да, будет тяжело, но, мне кажется, тебе это нужно. — Да, — даже кивает в подтверждение. — Это ещё что такое? — он, наконец обращает внимание на пакет у вошедшего. — А тебе всё расскажи! — дразнит, заводя руки назад. — Пусти гостя, может, так и быть, признаюсь. Юнги цокает, но встает вполоборота и шутливо кланяется, протягивая руки в сторону своей спальни, якобы указывая путь. Чонгук, сняв ботинки, уверенно проходит вперёд, слыша за собой еле различимые шажки. — Боже, ты ограбил магазин? — вошедший вскидывает брови, наблюдая на кучу различной одежды, сваленной прямо на большую, чуть ли не трехместную, кровать. — Мог бы хоть в подмогу позвать. — Это они меня ограбили! — сокрушается, садясь прямо на какие-то вещи и громко вздыхая. — Всё нормальное забрали. Я готов голым пойти! — Ну уж нет, — шутливо (хотя кто знает) протестует глава Чон Групп, — я позаботился, чтобы такого не было. Он протягивает Юнги большой брендовый пакет, позволяя заглянуть внутрь. Костюмная ткань легко угадывается. — Это что? — смотрит на Гука недоуменно. — Компенсация за спортивки, — с ухмылкой отвечает. — Больно было видеть, как ты мучаешься. Попробуй надеть, мне кажется, должно подойти. Юнги чуть скептически осматривает его лицо, а потом, устало вздохнув, берёт пакет и уходит в гардеробную, захлопывая дверь (будто Гук попытался бы войти). На самом деле, он понимает мандраж альфы, учитывая то, как сильно для него ценен это праздник. И сам он порой в поисках подходящего образа перерывал собственный гардероб и все возможные и невозможные магазины. Есть такие события, ради которых ты стараешься выглядеть лучше, чем мог бы выглядеть когда-либо. И от пола это вовсе не зависит. Юнги выходит из гардеробной, и у Чонгука глаза сияют. Костюм-тройка подошел ему, как влитой, и плотная ткань в полоску идеально подчеркивает каждую мышцу, даря ощущение того, что именно так он и должен выглядеть в этот знаменательный вечер. — Спасибо. Мне безумно нравится, Гук, — он смотрит на восторженного альфу, понимая, что эти эмоции обоснованы и как нельзя к месту. — Ты прекрасен. Я рад, что угодил. Юнги, босыми ступнями ступая по прохладному (отключил подогрев) полу, приближается к нему. Он проводит рукой по чужим слегка взъерошенным волосам, приглаживая их, и, приподнимаясь на носочки, касается его носа своим, даря нежность и благодарность. У Чонгука сердце привычно быстрее биться начинает, близость Юнги на него действует демонически волшебно. Он — и энергетик, и самое мощное успокоительное. Чон обнимает его за талию, сминая ткань (и наплевав на это), прижимает ближе, оставляя лишь миллиметр меж их распахнутыми губами, чувствуя дыхание. Впервые, пожалуй, за эти несколько дней, Гук разбивает это расстояние сам, чувствуя уже уверенность и не боясь того, что Юнги передумает или оттолкнет, зная, что желанен, зная, что согласие — безусловное и явное. Он, сглотнув, тягуче-медленно целует его, растягивая каждую секунду на сотни, наслаждаясь тем, как другой альфа в его руках слабеет, тает. От этого невозможно отказаться: пьянящая близость, наркотическая отдача, безумное «правильно». Юнги хаотично гладит его руки, плечи, вкушает напряжение в чужих мышцах и погружается в поцелуй, не думая ни о чём. Ноги ватные, и потому в моменте хозяин квартиры не замечает, как мягко его укладывают на скинутые в кучу вещи. Какая-то пуговица больно впивается в спину, он, не разрывая влажного поцелуя, вытаскивает смятые брюки из-под себя, обеими руками обнимая Чонгука за шею, прижимая ещё ближе, позволяя углубиться. Мурашки пронзают тело, когда Гук ниже поцелуями спускается, шею открытую терзая. Он расстегивает пиджак и жилетку, поглаживая горячую кожу лишь через рубашку, а затем размыкает пуговицы и на ней, не в силах сопротивляться желанию увидеть оголённую кожу. Юнги громко стонет, когда Чонгук прикусывает его выпирающую ключицу, спина невольно выгибается. Гук оставляет влажные поцелуи на его вздымающейся груди, гладит руками напряженные бедра, и невольно чувствует чужое возбуждение. Он касается Юнги между ног, накрывая его член ладонью сквозь плотную ткань, и понимает, что остановиться будет тяжело. Чон возвращается к соскучившимся по нему губам, в очередной раз дарит чувственный поцелуй, наслаждаясь тем, как Юнги прижимает его, как выгибается навстречу, как руками пытается дотянуться и до его члена, коснуться, с ума окончательно одним движением свести. Чонгук нарочно не поддается, благо, разница в росте позволяет, и Юнги разочарованно мычит ему в рот. — Тише, тише, — Гук разрывает поцелуй, приподнимаясь на локтях и видя в глазах напротив лишь желание не останавливаться, — мне кажется, если мы продолжим, то безбожно опоздаем. Либо вообще не приедем. Я за себя не отвечаю. — Я тоже, — на выдохе соглашается Юнги. — Ты прав, просто...мне так хорошо, — рядом с тобой. Вместо ответа Чонгук, не выдерживая, целует его ещё раз, на этот раз лишь нежно, плавно, и с трудом отстраняется, вставая, лишая Юнги приятной тяжести. Гук помогает ему сесть и осторожно застегивает пуговицы на рубашке, стараясь не обращать внимание на выпуклость брюк. — Сильно помялся? — облизывая губы, спрашивает Мин, вставая на ноги. Глава Чон Групп рассматривает его со всех сторон, критически оценивая. — Нормально, словно ты просто надел его двумя часами раньше. — Ну да, было бы странно увидеть на нем надпись «я целовался с Чон Чонгуком», — хмыкает. — А ты бы хотел? — приподнимает бровь, толкая язык за щеку. — Конечно! — вкладывает весь сарказм во фразу. — А может лучше тату на лице, м? Чонгук осторожно чмокает его в лоб, задерживая губы чуть дольше положенного. — Это я место выбрал, — поясняет, тут же получая шуточное недовольство в ответ. — Какой вы деловой, господин Чон, — наглядеться не может. — Помоги мне убрать это всё, пожалуйста. Мне ещё нужно что-то с волосами придумать. Чонгук, конечно, соглашается, и вдвоем они достаточно быстро возвращают гардеробной приличный вид, словно Юнги и не устраивал здесь погром двумя часами ранее. — Слушай, у тебя же есть гель для укладки, да? — спрашивает Чон, когда они любуются результатом проделанной работы. — Да, валялся где-то, а что? — Юнги поворачивается к нему. — Позволишь ли ты мне, — чуть запинается, думая, не слишком ли это странно, — заняться твоими волосами? Мин несколько раз моргает, пытаясь взять в толк, что от него хотят, а потом в удивлении приподнимает брови. — Ого, это неожиданно, — видит неловкое смущение на чужом лице и желает его как можно скорее стереть, — но я буду очень рад, — улыбается и смотрит ясно, видя, как тут же начинают снова сиять глаза Чона. Они приносят в ванную один из белых стульев, потому что оборудованного туалетного столика у Юнги просто нет. В большом зеркале над раковиной он отлично видит все манипуляции Чонгука, и это оказывается завораживающим зрелищем. Тот аккуратно расчесывает черные волосы, боясь любым действием боль причинить, максимально осторожно пропускает пряди меж своих пальцев. Происходящее кажется Юнги таинством. Видно, что Чонгук хочет сделать всё идеально. Он оставляет уши альфы открытыми, убирая волосы назад, тщательно смазывая их гелем, стараясь не переборщить, но в то же время надёжно закрепить. Он чуть ли не укладывает волосок к волоску, и эта забота расщепляет сердце Юнги на атомы, умиляет его до невозможности. — Как тебе? — не показывая волнения, спрашивает Чон. Он знает, что такая прическа для Мина непривычна: обычно его волосы находятся в свободном полёте, даже почти целый найденный гель для укладки был на грани окончания срока годности. — Это…вау. Не думал, что мне пойдёт подобное. Однако кое-что добавлю, — он высвобождает небольшую прядку с левой стороны, чуть подкручивая её пальцами и оставляя свободно висеть у лица. — Чтобы тебе было, что поправлять. Чонгук смеётся, любуясь тем, с каким интересом Юнги рассматривает сам себя в зеркале. Он точно не врёт — в его глазах видно, что собранный образ действительно импонирует. — Чон Чонгук, ты, что, мой фей-крестный, м? — оборачивается, отводя взгляд от собственного необычного отражения. — Костюм подарил, пусть и пытался его потом снять, — Чонгук иронично цокает, — прическу тоже сделал. — И тыкву в Буггати Широн тоже превратил, да-да. Только больше хочу быть твоим принцем, позволишь? — протягивает руку, будто на танец приглашая. Юнги без сомнений вкладывает в его тёплую ладонь свою.***
Чимин нервничает, потому что вечер начался, а Юнги, пусть и совсем немного, но задерживается. Сотрудники выглядят расслабленными и наслаждающимися тем, что происходит: празднование организовали и правда на лучшем уровне. Помимо еды собственного приготовления, они заказали ещё различных деликатесов, потрясающих своим многообразием. Пока что на сцене джазовый коллектив, он разогревает и дарит приятную, уютную атмосферу, и хостес понимает, что сейчас все откинули проблемы куда подальше. — Хей, Чим, попробуй, это прекрасно! — Сехун придвигает к нему тарелку, беспокоясь, но омега лишь отрицательно мотает головой. Сердце словно в желудке бьется, он есть сейчас не способен. — Позже, Се, я пока не голоден, — безбожно врёт, и О это понимает, поджимая губы. Второй хостес знает, что это наглая ложь, но не давит на коллегу. Он чувствует, что между ними с господином Мином происходит что-то неладное, и боится эти струны души задевать, уверенный, что услышит в ответ лишь чужие всхлипы боли. А боль Чимина для него тоже больна. Внезапно Пак оживляется, вытягивает голову ко входу и затем, ничего не сказав Сехуну, быстрыми шагами приближается к вошедшему. О смотрит с интересом, не совсем понимая, кто этот гость и почему охрана его пропустила без вопросов. — Сухо! — Чимин чуть ли не сносит старшего омегу с ног, улыбаясь во весь рот. — Добрый вечер, рад вас видеть! — И я рад, Чимин, — папа Юнги обнимает его чуть дольше обычного, словно успокаивает, и Пак понимает: он в курсе. — Не подскажешь, где мне разместиться? Юнни говорил, для нас с ним будет отдельный столик с краю. — Да, конечно, я вас провожу, — Чимина потряхивает от нервозности, но он старается не подавать виду. — Юнги, конечно, в своём репертуаре. Как всегда, в центре персонал, а он сам на окраине, у туалетов. — Наверное, за такие мелочи его и любят, — пожимает плечами Сухо, когда они достигают места назначения. — Присядешь ненадолго? — останавливает думающего оставить его одного юного омегу. — Само собой, — Чимин в глубине души надеялся, что ему это предложат. — Как вы, как работа, как...Крис? — О, спасибо, всё чудесно. Продолжаю реализовывать проекты, сейчас снова три в разработке, так что наслаждаюсь тем, что есть ещё порох в пороховницах. А что до Криса, — мечтательно улыбается, — похоже, скоро мы съедемся. Я его не тороплю, но постепенно начинаю создавать комфорт и для него. Недавно вот начал оборудование тренажерного зала, чтобы ему не надо было уезжать. — Это прекрасно! Вы большой молодец, наверное, всё происходящее так волнительно, — вежливо поддерживает разговор, внутри борясь с завистью и грустью за самого себя. — Я рад, что позволяю себе становиться счастливым, — пронзительно смотрит младшему в глаза, — и тебе советую, Чимин. Я очень переживаю за твоё состояние. Юнги мне рассказал. Пак не ожидал, что Сухо скажет всё так прямо, и потому у него на мгновение перехватывает дыхание. — Вы думаете, это правда всё? — помедлив, спрашивает, неловко, словно виноватый школьник, тупя глаза. — Нет шансов? — Милый, — Сухо, глубоко и вымученно вздыхая, накрывает его ладонь своей в успокаивающем жесте, — это всё. Отпусти моего мальчика из мыслей. Тебе правда будет лучше с другим. Юнги всё решил чётко, и его вряд ли получится переубедить. Ты прекрасный омега, Чимин, правда. Мечта многих, безумно красивый, милый, трудолюбивый. Сохрани это в себе и иди дальше с высоко понятой головой. Уверен, ты найдешь того, кто подарит тебе всю любовь. У Чимина комок в горле собирается, он готов всхлипнуть, но в очередной раз не выпускает слёзы наружу, считая это слишком глубокой слабостью, тем, что должно видеть только его отражение в зеркале. Омега поворачивает голову в сторону знакомого и любимого запаха, и его сердце падает куда-то в пятки. Во-первых, Юнги выглядит просто богоподобно: новый, очевидно, костюм до чёртиков идёт ему, а нестандартная причёска дополняет образ, добавляя ему статности. Чимин сражён. Во-вторых, рядом с ним, улыбаясь, стоит грёбаный Чон Чонгук. — Какого хрена вы здесь забыли, Господин Чон? — тут же, будто нападая словами, спрашивает хостес, вкладывая весь яд в произнесенное. — Вы вроде как со своей компанией грезите об уничтожении ресторана, так с чего же сюда пожаловали? — Чимин, распорядись принести ещё один стул к моему столику, пожалуйста, — не реагируя, просит хозяин ресторана. — Чон Чонгук сегодня является моим гостем, а не нашим врагом, уважай это, пожалуйста, — Мин говорит это безапелляционным тоном, и Пак, сдерживая ярость, встаёт со своего места, находя ближайшего нанятого на этот вечер официанта и не желая ссориться со своим альфой. Омега, разгоряченный и обиженный, возвращается на место, встречаемый взбудораженным Сехуном, который, конечно же, наблюдал за всем произошедшим со стороны. Сменщик пытается его успокоить и узнать подробности, но Чимин залпом выпивает бокал розового вина, стирая этим все вопросы. Он закидывает в себя ещё, сидя с пустыми глазами добрый десяток минут и ни на что не реагируя. — Это папа Юнги, — через время подаёт голос, — а рядом, как ты догадался или узнал, чёртов Чон Чонгук. Ты вроде не видел его в жизни, так вот, любуйся дьяволом. — Он же к тебе подкатывал? Как господин Мин может с ним, — пауза, подбирает слово, — дружить? Со стороны общение троих за столиком действительно кажется дружеским. Чону будто бы комфортно рядом с семейством Мин, он активно жестикулирует, что-то пылко рассказывая, и видно, что слушатели заинтересованы. Хозяин ресторана позволяет себе его перебивать в потоке, а старший смотрит на них двоих с теплотой, будто бы все давно знакомы. — Я не знаю, Сехун, правда. Устал уже об этом думать. Давай наслаждаться вечером, а с этим, — он бросает очередной взгляд вправо, обжигаясь об искреннюю улыбку Сухо, обращённую к Чону, — я разберусь потом. Не при всех. Юнги выступает с речью, и Чимин плохо разбирает слова, лишь в упор за ним наблюдая, любуясь каждым миллиметром его идеального лица, вспоминая, сколько раз его целовал, сколько раз эти губы были на его собственном члене, сколько слов они сказали (и сколько из них в итоге оказались бессовестно лживыми). Ему хочется разреветься или сильно закричать, но он, зависший в пространстве с бокалом в руке, способен только его взгляд на себе ждать, молить о внимании, которого так по итогу и не удостаивается. Он смеётся на выступлении стендап-комика невпопад, зато когда начинаются танцы, вырывается в центр зала вместе с Сехуном, просто желая отдохнуть и забыться.***
Сухо рад, что они смогли познакомиться, что всё произошло именно так, как было нужно. Чонгук ожидаемо очаровывает его, помимо харизмы, трепетом и вниманием в сторону Юнги, и, видя его счастливым, омега тоже испытывает неподдельное счастье. Размышления Чона импонируют ему, этого альфу приятно и интересно слушать, а то, как он смотрит на его сына… Даже странно, что Чимин ещё ничего не понял. Хотя, пожалуй, в его картину мира это просто-напросто не укладывается, так что, наверное, не стоит этому удивляться. Младшего омегу жаль, но Сухо уверен, что тот справится. Он сильный, пусть весь вечер и бросает взгляды сожаления в их сторону. Всё забывается, всё стирается. У него вся жизнь впереди. Яркая и полная любви, Сухо не сомневается. — Юнги, я почти соврал тебе, — старший выпадает из своих мыслей, слыша странную фразу от Чона. — Всё же не весь вечер проведу в ресторане. — Тебе нужно уехать? — с ноткой грусти, но понимающе спрашивает младший Мин. — Нет, я бы хотел тебя украсть на час. Поздравлю с днем рождения ресторана. Позволите? — обращается к омеге. — Конечно, — расплывается в улыбке Сухо, а Юнги удивленно хлопает глазами. — Куда ты хочешь меня украсть? — поддельно возмущается. — Узнаешь на месте. А я пока мигом в уборную. Не скучайте! — еле держится, чтобы не чмокнуть на прощание, и быстро ретируется. — Пап, — сглатывает. — Как он тебе? Гук на самом деле взволновался, когда я ему сказал, что ты тоже тут будешь. — Теперь я уверен, что твой выбор правильный. Я с тобой, Юнги. Будь счастлив. На вас, конечно, некоторые косо смотрят, но это мелочи. — Это те, кто знают его как разрушителя ресторана. Ничего, он скоро объявит, что всё решено, как разберётся внутри компании, и всех это переживание отпустит. Он порывался выйти на сцену сегодня, но я сказал ему, чтобы сначала прекратил все поползновения со стороны своих сотрудников. Это будет логичнее, а то вот сегодня объявит, а завтра утром опять доставать начнут по незнанию. — Всё правильно. Объявление никуда не сбежит. — Надеюсь, не заскучали? — Чонгук возникает из-за спины папы. — Ой, все кости тебе успели перемыть, не переживай, — посмеивается Юнги и встаёт со своего места. — Мы вернемся, но, если захочешь уехать раньше, напиши, ладно? — Конечно. Отдыхайте! — Рад знакомству, Сухо, — почтительно кланяется, — для меня это честь. — Для меня тоже, Чонгук, — кланяется в ответ. Чон идёт вперёд, и Юнги, окрылённый их тёплой беседой, поспевает за ним практически шаг в шаг, однако останавливается почти на выходе, когда шнурки на ботинках предательски развязываются. Жестом он показывает, чтоб Гук его не ждал, и садится на одно колено, трясущимися от предвкушения пальцами пытаясь как можно быстрее устранить проблему. — Ты снова с ним куда-то уходишь? — шатающийся хостес возникает рядом, и Юнги, вставая в полный рост, понимает, что тот максимально пьян. Интересно, почему? — Снова меня оставляешь. Может, ты вообще с ним встречаться начнёшь, м? — омега говорит медленно, его язык заплетается, но слова разобрать можно вполне чётко. Юнги чуть ли не издаёт нервный смешок, поражаясь тому, как Пак попал в цель. — Хотя нет, ладно, не надо его присутствием тебя терзать, ты и без того слишком часто с ним, наверное, это мне пора его ухаживания принять. Ну а что! Отличный вариант, красавчик, богатый, м? Что думаешь? — с вызовом пьяными глазами смотрит. — Думаю, что тебе надо домой, Чимин. Я вызову тебе такси, — Юнги открывает приложение на телефоне, а к ним в это время подходит обеспокоенный О Сехун. — Я не хочу домой! Я ещё не навеселился! — протестует Пак, пытаясь вырвать у него телефон из рук. — Сехун, приглядишь за ним, пожалуйста? Если станет плохо, вызови такси, деньги я тебе переведу. — Я о нём позабочусь, господин Мин, не переживайте, — уверяет его омега. — Спасибо, — кивает, грустно вздыхая, и покидает здание, заставляя Чимина в очередной раз разочароваться.***
Тэхён переворачивает страницу, увлеченно следя за текстом. Скворчащее мясо и звук закипающей для лапши воды создают идеальный фон для умиротворенного вечера, и омега наслаждается им. На мгновение открывается от шикарного закрученного детектива, и наблюдает за Хосоком, который, мельтеша, занимается приготовлением ужина. Омега улыбается. Ким изначально предложил заказать что-нибудь на дом, но альфа твёрдо настоял на том, что лично приготовит им курочку с его фирменным соусом. И вот сейчас, бедный, мучается, не совсем поспевая. Оставив закладку и откладывая книгу, Тэ встаёт со стула, лишаясь максимально удобной позы, и без слов принимается помогать своему альфе, чётко видя, где у него возникают затруднения. Хосок шепотом произносит слова благодарности, и вместе они достаточно быстро доводят еду до нужного состояния, наслаждаясь созданными ароматами. — Спасибо, Тэ. И извини, — в голосе Хосока чувствуется (такая привычная) вина. — За что? — недоумевает омега, накладывая вторую порцию. — Я хотел сделать тебе спокойный вечер, а в итоге всё равно напряг, — поясняет. — Всё хорошо. Не переживай. Хосок и правда в последнее время сдувает с него пылинки и даже больше. Он, кажется, ходит на цыпочках и фильтрует каждое произносимое слово, дарит ему всё свободное время и бесконечное, всецелое внимание. Тэхён погружён в эту заботу и внимание, благодарен своему альфе за старания. Он видит в его глазах раскаяние и понимает, что тот разбит произошедшим не меньше. Раньше он был погружен в свою боль, но самостоятельно искромсанное сердце Чон Хосока теперь видит тоже. Тэ ставит тарелки на стол, тут же оборачиваясь, видя, как Хосок предусмотрительно замачивает грязную посуду водой. Он бесшумно подходит к нему со спины и ждет, пока тот обернется. Хосок, не слыша ничего из-за шума воды, удивленно вздрагивает, видя омегу так близко, и сглатывает. — Поцелуй меня, Хо, — тихо произносит Ким, но эти слова как самая громкая сирена в голове Чона раздаётся. Он, не веря и боясь, что любимый вот-вот передумает, с трепетом и нервозностью его за руки берёт, сжимая так крепко, насколько это возможно без причинения физической боли. Альфа наклоняется быстро, видя, что Тэ прикрыл глаза в ожидании, и неспешно, издеваясь над самим собой, накрывает его губы своими, двигаясь медленно. Ему отвечают, и осознание этого до боли вкусное. Тэхёна чуть потряхивает, они оба это чувствуют. На секунду омега хочет отстраниться, прекратить, а потом гасит в себе эти мысли. Это же его Хосок. Родной, любимый, пусть и совершивший ужасную ошибку. — Я люблю тебя, Тэхён, — отстраняется первым, не желая, чтобы это сделал омега. — И я, — еле различимо. Их момент единения разрушает звонок на телефоне Хосока, и, виновато поджав губы, альфа берёт трубку, уходя в коридор. Тэ стоит, пальцами касаясь поцелованных губ, и улыбается. Всё возвращается на круги своя. — Чёрт, — Чон возвращается на кухню, — попробуй позвонить Гуку, меня он не берёт. Звонили по пресловутому инвестиционному проекту, срочно нужно уточнение от него, без его слова не решусь им дать указание. Тэхён без слов спешно кивает, выбирая контакт из быстрого набора. Не снискав успеха, он залезает в рабочие чаты. — Странно, вроде как вопрос не задавали, — хмурится. — Видимо, решили напрямую через меня, не знаю, — отмахивается. — Чёрт, ещё и телефон садится, — Хосок причитает, ставя аппарат на ближайшую зарядку, что в кухонном фартуке предусмотрительно вшита. — Он недоступен. Может, со вторым телефоном? — переживает Тэхён. В голову ударяет резкая боль. Его слегка подташнивает, извиняясь, он быстрым шагом идёт в ванную, оставляя Хосока одного дозваниваться и искать главу Чон Групп. Допуск к геолокации второго номера есть только у старшего Чона, и он чертыхается, видя, что брат находится на территории «Do eat». Вот нет больше мест в Сеуле! Браня брата на чём свет стоит, он ещё несколько раз звонит ему, а потом, с трудом решаясь, всё же пишет смс на номер, который желал бы навсегда удалить из памяти (своей и телефона). Пак Чимин отвечает почти сразу. «Добрый. Был. Ушёл». Хосок хмурит брови, проверяя локацию в приложении. Нет, последний раз она обновлялась четыре минуты назад именно в ресторане. Ни ближе, ни дальше. Какого чёрта хостес ему врёт? Для чего? Он пишет рассерженное сообщение и, не дожидаясь возвращения омеги, бежит в комнату переодеваться. Да, намечался романтический ужин, Тэхён вроде как оттаял, но работа не спит, и альфа просто-напросто не простит себе ошибок, не может в грязь лицом ударить. Говорить ему, что едет в ресторан, считает опасным — вряд ли ему понравится эта новость. Ну а что ещё прикажете ему делать? Сидеть сложа руки, когда на кону деньги компании? А Тэхён его дождётся, Тэхён понимает, Тэхён с ним всегда рука об руку, Тэхён знает, с кем свою жизнь связал. Альфа, поправляя спешно надетый пиджак, влетает в кухню, видя, как его любимый застыл перед столом, о чём-то задумавшись. Хосок тут же решает, что это из-за их разрушенного вечера, и виновато поджимает губы. — Прости, дорогой, но я узнал, где он, и доеду до него. Мигом вернусь, правда! Может, даже не придётся подогревать наш ужин. Это в идеале. Он подходит к недвижимому омеге, спешно чмокает его в синюю макушку, и снимает телефон с подзарядки, тут же убирая в карман. Громко хлопает дверь. Тэхён тут же обрушается на пол, не в силах заплакать, не в силах кричать, не в силах даже болезненно хрипеть. Хосок снова врёт ему в лицо, снова его разрушает. Сегодня Тэхён подарил поцелуй прощения предателю. Других мыслей у омеги нет. Он должен был сразу понять, ведь всё кричало, что дело не чисто: информации в рабочих чатах не было, Хосок весь нервный, но главное… «Предлагаю приехать и проверить лично» Злосчастное уведомление, которое Тэхён, вопреки своему привычному поведению, решает прочесть. Он представляет пошловатую улыбку на лице Пак Чимина, когда тот писал эти слова, и его начинает подташнивать снова. Ким Тэхён, наивный дурачок, только успел поверить, что у них всё налаживается, что они смогут преодолеть этот этап, что Хосок любит его одного. А он срывается по первому зову другого омеги. Придумывает нелепые причины, чтобы сбежать с их уютного вечера, чтобы что? Быстро кончить и вернуться? Мерзко. Тэхён собирает все свои силы в кулак, игнорируя тянущую боль в животе, и идёт в кладовую. Он достаёт свой самый большой чемодан, вспоминая, как они вместе покупали его перед поездкой в Соединенные штаты. Грустная улыбка пробегает по его лицу, быстро заменяясь безразличием, и он перемещается в гардеробную, думая, что забрать в первую очередь. Блейзер, что они купили в Токио? Блузку, о которой он мечтал несколько недель и которую получил в итоге на какой-то дурацкий праздник по типу «Дня огурца» (Хосок не знал, к чему приурочить)? Одну из их парных толстовок или, быть может, любимые бежевые брюки Чона? Каждая вещь — в истории. Той самой, которую Тэхён хочет забыть, вычеркнуть навсегда. Видимо, уйдёт он, как есть: лишь с разбитым сердцем и огромным грузом на плечах. Боль в животе становится нестерпимой, он снова вынужден сесть на пол. — Тише, маленький, пожалуйста. Хоть ты меня не покидай. Почти обездвиженный поглощающей всю нутро болью, он умудряется вызвать скорую помощь. Хорошо, что Хосок в спешке не успел закрыть дверь на замок: омегу спустя несколько мгновений покидает сознание.***
Чонгук как бы невзначай поглаживает его колено, не отрываясь от дороги, и Юнги улыбается. Чон специально не пил сегодня, чтобы принципиально отвезти его куда-то самостоятельно, и это трогает его до глубины души. Мелочь, песчинка, но идеально дополняющая и без того прекрасную общую картину. — Я и сам хочу ему рассказать уже. Его боль слишком колючая, — нарушает Чон комфортную тишину. — Чимин исколол и меня, да, — соглашается, — но скоро ему станет легче. Расскажем, и он перестанет мучаться догадками. Мне кажется, он сейчас похож на пороховую бочку. — Наверное, терять тебя — мучительно. Но не хочу это проверять. Юнги накрывает его скользящую по бедру ладонь своей, говоря этим больше, чем любым активным протестом. Он уже не понимает, куда они едут, где они: темнота сумерек лишает его возможности ориентироваться. Чонгук смиренно игнорирует его расспросы. Автомобиль останавливается у подножия небольшого холма, и они выходят. Юнги идёт за Чонгуком, боясь, не понимая, чего ждать. Чуть замедляясь, Чон переплетает их пальцы, и Мину становится менее страшно. Они будто в каком-то парке или, не дай бог, в лесу: вокруг много зелени, где-то вдалеке виднеется освещенная пешеходная тропа. Подъём на холм не занимает много времени, и, когда до вершины остается несколько метров, Гук останавливается. Смотрит на часы, кивая сам себе, и, не размыкая рук, поворачивается к Юнги, загораживая обзор. Кажется, там, куда они идут, тоже светло. Или только кажется? — Это не подарок в привычном понимании слова. Скорее, я хочу преподнести тебе лишнюю улыбку. Однажды я увидел твои эмоции от этого, и решил, что просто обязан их повторить. — Не томи, я уже весь извёлся. Чонгук посмеивается, сжимает его пальцы и, наконец, делает несколько больших шагов, ведя за собой и другого альфу, боясь реакции. Юнги открывает рот, настигнутый самым настоящим шоком. Он часто дышит, глаза бегают по местности, изучая каждый метр, и осознание того, что это всё для него одного, просто сражает. С холма раскрывается потрясающий вид на достаточно большое озеро. Но воду сложно разглядеть — вся поверхность усыпана сотнями, если не больше, ярких плавающих фонариков. Несколько людей на берегу, которые, очевидно, их запускали, получив отмашку от Чонгука, удаляются. — Я закрыл парк для посещений на два часа, чтобы никто нас не видел и не смущал тебя. И потом фонарики соберут, чтобы ты не переживал за экологию. — Это просто нереально! — Юнги делает несколько шагов вперёд, разъединяя их руки и любуясь сотворенной Чонгуком картиной, и хочет пищать от восторга. Хочет зацеловать другого альфу и никогда не отпускать. — Ты…я…просто… — Я рад, что тебе понравилось, — смотрит, как на самое ценное в мире, каждую секунду этой улыбки себе на кассету записывает. — Просто тогда, на вертолете, это было на удалении, я решил, что тебе понравилось бы увидеть это вот так. Близко. И специально для тебя. — Ты запомнил. Ты запомнил несколько мгновений, когда я восторгался этим, — в неверии смотрит на него. — Каждую секунду твоего счастья я дорого оцениваю, Юнги, — смотрит серьёзно. — Мне даже немного страшно, — тихо произносит. — Прости, — сглатывает. — Но с тобой я не могу иначе. Одно твоё существование во мне всё лучшее пробуждает. — Глупенький, — Юнги подходит ближе, палец к его губам прислоняя, словно приказывая замолчать. — Мне страшно от того, что я в тебе плавлюсь. Что я позволяю так за собой ухаживать, так заботиться. Мне жутко непривычно. Обычно я так делаю, но с тобой мне не страшно отпустить бразды правления. Мне не страшно тебе довериться, Гук. С тобой я другой, — опускает ладонь, смотря мягко, душу открывая. — Мне кажется, природа где-то совершила ошибку, — Чон бережно прядку за ухо заправляет, любуясь подсвеченным яркими фонарями лицом. — Если бы мы были разнополыми, то точно истинными. Знаешь, папа в детстве постоянно добавлял масло пачули во все мои шампуни и гели для душа. Я пачули окутан был, у меня этот аромат ассоциируется с теплотой, беззаботностью и уютом. — Ты никогда раньше не рассказывал, — Юнги удивляется, задумываясь о том, что это могло бы быть правдой. Какая несправедливая порой Судьба! — А я без чёрного кофе жить не могу, ты знаешь, — выдерживает паузу, — и без тебя больше не хочу. Юнги говорит это, словно отрезает, испугавшись самого себя, их взгляды разрывает, отворачиваясь в сторону покрытой фонариками поверхности воды. Чонгук не наседает, вкушает нереальность сказанного и пытается переварить, понимая, что пока не способен. Он подходит к Юнги, обнимает одной рукой его за талию, позволяя уложить голову себе на плечо. Они смотрят на двигающиеся от ветра фонарики, чувствуя вместе с ними безмятежность, спокойствие. Им хорошо рядом, и этот момент хочется растянуть. — Гук, — Юнги нехотя отстраняется, поворачиваясь к альфе. Он смотрит на расслабленное лицо, на сияющие глаза напротив, и тонет, будто озеро — под ногами, а не где-то там в поле зрения. — Ты знаешь, что я влюблён в тебя? Чонгук улыбается резко, невольно, ожидая услышать всё, кроме этого. Приятное тепло расплывается по телу. Мин Юнги — это окончательно и бесповоротно. Чонгук и не подозревал до этого момента, насколько всё-таки важно именно услышать это. Не думать, не читать между строк, не понимать, не догадываться, а твёрдо знать. — Теперь да, — он обнимает его, целуя в макушку несколько раз, прижимая так сильно, как только может, с каждый поцелуем шепча такое громкое в своей тишине «люблю». Юнги мечтает, чтобы они стояли так, окутанные теплотой вечера, вечно.