Ему ничего не снится. В голове приятная пустота, и это чувство свободы — прекрасно. Словно кто-то стёр размашистым движением все мысли и переживания, все невзгоды, размышления о прошлом и, что самое главное, будущем.
Не раскрывая глаз, Юнги потягивается, издавая звуки, похожие на мяукание. С пробуждением на него обрушиваются воспоминания о том, что произошло вчера: и подарок Чонгука, и сцена с Чон Хосоком, и поцеловавший другого омегу Пак.
Это даже забавно. Он, Юнги, отдал своё сердце человеку своего пола, альфе, а Чимин, хоть и не зная происходящего, последовал по наитию его примеру. Первичный шок от осознания прошёл, и сейчас Юнги улыбается — пусть этот омега будет самым счастливым, как того и заслуживает.
Он открывает глаза, обнаруживая, что находится в кровати один. Можно было понять это по истончившемуся кофейному аромату и отсутствию чужого глубокого дыхания рядом, но разочарование всё равно оседает на его опущенных ресницах.
Юнги не знает, сколько сейчас времени (и какой вообще сейчас день). Окна так же закрыты плотной тканью, не пропуская внутрь и капли солнечного света, и в целом альфе нравится это ощущение: не следить ни за чем, не смотреть нервно на циферблат. Не спешить, в конце концов.
Босые ноги осторожно погружаются в высокий ворс мягкого ковра. Юнги запускает ладонь в волосы, заправляя их назад, и встаёт. Организм его отдохнул максимально, он чувствует бодрость и желание жить. А, может, это всё же от того факта, что он здесь — с
ним.
Альфа усмехается сам себе. Чон Чонгук стал слишком важен для него, а когда возводишь кого-то в абсолют, то пораниться и ошибиться становится в разы реальнее. Он не хочет думать, что Гук способен его обидеть, но, доверяя своё сердце, нужно быть готовым к тому, что его могут уронить, разбив вдребезги.
Он сладко тянется ещё раз, уже стоя, и хрустит шеей, наклоняя её в стороны. Запускает ладонь под легкую ткань пижамной футболки, непроизвольно гладит себя по горячей после сна коже живота, а затем проходит в ванну, решая, что, несмотря на время суток, ритуалы он проведёт утренние.
Прикрывая дверь комнаты и подходя к лестнице, он слышит звуки каких-то действий снизу, приправленные потрясающим ароматом чего-то съестного. Точно, еда. Живот предательски урчит, и Юнги благодарен Чонгуку за то, что тот об этом явно подумал. Скользя ладонью по деревянным перилам, он тихо спускается на первый этаж, идя на свет, исходящий из зоны кухни. В очередной раз подмечает дорогую отделку, качественное, пусть и минималистичное, убранство. Ну а что ещё стоило ожидать от главы Чон Групп?
Мин замирает в арке, ведущей на кухню-столовую, и улыбается так ярко, как только может. По открытым окнам можно понять, что уже вечер — смеркается. Чонгук же, явно увлеченный играющей в накладных наушниках песней, летает-танцует в пространстве, успевая ещё готовить нечто аппетитное и безумно ароматное. На нём лишь спортивные штаны, а на правое плечо накинута снятая, видимо, за ненадобностью, белая футболка.
Он танцует, повернувшись к гарнитуру, и вошедшему остается лишь наслаждаться перекатывающимся мышцами его мощной спины, любуясь, сдерживая желание облизнуть пересохшие вмиг губы.
Юнги бы вечно наблюдал за ним таким. Расслабленным, спокойным, погруженным в деятельность, но в то же время ничем не обремененным. Это так прекрасно — видеть, когда человеку действительно хорошо.
Чонгук поворачивается, тянется за очередной приправой на кухонном островке, и их взгляды неизбежно пересекаются. Юнги видит в этих глазах теплоту и лёгкий налёт удивления
(ну ты же не думал, что я телепортировался из дома?). Гук глуповато улыбается и тут же снимает не нужные уже наушники, разворачиваясь полностью, распрямляя плечи. Юнги не сдерживается и тягуче-медленно проходит взглядом по его вылепленному упорным трудом в зале торсу, останавливая, кажется, дыхание. Этих мышц хочется коснуться (языком или пальцами — не так важно), и Мин, следуя своим желаниям, приближается, подходит, огибая кухонный островок. Он смотрит Гуку в глаза, хотя точно нужно ниже, и осторожно опускает ладонь на крепкую грудь, ровно там, где бешеное сердце бьётся.
— Доброе...вечер? — произносит, вдыхая тягучий аромат кофе.
— Привет, — через мгновение отвечает Гук, ожидая, что рука сейчас пойдет ниже, что его сладостное мучение продолжится.
— Кажется, что-то горит, — Юнги поворачивает голову в сторону скворчащей сковороды, и Гук чертыхается, тут же бросаясь спасать завтрако-ужин.
Чон умело и быстро двигается, что-то добавляя, пробуя, перемешивая, и Юнги вспоминает, как в детстве с таким же интересом наблюдал за поварами в «Do eat». Ему нравится атмосфера суматохи, нравится, когда люди старательно делают свою работу, но когда готовят лично для него — это нечто на другом уровне.
— И как давно ты научился готовить? — спрашивает, опираясь ягодицами на мраморную поверхность столешницы.
— С детства, оно как-то само, — поясняет Гук, убавляя огонь. — Не скажу, что часто это делаю, времени особо нет. Но если готовлю, то с душой.
— А я совсем не умею, — признаётся Юнги.
Чонгук снимает сковороду с плиты, поворачиваясь с явно удивленным видом. Он, дабы не смущать их обоих, одним движением надевает футболку, и Мин чуть разочаровано поджимает губы. Голод у него не только формальный, да.
— Как так? Владелец ресторана — и ничего? Ни одного блюда? — он говорит без издёвки, лишь с искренним интересом.
— Ну, рис отварю, конечно. Но как-то кулинарных изысков не получалось. Я много раз пытался, выходил на кухню, но это просто не моё, видимо.
— Ничего, готовить буду я, — уверенно произносит, и Юнги ухмыляется. — В плане, пока мы здесь, — тут же исправляется, понимая, что звучало с намёком на будущее. — Хотя…
— Я понял-понял, не продолжай, — Мин качает головой из стороны в сторону, складывая руки на груди. — Кстати, который час? Я так потерялся в пространстве.
— Почти восемь вечера, — Гук обращается к часам на своём запястье. — Я проснулся в пять, успел доехать до магазина и как раз планировал будить тебя, когда приготовлю.
— Боже, — Юнги округляет глаза, — ты так долго ждал моего пробуждения. Извини. Разбудил бы сразу.
— Ты что? — Гук подходит ближе, заправляя любимую прядь за ухо. — Я, конечно, скучал по тебе, но хотелось бы, чтобы ты отдохнул. Отдохнул же?
— Да, — протягивает, довольно улыбаясь, — я как заново родился, если честно. Здесь так хорошо спится, —
рядом с тобой.
— Мне тоже было хорошо спать, обнимая тебя, — Гук произносит то, о чём Юнги лишь подумал, и смелость этого альфы не оставляет и шанса на то, чтобы не улыбнуться.
— Я постеснялся так сказать, — признаётся.
— Здесь ведь ни души, — Гук подходит ближе, без колебаний руки на талию ему кладя, — никто нас не увидит, никто не осудит, никто не остановит. Не бойся, Юнги. Мне кажется, мы достаточно намучились, чтобы сейчас быть откровенными, — переходит на шепот, наклоняясь к его лицу.
— Не привык так, — приподнимает подбородок, смотря прямо в сосредоточенные лишь на нём одном глаза, — я не такой открытый, не такой…— он не находит слов, обрывая фразу и виновато поджимая губы.
— Да, я знаю, — притягивает его ближе, целуя в лоб влажно, долго, нежно, — прости. Не хочу давить, не хочу тебя менять.
— Но ты достоин знать и слышать, — говорит, выдыхая теплый воздух куда-то в ключицы, обнимая альфу в ответ, цепляясь за тонкую ткань футболки. — Я постараюсь не держать в себе. Но не обещаю.
— И не надо. Просто будь собой. И рядом. А остальное я сам почувствую.
Юнги отстраняется от него слегка, но это лишь для того, чтобы на носочках приподняться и, ладонями лицо нежно обхватив, своими губами его, раскрытые, накрыть. Мин касается его нежно, трепетно, не торопясь, и то, что Чонгук отвечает ему так же, заставляет мурашки скопом по коже пройтись. Гук обнимает его крепче, осторожно губами двигая, смакуя момент, наслаждаясь тем, как Юнги тает в его руках, как дышит едва ощутимо, как ладони на его шею опускает, трогая легко, но уверенно.
Они не углубляют поцелуй, даря друг другу лишь нежность, и Чонгук плавится, словно подросток, словно этого ему и правда достаточно.
— Ты просто великолепно целуешься, — шепчет Мин ему в губы, разрывая поцелуй, — давно хотел сказать.
Тогда почему мы остановились?
— Твои губы тоже до одури хороши, Мин Юнги, —
так приятно видеть их зацелованными, полураскрытыми.
— А что ты приготовил? — высвобождается из объятий, взгляд с трудом переводя на плиту.
Чонгук сделал им острый токпокки. Готовил с душой, с чувством, с толком, с расстановкой. Пока Юнги ищет затерянные где-то в верхнем ящике не раскрытые ранее свечи, Гук сервирует их блюда, стараясь держаться ресторанной подачи. Он размещает на большом белом столе и кимчи, и морковь, и маринованные кабачки, и парочку свежих огурцов.
Зажженные свечи отлично украшают место их трапезы, и садятся они не по разные стороны, как сделали бы это где-то в публичном месте, а рядом, на расстоянии нескольких сантиметров, ограниченные, пожалуй, лишь неровными срезами сидений стульев.
— Хочешь выпить что-нибудь? — Гук подскакивает с места, когда они уже успели удобно расположиться. — Я купил, кажется, весь алкоголь. На всякий случай, мало ли ты захотел бы что-то особенное.
Я хочу лишь тебя.
— Красное полусладкое вино в вашем заведении в наличии? — чуть игриво спрашивает.
— Конечно! Я помню, что ты говорил про вино на крыше, — Гук идёт в сторону бара, доставая бутылочку.
Юнги сидит спиной к происходящему, но чётко слышит, как другой альфа открывает ящик в поисках штопора, чертыхается, затем открывает другой. Что-то щелкает, затем пару напряженных выдохов, и плотно сидевшая деревянная пробка с характерным мини-хлопком выходит из стеклянного горлышка. Открывается очередной ящик, звенят, соприкасаясь, бокалы, и вот Чонгук уже ставит всё это добро перед ним. Кроваво-красная жидкость разбивается о тонкие стенки, Юнги любуется, как ловко Гук наливает им обоим.
Они сидят рядом, делятся воспоминаниями о школе, и Юнги хорошо. Токпокки оказывается великолепным, просто до невозможности идеальным, и Мин понимает, что готов есть еду Чонгука постоянно. Даже если это будет один токпокки ближайшие пятьдесят лет.
Юнги рад, что они здесь. Рад, что они сбежали, до безумия и детского восторга восхищен, что они, черт подери,
посмели. Мин не так часто поступает в угоду себе, и Гук своим появлением в жизни словно разрешение дал. Возможность и желание.
Гук же любуется тонкими морщинками, что при каждой улыбке глаза Юнги украшают, и тает, тает, тает. Такой спокойный и расслабленный, такой довольный Мин Юнги напоминает ему самого милого в мире котёнка, которого, безусловно, хочется затискать с своих объятиях и никогда не отпускать.
Оказывается, Чонгук был президентом школы. Юнги показательно закатывает глаза, мол, даже не удивлён, и это не кажется никому из них обидным.
— Ты вот там и натренировал свои диктаторские замашки! — добавляет, снова захватывая палочками скользящие рисовые колбаски.
— Я просто получал несравнимый навык управленца. Никто не жаловался, кстати, — не стесняясь, Чонгук говорит прямо с набитым ртом.
— Ну, конечно, попробуй на тебя пожаловаться.
— А у тебя много ко мне претензий? — наклоняется ещё ближе, с озорством губы чужие разглядывая.
— Ой, Чон Чонгук, лучше тебе не начинать, у меня же целый список выйдет. Оно тебе надо?
— Надо, — чарующе смотрит, не в силах от испачканных соусом губ оторваться.
— Ну, во-первых, — Мин делает загадочную паузу, — ты так мало меня целуешь…
Чонгук мгновенно исправляется, припадая к желанному рту, палочки свои в тарелку роняя, глаза прикрывая и в остервенело отвечающем Юнги тут же теряясь. Тот тоже от еды отстраняется, явно находя поцелуй куда вкуснее и желаннее. Он тяжело дышит, рукой плечо чужое
(родное) накрывая, сжимая напряженные мышцы своими пальцами.
— Гук, тише, — удается прекратить, но бесконечное желание, подтверждаемое их объединёнными ароматом и витающее в воздухе, не скрыть никаким мнимым отказом. — Давай выпьем? Не зря ведь наливал.
У Юнги просто во рту пересохло, и во влаге он безмерно нуждается, как никогда.
— За тебя, — Гук перехватывает горячими пальцами ножку бокала, поднимая.
— Нет. За нас! — Юнги чокается с ним.
Они отпивают синхронно, но неотрывно смотрят в глаза, словно пьют на самом деле друг друга, не в силах остановиться, не в силах прекратить. До дна, одним глотком.
Юнги отодвигает стул, вставая, и Чонгук смотрит на него потерянно, не понимая, что тот хочет сделать, но следит внимательно, ловя любые изменения на чужом лице. Мин же обходит сзади, оказываясь рядом с Чоном и смотря на него сверху вниз, и осторожно протягивает ладонь, ожидая, что другой альфа вложит в неё свою. Гук мгновенно делает то, что от него хотят, и встаёт вслед за Юнги, ведомый и непонимающий.
Юнги же, слава всем богам, понимает, чего желает.
Он приводит их в просторную гостиную. Мин видел её лишь мельком, но большой кожаный диван не остался не замеченным. Из освещения — еле доходящий свет, падающий из арки на кухню, и неяркие, приглушенные толстым стеклом панорамных окон, фонари со двора.
Мин замирает, шумно выдыхая, но всё же подводит другого альфу к дивану, усаживая. Подцепляет края его белой футболки, потянув наверх, и медленно её снимает. Гук не сопротивляется, лишь глазами изучает сосредоточенное лицо Юнги, боясь даже представить, что у того в голове.
— Ты такой красивый, — Юн ставит одно своё колено на его, пожирая взглядом каждый миллиметр открытой кожи. Гук хочет сделать комплимент в ответ, но Мин его губы пальцем прикрывает. — Тшш. Иначе я так и не решусь.
Чонгук, сглатывает, тут же замолкая, не имея права мешать, не имея права противостоять. Он лишь глубоко дышит, видя спрятанный плохим освещением чужой румянец. Боги, как Юнги прекрасен в своей простоте, в своём желании, в своей
(не)решительности.
Юнги правой рукой проводит по его волосам, касается шеи, идёт вниз, по кубикам напряженного пресса проходя, специально чуть царапая, поддевая. Он облизывает губы, а затем, не томя себя, рывком разводит колени альфы, садясь между них, дыша тяжело, рвано. Чонгук поглаживает его по голове, даря поддержку и нежность, и Юнги под ласку подставляется, позволяет. Отстраняясь, по бёдрам руками вверх ведёт, с нажимом, так, чтоб явственно чувствовалось даже сквозь ткань спортивок.
Юнги наклоняется сильнее, целуя, наконец, манящий торс, прикусывая медовую кожу, глаза от глаз Чонгука не отводя, следя за малейшей реакцией, за каждым изменением. Он не ищет таким образом одобрения, о, вовсе нет. Юнги лишь упивается чернотой, застилающей и без того тёмный взгляд, насыщается тем, как тяжело Гуку сдерживаться, чтобы не действовать самому.
Руками на бока переходит, царапая, вжимая пальцы, целуя грудь и чувствуя собственной пробивающееся сквозь плотную ткань чужое возбуждение. Гук неотрывно за ним наблюдает, не позволяя откинуться назад, не желая и секунды потерять из вида. Юнги развратен, Юнги — горит желанием, и в нём его сейчас достаточно, чтобы полностью овладеть Гуком.
Мин подцепляет пояс спортивок, переходя жаркими поцелуями на жаждущую того шею, и Чон, приподнимая бёдра, позволяет себя полностью оголить, оставляя ненужный предмет одежды вместе с боксерами где-то у дивана. Юнги отстраняется на мгновение, вновь его взгляд затуманенный поймав, и опускает собственный вниз.
Член Гука чуть толще, чем его, и ровно такой длины, чтобы не вызывать ненужных комплексов. Юнги облизывает губы и сглатывает ставшую вязкой слюну, снова даря поцелуй тонкой коже шеи, а сам между тем руками вниз по бокам спускается, останавливаясь в районе тазобедренных косточек.
Отклоняясь, он снова смотрит на эрегированный член, и желание наконец почувствовать его перекрывает все остальные мысли. Юнги решает сам для себя, что будет касаться его лишь своим ртом — так куда интереснее.
Облизав губы, он наклоняется, перемещая ладони на расставленные бёдра, и опаляет горячим дыханием головку. Чонгук сгорает от предвкушения, не осознавая, что это происходит в действительности — больше всё походит, если честно, на один из его мокрых снов.
Но Юнги вполне живой, он здесь, рядом. И он, изучая, проводит расслабленным языком по всей длине, заставляя Чонгука шумно, сквозь стиснутые зубы, выдохнуть. Юнги довольно улыбается — вкусно, чертовски вкусно. Он, смелея, накрывает головку своим горячим ртом, неспешно посасывая её, словно большой рожок мороженого. Языком играясь, Юнги опускается ниже, предусмотрительно пряча зубы, действуя нарочито медленно, заставляя Гука с ума сходить и его голову ладонью накрыть, направляя. Напряженная плоть проезжается по нёбу, и у Мина от этого ощущения тяжелеет низ живота: он невольно раздвигает свои ноги, прогибаясь в спине.
Сжимая пальцы на мощных бёдрах, Юнги, сам уже не сдерживаясь, наращивает темп, втягивая щёки. Сосёт он с полной отдачей, искренне думая об удовольствии Чонгука, а тот, кажется, лишь от вида Юнги с членом во рту сейчас готов кончить. Желание помочь себе рукой появляется, но Мин вместо этого лишь глубже опускается, лишь ярче языком по очерченным венкам движет.
Звуки Чонгук мечтает записать на диктофон — он готов на них дрочить всю оставшуюся жизнь. Так сочно, так грязно и так правильно. И когда Юнги расслабляет горло, впуская его глубже, Чонгук не выдерживает и откидывает голову назад, закрывая глаза и погружаясь в ощущения.
У Юнги из глаз слёзы брызжут, он поток слюны не контролирует, но насаживается сильнее, яростнее, потому что, блять, хочет. Ему нравится, как в один момент рука Гука сползает с его головы, оседая на диване, как тот теряет контроль и позволяет Юнги двигаться самому. Невозможно вкусный, невозможно желанный —
кажется, остановиться тоже невозможно.
В какой-то момент Чонгук приподнимает бёдра, подается навстречу, и Юнги, понимая его, максимально мышцы горла разжимает, впуская так глубоко, как, кажется, никто и никогда не был. Чонгук собирает руки в кулаки, из его губ вырывается стон, а тёплая солоноватая сперма наполняет рот Юнги. Тот глотает всё полностью, продолжая сосать, и Чонгук готов кончить ещё раз прямо сейчас. Потрясающее расслабление растекается внизу живота, но
мало, мало, мало.
Мин отодвигается, тяжело дыша, и тонкая ниточка слюны какое-то время сопровождает его, в конце концов, конечно, обрываясь. Чонгук распахивает глаза, собирает себя по кусочкам, и наклоняется к чужому лицу, страстно целуя, не давая передышки.
Он буквально пожирает его ртом, не веря, что Юнги поддался первым, что именно он разбил пропитавшее этот дом ожидание вперемешку с похотью. Отстраняется, поглаживает шею, смотрит прямо в лицо и тяжело дышит. Сияющие в полутемноте глаза другого альфы словно подсвечивают плескающее безумное желание.
— Десерт был прекрасен, — с ухмылкой произносит Юнги.
— Возьмешь его в меню «Do eat»? — в тон ему, дыша так же глубоко.
— Делиться с кем-то? Нет уж, — Юнги не даёт ответить, снова погружая в поцелуй, наполненный пошлостью.
Чонгук притягивает его к себе, заставляя встать продолжая терзать распухшие от его собственного члена губы, и между делом разрушает ужасную несправедливость: стягивает с Юнги свободные пижамные штаны, ведя ладонями по бёдрам медленно, наслаждаясь разгоряченной кожей и ощущая тонкие волоски пальцами.
Юнги повинуется, позволяя себя раздеть, а самому хочется трястись от страха и ожидания, но он прикрывается напускным энтузиазмом, наваливаясь на Гука сверху, целуя остервенело, жадно. Чон отстраняет его, но лишь для того, чтобы край футболки пальцами подцепить, и Юнги ткань перехватывает, сам раздеваясь, оказываясь перед другим альфой полностью обнаженным.
Фигура Мина подсвечена сзади теплым светом фонарей, переплетенным с появившимся лунным. Блики от свечей на обеденном столе из кухни до него не достают, но Гуку кажется, что бледную кожу и впрямь покрывают языки пламени, она словно изнутри горит, манит его своей идеальностью. Крепкое, пусть и не такое раскаченное, тело предстаёт наконец полному вниманию Гука. Да, он видел этого альфу почти голым, когда помогал прийти в себя после отравления, но сейчас — совершенно другое. Юнги сам под его взгляд подставился, сам себя подарил.
Дух перехватывает, Гук мажет касаниями по напряженным мышцам, задевая еле заметный белесый шрам на правом боку, смотрит голодно, впитывает образ, словно вышедший из самых его смелых фантазий.
Юнги пленяет восхищение в горящих глазах этого идеального альфы, он позволяет изучать своё тело, поддается навстречу желанным рукам. Они дышат практически в унисон, и Гук, переплетая их безумные взгляды, уверенно рукой чужой возбужденный член накрывает, окольцовывает пальцами, начинает двигаться медленно, смакует.
Мин толкается бедрами, подстраивается под заданный ритм, и когда Чон наклоняется, облизывая головку, хочется чертыхнуться. Юнги шипит сквозь стиснутые зубы, а Гук, наслаждаясь солоноватым от проступившей смазки вкусом, посасывает медленно, ловит чужой взгляд и рассыпается под ним моментально.
Он выпускает член из своего рта с характерным хлюпаньем от слюны, и тянет Мина за бёдра, усаживая на себя, сминает разведенные ягодицы ладонями со всей силой, не жалея и не сдерживаясь. Юнги подставляет шею под нетерпеливые поцелуи, двигает тазом, позволяет их членам соприкасаться, чувствует, что Гук, чёрт его прыткость подери, снова почти готов, и это возбуждает ещё сильнее.
Его хотят до одури.
Не то что бы Юнги не знал. Однако ощущать физически — это особый уровень понимания, особый уровень чистого, ничем (даже лёгкой тканью белья) не прикрытого кайфа. Он, всё так же откидывая голову назад и наслаждаясь горячими влажными губами на коже своей шеи, опускает одну руку вниз, соединяя их члены своей крепкой хваткой и двигая, как может в таком состоянии, ладонью. Гук отвлекается, рычит ему в район яремной впадинки, и подмахивает рьяно, размашисто. Он смотрит вниз, и вид того, как изящная ладонь Юнги умело и уверенно двигается за них двоих, сводит с ума.
Чонгук никого и никогда не желал так сильно и так всецело. Кажется, даже каждая артерия в его теле напряглась, готовясь неизбежно взорваться от распирающего чувства. Поглаживая одной рукой бок Юнги, продолжая двигать бёдрами навстречу его движениям, Гук погружает свободные пальцы в свой рот, обильно смачивая их. Он, тяжело дыша и целуя Юнги в красиво выпирающие ключицы, достигает ладонью его ягодиц и несмело касается влажными пальцами ануса, поглаживая снаружи.
Юнги моментально весь подбирается, замирает, даже, кажется, чуть ли не подскакивает на месте.
— Тшш, сокровище, я просто трогаю, — Гук целует его, поднимая глаза наверх, и видит на чужом лице панику и поджатые губы. — Всё хорошо?
— Я боюсь. Я ведь никогда… — фразу не продолжает, шумно выдыхая.
Гук убирает руку от отверстия, гладит вместо этого ягодицы, бедро, и Юнги благодарно наклоняет голову, желая, очевидно, поцелуя. Он снова начинает дрочить им двоим, а Чон терзает его губы, они словно в какой-то борьбе — так страстно и так голодно.
Чонгук уже обеими руками его спину накрывает, проводит по сведенным лопаткам, а затем одним движением укладывает на широкую поверхность кожаного дивана, заставляя ноги в стороны развести. Юнги холодно от этого неожиданного соприкосновения, он теряет контроль и отпускает хватку, придавленный тяжестью чужого тела. Гук его запястья над головой поднимает, одной рукой удерживая, а сам целует, целует, целует, так, словно это его кислород.
— Не остывай только, — шепчет ему в губы, чмокая, — я сейчас приду.
Приятная тяжесть исчезает, Юнги приподнимается на локтях, провожая взглядом Чонгука. Тот идёт к выходу из гостиной весьма уверенно, и Мин приоткрывает рот: этот альфа сзади невероятно хорош.
Он возвращается, держа что-то в руках, и Юнги смотрит на его тело, не стесняясь, довольствуясь открывшимся видом, облизываясь.
— Я купил это сегодня, — сглатывает, — на всякий случай.
Юнги присматривается: смазка в большом флаконе и пачка презервативов. Ему хочется издать смешок, но он не портит атмосферу. На всякий случай? То есть изначально этого даже не планировалось? Юнги не знает, как Чонгук, но он очень даже рассчитывал.
— Дальновидно, Чон Чонгук. Хвалю, пять.
Гук, ухмыльнувшись, садится на его бедра, расставляя колени, и ставит принесенное на спинку удобного дивана. Юнги задерживает дыхание, наблюдая за тем, что будет дальше, и снова напрягается, когда другой альфа, одним движением открыв бутыль, выдавливает приличное количество смазки на свои пальцы. Он чуть разогревает субстанцию, растирая, а затем, на удивление, заводит одну ладонь назад, решительно наклоняясь ниже и разводя собственные ягодицы. Юнги открывает рот, смотрит на его лицо и ловит момент, когда Чонгук закусывает нижнюю губу, погружая в себя один палец. У Юнги, чёрт, будто снова встал.
Гук дотягивается до его губ, впиваясь в такой необходимый сейчас поцелуй, и растягивает себя, добавляя уже второй, сгибая пальцы внутри, разводя. Для него этот процесс не новый и не страшный, он знает, как поступать, когда отсутствует естественная смазка и омежья податливость мышц. Юнги, принимая правила, ласково гладит его по спине, по плечам, а потом дотягивается и до бёдер, чуть царапая их.
Гук придвигается ближе, выгибается, сам себя пальцами трахает, членом задевая напряженный живот Мина.
— Можно? — пальцы Юнги выше по ногам поднимаются, и он, получив мычание в губы вместо ответа, слышит, как с хлюпаньем Гук вытаскивает из себя пальцы.
Юнги сминает подкаченные ягодицы в своих руках, наслаждается упругостью, гладит, а затем решительно к смазанной дырочке приближается. Чонгук резко выдыхает в поцелуй, когда Юнги входит в него двумя длинными пальцами, и сам насаживается, назад подается. Мышцы сфинктера всё сильнее расслабляются, Мин добавляет третий, раскрывая их, трогая Гука изнутри, дразня. Желая.
— Больше не могу, — Гук, рвано дыша, разрывает поцелуй, продолжая, однако, двигать бёдрами, и тянется рукой к пачке презервативов.
Юнги вытаскивает пальцы сам, лишая Чона такого шикарного удовольствия. Шелестит упаковка, разрывается фольга, и Гук, чуть приподнимаясь, раскатывает презерватив по стволу умело, быстро. Он снова берет смазку, добавляя её для верности, и замирает тазом над членом Юнги, сгорая от желания сам и сжигая альфу под собой.
Мин нетерпеливо толкается бёдрами наверх, касаясь возбужденной плотью горячей кожи, и Гук успокаивающе кладёт одну ладонь ему на вздымающуюся грудь, другой же направляет член к смазанному анусу, приставляя. Они оба замирают в моменте, Юнги смотрит на него восхищенно, все мысли стираются из головы, будто их никогда там и не было. Есть только он и Чон Чонгук, завладевший всем существом, всем, что было, есть и будет.
Альфа опускается ниже, жмурясь, впуская внутрь себя лишь головку, и Юнги стонет, ощущая его жар внутри, желая проникнуть полностью, глубоко-глубоко. Гук крутит бёдрами, привыкая, чувствуя распирающее напряжение. Он смотрит на взмокшего Мина и находит его ладони, переплетая их пальцы, опираясь на выставленные руки и насаживаясь, наконец, сильнее.
Юнги выдыхает вместе с ним, замирает, не поддается навстречу, полностью позволяя Гуку завладеть контролем. Он опускается до основания, стискивая зубы, запрокидывая голову, и Юнги сжимает его пальцы сильнее, будто бы держа, даря опору (и себе в том числе).
Чонгук приподнимается мучительно медленно, а обратно садится, в противовес, резко, выбивая из чужой груди стон. Он привыкает к размеру, к этому сладкому ощущению их полнейшего единения, и двигается чуть быстрее, расцепляя их руки и хаотично начиная гладить напряженный торс альфы под ним. Их ароматы сплетаются, так же как и их души, и в комнате становится слишком тесно.
Юнги смелеет, подключаясь, двигая бёдрами в такт рулящему Гуку, и даже подхватывает его под ягодицы, мягко направляя, помогая, сминая нетерпеливыми пальцами медовую кожу. Чонгуку хорошо: он находит нужный угол и опускается на член всё резче, всё с большей амплитудой, наслаждаясь тем, как его растягивают изнутри, как Юнги в исступлении стонет и шипит.
Гук наклоняется ниже, прогибается, тянется за поцелуем, и Мин перехватывает инициативу, фиксируя его своими руками по бокам, не позволяя самому на ствол насаживаться. Целуя пересохшие губы, Юнги с полной отдачей двигает бёдрами, вытрахивая из Гука всю душу, заставляя не сдерживаться и жалобно скулить прямо ему в рот, жмурясь.
Происходящее похоже на секс с омегой чуть меньше, чем он ожидал: стенки более тугие, напряженные, но от этого ощущения лишь ярче.
Да и факт того, что, одетый в строгий костюм, этот альфа сам может одним лишь словом нагнуть, кого угодно, будоражит мощнее сильнейшего в мире афродизиака.
Чонгук распахивает глаза и разрывает поцелуй, потому что делать хоть что-то, кроме сдержанных сильными (как оказалось) руками Юнги подмахиваний, становится просто невозможным. Он впивается зубами в плечо другого альфы, сдерживая крик, и его собственный член пульсирует безумно, готовый к разрядке, только коснись.
Он тянется ладонью вниз, желая уже кончить, не в силах держать это напряжение, но Юнги, заметив движение, тут же замирает, прекращая трахать и вызывая ожидаемо разочарованный выдох.
— Никаких рук, господин Чон.
Это
«господин» из его уст заставляет оргазм подползти ещё ближе: властность Мина его возбуждает до искр из зажмуренных глаз. Подчиняясь, Гук руками за плечи его хватается, вновь прикусывая место где-то рядом, и принимает член, раскрываясь сильнее, разводя ноги шире, вот-вот норовя и вовсе упасть.
Так его давно не трахали. Да что уж, он и сам так давно никого не трахал. Несмотря на не такую уж прекрасную спортивную подготовку (Чон явно выносливее), в сексе у Мин Юнги словно открывается второе дыхание, он двигается, как заведённый. И Гук млеет, когда в очередной раз член целенаправленно задевает простату.
Юнги не может им насытиться. Хочется вбиваться в него бесконечно, чувствовать эту дрожь в чужих ногах, то, как он, играясь, мышцами периодически его ствол внутри себя сжимает (чёрт!). Мин тяжело-тяжело дышит, позволяя себя кусать до крови, и толкается снова, чувствуя, что вот-вот кончит. Он делает пару мощных фрикций и изливается, наконец, не замедляясь, однако, а лишь ускоряясь и рыча. Гук чувствует его оргазм внутри себя и распадается сам, семенем пачкая чужую светлую кожу.
Они замирают, оба пытаются восстановить дыхание, и Юнги не выходит из него, позволяя обмякшему члену в презервативе побыть ещё немного в теплоте плоти. Гук обессилено падает на его грудь, не заботясь о том, что перепачкается собственной спермой. Он слышит, как под ухом у него быстро-быстро бьётся сердце. Вот-вот выпрыгнет, не иначе.
— Это было…просто…я….боже….
— Согласен, — понимающе произносит Чонгук, пытаясь ожить.
Юнги выходит из него окончательно, опустошая, и привлекает повыше, заставляя чуть подняться на локтях. Оба они, разгоряченные, выглядят довольными с этими заполненными похотью глазами. Мин дотягивается до его губ, целуя медленно и нежно, совсем не так, как несколько минут назад трахал, и Гук плавится в этом контрасте, желая поскорее снова сесть на потрясающий член.
— Хочу, чтобы ты меня, — запинается, — тоже взял, — смотрит серьёзно, словно сказанное им может быть встречено отторжением.
— Сокровище, я возьму тебя всего, — целует ещё раз, подтверждая, — но я понимаю, что нужно будет тебя основательно подготовить. Обязательно всё сделаю так, чтобы ты кайфовал, как и я сейчас.
Абсолютно голые и абсолютно счастливые, они с босыми ногами выходят в прохладную и приятную темноту террасы, зная, что никто их не увидит, никто не потревожит. Юнги кажется таким правильным то, как Гук обнимает его со спины: без пошлости, но с желанием подарить своё тепло.
Чайные свечи на обеденном столе успевают потухнуть, токпокки — несколько раз остыть, вино в незакрытой бутылке — выветриться.
И лишь жар их сердец разгорается сильнее.
***
Ночью они говорят без умолку, лёжа в обнимку, пока сон не забирает их в свои объятия бережно, по очереди. Юнги засыпает первым, и Чонгук, долго всматриваясь в расслабленное лицо, понимает снова, что в этом альфе нашёл для себя всё и даже больше. Больше, чем вообще мог себе представить.
Кто бы знал, что другой человек может так потрясающе подходить во всех аспектах?
Будит их солнечный свет, пробивающийся в комнату через наполовину раскрытые вчера в ночи плотные шторы. Юнги сонно целует его в щёки, желая понежиться в объятиях ещё немного, и Чонгук позволяет ему, прижимая ближе, сам глаз не раскрывая.
— Признавайся, ты колдун, — шепчет хриплым ото сна голосом.
— Откуда такие обвинения? — хихикает в ответ Мин, ноги их под лёгким одеялом переплетая.
— Ты пролежал всю ночь на моём плече, но всё равно приснился. Скажи, это законно? — открывая глаза, показательно возмущается, перекатываясь, подминая сонное несопротивляющееся тело под себя.
— Если нет, арестуешь меня, да? — у Юнги дрёма спадает, он кайфует от того, как плотно их кожа соприкасается, как Чонгук красив и как смотрит на него.
— Ну, укуса это достойно, — Гук наклоняется, зубами клацая в миллиметре от его носа, — ладно, я и вчера тебя знатно пометил, — спускается взглядом ниже, видя оставленный на плече отпечаток с кровавыми подтеками и в душе себя порицая за то, что перегнул.
— Мне нравится, — успокаивает, улавливая нотки в голосе, — просто ничего, — делает акцент, — не откусывай.
— О, так это вызов!
Чонгук, игриво улыбаясь, забирается с головой под одеяло, поцелуями падая по любимому телу ниже, не упуская, кажется, и миллиметра. Когда он, измучив предварительно ожиданием, погружает в свой рот полустоячий член, Юнги думает, что это самое доброе его утро в последнее время.
***
Волосы развеваются теплым ветром. Юнги прикрывает глаза и радуется, что одновременно с летом к нему в сердце тоже пришло долгожданное успокоение. Качели медленно движутся вперёд-назад, напоминая уютную колыбель, и Мин позволяет всем мыслям стереться вместе в этим лёгким ненавязчивым скрипом.
Чонгук подходит неслышно, любуясь безмятежностью другого альфы, наслаждаясь тем, как солнечные лучи играют на его бледном (и смазанным, конечно, спф) лице. Юнги разлепляет веки и останавливает ногами качели, давая тем самым Гуку возможность присоединиться.
Альфа держит в руках поднос, и он осторожно размещает его меж ними, прежде чем сесть сам. Юнги поворачивается к нему, приподнимая ноги, и качели вновь неспешно двигаются, погружая их двоих в тягучую негу спокойствия.
— Очень вкусно! — Мин пробует горячий свежеприготовленный сэндвич с ветчиной, тут же удивленно приподнимая брови. — Ты точно не прячешь где-то тут повара?
— Это всего лишь бутерброд, Юнги, — Гук посмеивается, но в душе ему приятна похвала, — если это тебя удивляет, я найду, чем тебя изумлять, ещё на пару-тройку лет.
— Просто привык к доставкам и ресторанам, — признаётся. — Редко ем домашнюю еду, и поэтому восхищен, что ты, с твоим графиком, можешь себе такое позволить.
— В Сеуле я тоже сижу на игле всего покупного. Либо повар готовит. Но здесь возможность есть. Организую её и дома, если дело коснется тебя и твоего желания.
Юнги свободной рукой находит его ладонь и крепко сжимает, как бы благодаря за слова. Смотрит на Гука, вспоминая то, как тот стонал, прокусывая его плечо, и безмятежный образ не вяжется с тем развратом, что источал альфа с членом внутри.
Он трясет головой, прогоняя такую яркую картинку из мыслей, и делает ещё один укус, желая, впрочем, вместо сочного сэндвича зажимать во рту что-то поинтереснее. И, так уж и быть, ещё вкуснее.
Чонгук рассказывает, как долго искал именно такой дом, как налаживал все коммуникации, как гордится каждым уголком ухоженного участка и как рад, что нашёл неподалеку того, кто смог бы этот уровень поддерживать.
— Вообще, нам нужно обязательно съездить в то поселение! Сегодня пятница, вечерами там бывают гуляния, можем попасть на нечто аутентичное. Тем более, начало лета. Отметим, м?
— Давай! — воодушевляется Юнги. — Звучит интересно, — делает паузу. — Знаешь, я всю юность прожил загородом, но сбежал в квартиру, думая, что именно это — лучшее. Сейчас же смотрю на этот дом, и понимаю, что готов жить здесь безвылазно.
— Наверное, потому что все проблемы далеко, все рабочие вопросы вне зоны досягаемости.
— И ты рядом.
Гуку приятно слышать, приятно понимать, что Юнги не постеснялся сказать, пусть и мысль читалась между строк.
— Нам нужно будет забрать это состояние с собой. Мы ведь друг от друга никуда не денемся, правильно?
Юнги кивает несколько раз. Он Чонгука точно никуда не отпустит.
***
Альфа жалеет, что не взял с собой какой-то парадной одежды — не думал даже, что случай представится. Гук просит его не переживать и надеть просто нечто комфортное, то, что не помешает двигаться. В итоге Юнги оказывается в бежевом хлопковом костюме, сам Гук же надевает свободные джинсы и голубую футболку. Максимально просто и без заявок на «вау».
Хотя Юнги красив и облачённый просто в свет Луны.
Они выходят из дома около семи вечера, успев понежиться в кровати, доводя друг друга поцелуями до исступления. До захода солнца ещё есть время, но Мин чуть устал от него и хочет поскорее спрятаться в машине.
— Юнги, — останавливает его Гук, когда до автомобиля остается половина метра, — а ты не хотел бы, — запинается, обдумывая, — сесть за руль?
— Нет! — резко и как-то неожиданно даже для самого себя выпаливает альфа. У него словно блок в сознании быстро выставляется, как оборона, как щит.
— Тут дорога абсолютно безопасная, даже животных почти не бывает, про людей и речи не идёт. Проедет даже ребёнок. И явно проще, чем управлять вертолётом, м?
Юнги поджимает губы и энергично мотает головой из стороны в сторону.
— Я не сяду, Гук. Нет, нет, — в голосе появляются истеричные нотки, и Гук успокаивающе кладёт ладонь ему меж лопаток.
— Хорошо, сокровище. Не переживай так, садись на пассажирское.
Дорога занимает меньше получаса. Юнги с интересом рассматривает виды, которые пропустил, заснув по пути в домик. Деревья величественно раскрывают свои кроны и, обернувшись спустя пять минут поездки, альфа уже не может разглядеть в глубине леса их пристанище. И правда укромный уголок, недоступный и закрытый.
Путь прямой, лишь с двумя развилками, но Гук признается, что успел ошибиться поворотом два дня назад. Юнги понимающе хихикает, продолжая вглядываться, впитывая краски уходящей в сумерки природы. На дороге им и правда не попадается даже щёлкнувшая под колесами ветка, не то чтобы кто-то живой, и Юнги думает, что, пожалуй, можно было бы и рискнуть проехать. От одной мысли начинает сосать под ложечкой, так быстро волнение проникает в кровь.
Мин видит скопление домов издалека, понимая, что поселение достаточно большое, чтобы быть просто деревней. В окнах многих строений горят огни, людей тоже ходит по мощеным дорожкам прилично. Они оставляют машину и покидают салон, погружаясь в тёплый и обещающий быть приятным вечер.
Чонгук останавливает прохожего и вежливо интересуется, нет ли сегодня каких-то развлечений. К сожалению Гука и расстроенным глазам Юнги, небольшой праздник они пропустили: тот закончился аккурат час назад, но они, благо, успели на продолжение вечеринки в крупном местном пабе.
— Кто вообще тусуется до семи вечера? — возмущается Мин, когда они неспешно идут в указанном добрым человеком направлении.
— Наверное, гуляния были и для детей, для семей, так что всё вполне оправданно. Не расстраивайся, — рукой накрывает его талию, притягивая ближе.
— Тише, нас же увидят, — Юнги пытается вырваться из приятной хватки, но Гук не даёт ему это сделать, крепче пальцы сжимая.
— И что? Я закрою рот каждому, Юнги. Даже тому, кто просто зевнет в нашу сторону.
Мин расслабляется, перестает протестовать. Он Чонгуку верит.
***
Они заходят в помещение, понимая, с изумлением, что свободных столиков нет. Компании молодых и не очень людей дружно отмечают наступление долгожданной пятницы, и Юнги в какой-то момент понимает, что конкретно в его жизни разделения на выходные и будни практически нет. У Гука, наверное, тоже.
За барной стойкой тоже оказывается вполне комфортно. Алкоголя не хочется, и Юнги, в поддержку вынужденного трезвенника Гука, которому ещё везти их обратно, заказывает огуречный лимонад. Альфы разворачиваются спиной к бару, изучая контингент, и начинают полушепотом обсуждать происходящее, словно перед ними разыгрываются сцены из кино. Оба подмечают, что любят слышать мельком чужие разговоры, угадывая контекст. А быть трезвым в баре — это особый вид удовольствия.
Вот отец и сын, альфа и омега, что-то рьяно обсуждают, взвинченные выпитыми большими кружками тёмного пива. Они спорят громко, обрывки фраз долетают и до бара, чем привлекают внимание сразу же. Юнги следит за эмоциональной ссорой, а когда подвыпившие люди, в порыве, целуются, прыскает лимонадом, пачкая свои брюки. Ой. Не отец с сыном, небольшая ошибочка.
Гогочущая компашка альф, достающая омег за соседним от них столиком, явно нарывается на драку или, как минимум, вылитый за шиворот коктейль. Чонгук поражается выдержке, потому что даже у него от явных подколов зачесались кулаки.
Одиноко на танцполе исполняет загадочные танцы пьяный бета в возрасте. Его финты ногами и резкие движения в локтях завораживают своей несуразностью, которая в какой-то момент даже начинает казаться Юнги весьма привлекательной. Что-то в этом странном танце есть.
— Пошли поддержим? — Мин поворачивается к другому альфе, уже без промедления вставая с насиженного места.
Чонгук слегка колеблется, зная, что танцует примерно на уровне этого беты, но, видя энтузиазм в глазах любимого, отставляет стакан на барную стойку, следуя вглубь помещения. Они выходят под блеклые софиты, не потеснив хозяина танцплощадки, и, лицом к другу, начинают двигаться.
У Юнги получается замечательно, завораживающе. Он, не обремененный крупной мускулатурой, весьма юрок и подвижен. Альфа, как и положено музыканту, тонко чувствует биты незнакомой музыки и подстраивается под них в мгновение ока. Кажется, несколько пар глаз точно смотрят сейчас только на него, и Гук совсем не исключение. Он пытается повторять, настроиться с Мином на одну волну: получается скверно, но Юн поддерживает его, и это кажется не таким уж и ужасным. В какой-то момент Чон отпускает своё тело, расслабляется, и это оказывается лучшим решением за вечер.
Он перестает стесняться, активнее вскидывая руки и свободнее двигаясь в пространстве, и Юнги так рад видеть его расслабленным и погруженным в момент. Мин в танце заигрывает, виляя бёдрами, касаясь открытых из-за футболки чужих рук, даря своё всецелое внимание. Бета не отстаёт от их темпа, и Юнги даже ловит его одобрительный, с алкогольной поволокой, взгляд.
Постепенно народ присоединяется к танцам, явно дойдя до нужной кондиции, и, хоть людей рядом становится больше, Чонгук видит одного Юнги: его растрепанные от движений волосы, его активные бёдра (пусть в их районе на штанах и расположилось пятно от сладкого лимонада), его руки, искусно в танце используемые.
Мин поворачивает к нему спиной, делает глубокую волну телом, будто случайно касаясь ягодицами его паха, и Чон загорается прямо на танцполе. Он перехватывает его за талию, притягивая к себе, и глубоко вдыхает аромат волос, пропитываясь. Юнги движений не прекращает и в таком положении, он трется об его грудь, запрокидывая голову назад и ловя чужой страстный взгляд.
— Сокровище, как же ты танцуешь, если выпьешь? — шепчет Гук, но Юнги его слышит даже сквозь достаточно громкую музыку, потому что настроен на частоту его голоса.
— Давно такого не было, — пошло улыбается, — не думаю, что стоит проверять.
— А я обязательно увижу, — резко разворачивает к себе лицом, в опасной близости от поцелуя находясь.
Юнги к губам не подпускает, голову вниз склоняет и танцует, практически используя Гука в качестве шеста. Крутится вокруг, руками касаясь везде, куда только смеет дотянуться.
— Я тебя сейчас прямо здесь съем, — шипит сквозь зубы Чон, ощущая подходящее возбуждение.
— О, готов встать на колени при всех? — саркастично, словно не при делах, выгибает бровь Мин.
— Если захочешь, встану, — смотрит серьёзно, и Юнги лишь посмеивается, пытку, впрочем, прекращая.
— Поехали домой? До гуляний не добрались, но мне всё равно понравилось. Дома лучше.
Чонгук не протестует, чуть ли не сгребая Юнги в охапку. Он подходит к бару, залпом допивая остатки напитка, чтобы охладиться, и пара, под понимающий взгляд всё ещё танцующего беты, покидает бар, оставляя после себя только щедрые чаевые.
Стало ощутимо прохладнее, и Гук чертыхается: ничего, чем можно было бы укутать Юнги, у него с собой нет. Мин же всматривается в уютные дома с тёплым светом внутри и думает, как же им там, наверное, спокойно.
Они неспешно, оба остыв по пути, возвращаются к автомобилю. Поездка не прошла зря в любом случае — было хорошо, разнообразие никогда лишним не будет. Гук снимает сигнализацию кнопкой, и Юнги замирает, заставляя другого альфу остановиться тоже.
— Что такое, сокровище? — Гук наклоняет голову, всматриваясь в напряженное лицо.
— Я хочу попробовать.
Гук задерживает дыхание от этих слов. Голос Юнги кажется стальным, словно он действительно принял решение и отступать от него не намерен. Чонгук вручает ему ключи, позволяя взять управление в свои руки, а сам садится на пассажирское сидение. Уже стемнело, но почему-то альфа уверен в том, что Юнги справится и в таких условиях.
Мин облизывает губы. Давно он не сидел по эту сторону. Пристегивается, приводит кресло в удобное положение, настраивает зеркала, кладёт руки на руль и замирает. Это автомат, и вождение не должно быть сложным, но он последний раз управлял машиной двенадцать лет назад.
Как Гук вообще решился доверить ему свою жизнь? Юнги бы не… Ч
онгуку бы, пожалуй, доверил.
— Не бойся, если что, остановишься, и мы тут же поменяемся местами. Сейчас мы в худшем случае встретим на дороге пару проезжающих машин. Я здесь, по правую руку, рядом. Если что, я тебе подскажу, направлю.
Юнги лишь кивает в ответ на каждую фразу Чона, напрягая руки так, что они даже начинают болеть. Хочется позорно бросить всё, но отступать — это не его. Он прикрывает глаза и шумно выдыхает. Принцип вождения достаточно прост, когда ты уже управлял автомобилем хоть раз. Юнги катался полгода, но сейчас то прошлое кажется слишком далёким, чтобы быть правдой.
Но руки помнят. Юнги включает фары и трогается с места, сам не веря. Седан медленно, чуть быстрее человеческого шага, выезжает с места парковки. Чонгук всё внимание не на дорогу направляет, а на собравшегося в комок нервов Мин Юнги. Ему хочется эту складку на лбу расправить, успокаивающе спины коснуться, но знает — нельзя. Не в такой момент, не когда Юнги, словно ребёнок, заново учится «ходить».
Ему нужно понять, что он способен справиться сам.
Машина движется всё так же медленно, но достаточно уверенно. Юнги начинает чувствовать габариты, чуть расслабляется, дышит, в конце концов. Он смотрит лишь вперёд, но взгляд Чона справа практически осязаем. Мину это не мешает, не отвлекает — наоборот, осознание того, что Чонгук рядом и готов ему в любой момент помочь, вселяет спокойствие.
Они прибавляют скорость, и руки на руле, побелевшие от напряжения, постепенно разжимают ставшую больной хватку. Юнги громко сглатывает и выпрямляет спину, расправляет плечи — Чонгук невольно следует его примеру, перенимая настроение. Ему хочется улыбаться, и он не сдерживается, смотря на своего альфу с восхищением. Он смог перебороть себя, он рискнул. Рядом с ним, с его поддержкой и опорой.
Юнги хочется кричать, так хорошо ему от ощущения того, что автомобиль ему подчиняется, что это вовсе не так страшно, как казалось все последние годы. Он, на кураже, выжимает газ ещё сильнее, и Гук не протестует, ощущая, что у Мина всё под полным контролем.
— Ты большой молодец, — не выдерживает, произнося вслух.
Юнги вместо ответа поворачивает голову в его сторону, улыбаясь так широко, как не улыбался никогда прежде. Его распирает счастье изнутри, и Чонгук им тоже напитывается, настолько, что почему-то даже хочется заплакать.
***
Добираются обратно быстрее, потому что Юнги пробует скорость на вкус. Он почти запомнил дорогу, и Чонгук поправляет его лишь один раз. Ворота открываются по кнопке, и Мин торжественно паркуется, не веря, что это произошло. Да, на тихой дороге. Да, не встретив никого по пути. Но он проехал! Он сел за руль и вёл автомобиль практически полчаса! Было страшно, бесспорно, но Чонгук, сидящий рядом, подбадривал безумно даже просто своей верой в него. Они выходят из авто, и Юнги бросается к нему в объятия, тут же завлекая в поцелуй.
— Спасибо, — шепчет он, чуть отодвигаясь, — спасибо, Гук. Я люблю тебя, — Мин говорит это без задней мысли, и тут же сам рот ладонью прикрывает, не ожидая, что это из сердца вырвется.
— Мин Юнги, — Чонгук неверующе мотает головой, — и я тебя. Бесконечно.
Он накрывает его губы своими, целуя требовательно, напирая, и Юнги этому напору поддается, наслаждаясь им, перемешивая страсть с всё ещё плескающимся в крови от вождения адреналином.
Чонгук, не разрывая поцелуя, заводит их двоих в дом, блуждая по чужому телу руками, не давая и секунды на размышления. А Мин Юнги всё давно продумал — и он не планирует отступать. Гук подхватывает его на руки, потому что так явно будет быстрее, и поднимает наверх, в комнату, которая уже не раз видела их двоих обнаженными.
Клацает пряжка ремня, хрустит хлопковая ткань — они раздеваются впопыхах, не разбирая, кто и что снимает. Поцелуй Гука властный, глубокий, и у Юнги буквально ноги подкашиваются от того, с каким желанием его рот терзают, как с языком играются, заставляя мурашки по телу рассыпаться.
Гук толкает его на упругий матрац, и Юнги тяжело дышит, пока другой альфа достаёт поближе их арсенал из смазки и презервативов. Мин сдувает с лица спадающую прядь, а затем глубоко в легкие погружает любимый кофейный аромат, понимая, что им никогда не сможет насытиться.
В голове туман из желания, похоти, и любви. Юнги испытывает именно её, и хочет кричать об этом на весь грёбаный свет. Чон Чонгук — его человек. Его опора, его любовь и любовник, его
душа.
Не ресторан, не студия и не другой омега.
А этот альфа, что сверху с чёрными глазами наваливается, рыча прямо в новый страстный поцелуй. Их языки переплетаются, Юнги даже кусается, понимая, что им обоим такое нравится, и возбуждение накатывает волной, перекрывая все другие эмоции.
Гук настроен решительно, его действия не мягкие, а требовательные и полные непреодолимого желания обладать. Юнги согласен — он отвечает рьяно, позволяет пальцам грубо сминать его кожу, позволяет терзать свои губы, и кусать, метить. Чонгук спускается ниже, засасывая нежную кожу шеи, отметки ставя, не жалея. Юнги вкусный везде и до невозможности — Гук невольно вспоминает «Парфюмера», где главный герой из тел ароматы делал. Господи, пусть он будет самым больным ублюдком, но он бы хотел духи, что пахли бы так же крышесносно, как Мин Юнги.
Он целует, кусает, зализывает ранки и снова кусает, не в силах себя перебороть. Внутри просыпается нечто животное, что буквально кричит: «Моё!». И Гук метит, метит, поддается искушению, подпитываясь стонами Юнги и тем, как он выгибается навстречу, как подставляет изящное тело под сладостные пытки.
Спускаясь ещё ниже, Гук не отказывает себе в удовольствии слизнуть проступившую смазку с розовой головки. Член Юнги дёргается в ответ на касание, но Чон, пусть и с сожалением, не продолжает.
— Развернись и встань на колени, сокровище моё, — голос звучит так, что не подчиниться ему буквально нельзя.
Юнги, сглатывая и ощущая подбирающийся страх, делает, как ему сказали, однако мысль о том, что Чонгук возьмет его впервые так, почти раком, почему-то кажется немного болезненной.
— Доверься, расслабься, — Гук чувствует его сомнения и нежно, на контраст своим прошлым действиям, гладит его по пояснице, заставляя чуть прогнуться, — возьмись руками за спинку кровати.
Мин чуть медлит, но хватается руками, как приказано, и Чон сам разводит его колени шире, любуясь открывшимся видом. У Юнги округлые и мягкие ягодицы, и Гук облизывается.
Ожидание всегда было для Мина пыткой. Забавно, при первом взгляде резная спинка кровати показалась ему сказочной, теперь же она является частью их сексуальной жизни, свидетелем и помощником в его
первый раз. Он зажмуривается, понимая, что сам хотел, что это неизбежно и нужно просто пережить дискомфорт. Но когда вместо пальцев или члена его ануса осторожно касается горячий язык, Юнги начинает удивленно и восхищенно мычать сквозь сомкнутые губы.
Так его никто никогда не трогал. Непривычность ощущений вызывает желание прекратить, он сжимается, чуть отодвигается, но Чонгук нежно гладит его по бёдрам, призывая расслабиться, отдаться ему.
Юнги выдыхает и возвращается в изначальное положение, прикрывая глаза и концентрируясь на горячем и влажном языке, на том, как он смело и уверенно ласкает его. Чонгук проходится сначала вокруг, по ребристому собранному колечку мышц, а потом осторожно, имитируя фрикции, погружается вовнутрь на пару сантиметров. Юнги сначала вновь зажимает его, но через мгновения расслабляется, позволяя войти глубже, вылизывать его нежно, без сопротивления.
Это оказывается на удивление приятным. Юнги и правда становится легче, он сам помогает протолкнуться внутрь, не думая ни о чём, кроме того, как ему хорошо. Чонгук иногда переходит на ягодицы с поцелуями, но неизбежно возвращает кончик языка к проходу, наслаждаясь тем, что другой альфа его не отталкивает, позволяет.
В какой-то момент (одурманенный Юнги не успевает это уловить) язык заменяется смазанным пальцем, и входит на удивление спокойно, мягко. Мин привыкает, и Чонгук завороженно наблюдает за тем, как медленно и чётко движутся бёдра под ним. Одной рукой он опирается на спину другого альфы, а сам же, поняв, что можно, добавляет второй палец. Юнги ёрзает, но насаживается сам, заставляя Чонгука грубо выругаться от этой картины. Его пленяет то, что Мин решается, что он помогает ему, доверяя и расслабляясь, что движется так потрясающе развратно.
Третий палец заставляет выругаться уже Юнги. Он стискивает зубы, подаваясь назад, и желание перекрывает любые болезненные ощущения. Пальцы внутри него распускаются, давят на стенки, и он искренне старается не напрягать мышцы, погружаясь и погружая.
— Хороший мальчик, — с хрипом произносит Чон, и при любых других условиях Юнги бы дал ему подзатыльник.
Сейчас же он лишь двигается усерднее, быстрее, оправдывая то, как его только что назвали.
— Хочу тебя в себе, — почти скулит, не в силах уже держаться за эту чёртову спинку.
— Что, малыш? — издевается, сгибая пальцы внутри, старательно растягивая для себя.
— Трахни меня, Гук, — очередной стон, — пожалуйста, трахни уже.
Чонгук вставляет пальцы в очередной раз, почти до упора, и замирает, давая Юнги прочувствовать этот момент максимально. С характерным хлюпаньем вытаскивает их, тянется за презервативом, а у Мина ноги дрожат и дыхание — сумасшедше дикое.
Чонгук надевает презерватив и практически в одно движение переворачивает Юнги к себе лицом, укладывая на тёмную постель и разводя его ноги. Любуется. Прядка прилипла ко лбу, румянец застыл на щеках, а губы просят то ли поцелуя, то ли укуса — Гук не знает, но готов дать этому альфе всё, чего он только пожелает.
— Говори, если мне нужно будет остановиться, — Чон добавляет смазки к и без того сочащемуся проходу, потому что знает: больно будет всё равно.
Они смотрят друг другу в глаза, и Чонгук, подхватив его напряженные ноги под колени, делает первое осторожное движение, входя буквально на пару сантиметров. У Юнги из глаз искры со слезами прыскают, но он лишь кивает несколько раз, прося продолжить. Гук опускает взгляд вниз, туда, где вновь происходит соединение их тел, и наблюдает, как его собственный толстый член чуть глубже проникает в разработанный проход.
Юнги стискивает зубы. К такому сложно быть готовым хоть как-то, но он чувствует, помимо боли, то, что оно того стоит. Чонгук возвращает взгляд его лицу, получает одобрение и толкается почти до упора, выбивая из чужой груди глубокий протяжный стон. Тёплые стенки крепко стискивают его, даже почти мешают, но он чувствует, как сильно Юнги старается их расслабить, как сильно
хочет. Ещё одним движением он входит полностью и замирает, смотря лишь в его лицо.
Юнги теряется в ощущениях, не понимая их и своей реакции. Его распирает изнутри, там словно что-то горит, но в то же время сладостное, тягучее нечто растекается внизу живота. Член Чонгука — вовсе не язык, не палец и даже не три, Юнги вообще удивлён, что смог принять его целиком.
Гук наклоняется к лицу, своим носом задевает его, взмокший, успокаивая, и целует в распахнутые от переизбытка эмоций губы. Мин целует его в ответ резко, языком проникая внутрь горячего рта, цепляясь за то, что знакомо и понятно. Эта ласка отвлекает от того, что его разрывает внизу. Всё так же сжимая его ноги под коленями, Чонгук продолжает целовать его, сминает губы и, наконец, медленно, почти до конца из него выходит, чувствуя во рту вибрации от стонов.
Он начинает неспешно двигаться, давая волю Юнги в любой момент остановиться, но тот, пусть и со слезами на глазах, позволяет себя трахать, целуя. От ощущений хочется кричать, лезть на стенку и сходить с ума. Это настолько непривычно, но в то же время так
сладко, и Юнги не верит, что всё происходит наяву.
Ему нравится, как трепетно и боязливо Чонгук следит за его реакцией, как ловит каждую эмоцию, не желая делать больно. Это цепляет и обезоруживает. Юнги руками касается его затылка, спускаясь на шею и соединяя там ладони, ища какую-то опору. Вместе с ней он впервые подается навстречу чужому члену, приподнимая бедра осторожно, несмело.
Чонгук рычит ему прямо в губы, чуть ускоряется и не получает сопротивления. Он толкается, задевая простату, и через несколько фрикций Юнги кажется совсем расслабленным, оттаявшим в его руках. Он подмахивает ему всё увереннее, ловит его ритм и перестаёт испытывать жгучую боль. Остаётся лишь ощущение бесконечной заполненности, но оно такое приятное, что лишаться его вовсе не хочется.
Юнги стонет от каждого глубокого толчка, желая ещё и ещё, насаживаясь всё активнее, целуя и кусая. Господи, он не знает, что круче: заставлять Чонгука скулить от желания или сходить с ума на его члене.
Чонгук же точно знает: круче всего кончать с ним вместе при любой позиции.
Поэтому, когда Юнги в исступлении открывает рот, разрывая поцелуй и глубоко дыша, а потом и выгибает спину, Чонгук ускоряет толчки до максимума, втрахивая альфу в кровать остервенело, резко, оставляя на молочной коже ног синяки от той невероятной силы, с которой её сжимает.
Они действительно приходят к разрядке одновременно, но Чон сразу хочет кончить ещё и от того, как сильно его сжимает Юнги во время своего оргазма.
Член с хлюпаньем выскальзывает из него, и Чонгук падает на кровать рядом, пытаясь отдышаться и прийти в себя. Взмокшие и счастливые, они соединяются в объятиях, и Гук целует его в макушку несколько раз, нежно гладит по спине.
— Как ты, сокровище?
— Я уже хочу ещё, — заявляет Юнги, произнося это куда-то в район его плеча.
Гук посмеивается. Ненасытный альфа ему достался, однако.
Но у них впереди, чёрт подери, целая жизнь.
