Повелитель снов

Император не стал смотреть на то, как тени пожирают кусок синей ткани. Сегодня у него были дела поважнее. Ему не терпелось увидеть травницу и рассказать ей о его триумфе. Еще было раннее утро. Занималась заря, и холодный скользкий туман поднимался из пропасти, а Император уже нетерпеливо ждал у кровати, пока опытные служанки снимут с него величественную мантию и наденут на него пижаму. Он уже всем телом ощущал, как ляжет на мягкие прохладные подушки. Хоть спал Император и мало, но ложился он только на свежевзбитые подушки. Специально для этого во дворце держали двух прислужниц, которые не занимались ничем другим. Ему казалось, что прислужницы как назло работают сегодня невероятно медленно. Не дожидаясь их готовности, Император кашлянул. — Достаточно. Достаточно. Хватит, — он махнул руками, и девушки бесшумно выплыли из комнаты. Иногда Император думал, что у них нет ног и они парят над полом — так тихо они ходили. Последней вышла Афелия. — Спокойной ночи, мой Император! Приятных снов! — Спокойной ночи, Афелия! Она вышла, прикрыв за собой дверь, но оставив небольшую щель, чтобы рассеивать темноту. Великий Император, Посланник солнца и правитель всего мира боялся темноты. Император Ун поплотнее закутался в одеяло. Сегодня был тяжелый, но радостный день, и ему не терпелось рассказать об этом травнице. Он закрыл глаза и мысленно перенесся к деревянному домику на опушке леса. *** Как и в его первое посещение, в домике горел свет, а во дворе сушились травы. В мире снов изменения происходили довольно редко, и Императору это очень нравилось. Ему нравилось, что в этом месте его всегда ждал теплый чай и задушевные беседы. Хоть он и был ее тюремщиком, а она его пленницей, но вражды между ними не было, а было что-то похожее на дружбу. Император быстро пересек двор, поднялся на крыльцо и вошел в дом. Высокая статная женщина даже не повернулась к нему от плиты: — Я так и знала, что ты сегодня придешь. Заходи, пирожки уже готовы. Посреди стола стояла с горкой тарелка пирожков. Вкусный запах медленно танцевал в воздухе, проникал в щели, забирался в шкафы, обволакивая дом атмосферой уюта и тепла. Император Ун присел у стола на уже излюбленное им место возле окна. Удивительно, но только в этом доме, затерянный где-то во снах, он чувствовал себя почти как дома. Так спокойно и тепло он ему не было даже во дворце. Он вообще не очень любил дворец, но у него не было другого места, где он смог бы жить. Император не помнил, как он впервые вошел во дворец, но был уверен, что всегда чувствовал себя в нем маленьким и испуганным. Со временем дворец менялся как и сам Император. Но, к удивлению Императора, дворец становился как будто бы еще больше, выше, так что Император постоянно до сих пор ощущал себя маленьким мальчиком в животе огромного кита. Император никогда не видел, чтобы во дворце проводились какие-либо строительные работы, просто иногда он замечал, что на узор на стенах стал другим. Бывало, что иногда бродя в мыслях по дворцу, Император неожиданно обнаруживал новую комнату или же целое крыло, которых, и в этом он был абсолютно уверен, еще вчера там не было. Это могли быть самые разные помещения- от игровых комнат с кучей электроники, до темных подземных пыточных, но всегда это были именно те комнаты, которые ему сейчас были нужны. Глиняная кружка теплого какао опустилась перед ним на деревянный стол и разбудила Императора от его мыслей. Он поднял глаза и посмотрел на женщину напротив. Она, улыбаясь, смотрела на него, и в ее глазах сверкали озорные искры. Император засмотрелся на нее, родинка на левом виске опять поймала все его внимание, он лип на нее как муха на мед. «Откуда я тебя знаю?». Ему хотелось протянуть руку и погладить эту родинку, ему казалось, что так он делал уже не раз. Император закрыл глаза и попытался сосредоточиться на своем чувстве, усилить его, в надежде, что оно приведет его к ответу, но скользкое как рыба чувство и в этот раз быстро ускользнуло от него. Когда он открыл глаза, то успел заметить ожидающе-просящий взгляд травницы, она как будто надеялась, что вот сейчас-то он ее узнает, что все поймет. Не заметив изменения в его взгляде, она быстро переключилась, и вот уже опять смотрит на него весело и озорно, как будто и не было еще мгновение тому назад ничего. Травница кивнула на пирожки: — Угощайся. Я ждала тебя. — она обеими руками обняла кружку и вдохнула терпкий запах чабреца — Как прошел твой день? Император потянулся к ароматным пирожкам, взял один, надкусил. Теплая сладковатая мякоть теста наполнила рот, тягучая сладкая масса варенья горячим соком обожгла язык. Император втянул воздух и улыбнулся как мальчишка. Выдохнул пару раз спешно. — С вареньем! Мои любимые. Травница улыбнулась и отпила чай. Она была в своих мыслях, пока не заметила, что Император нетерпеливо ее рассматривает. — Что-то случилось? — спросила она растерянно. — Я его нашел! — Император восторженно смотрел на травницу, та смотрела в окно, ее мысли были где-то далеко. Не получив ожидаемую реакцию, Император повторил. — Я нашел его, травница, я нашел твоего ребенка! Она испуганно посмотрела на него, и тут же сменила выражение лица на скуку, но поздно, он уже заметил ее страх, и она поняла это тоже. Скрывать не имело больше смысла. Она с вопросом в глазах уставилась на него. — В северной деревне, возле гор. Мои скоро отправятся в путь, и завтра он будет у меня — Император триумфировал, его глаза расширились, ноздри раздулись, во взгляде бушевало безумие. — Зачем он тебе? — травница так сильно сжала кружку, что пальцы ее побелели. Казалось, еще немного, и осколки кружки со звоном полетят на стол. — Я был на мосту, я не видел сны, но я мог ходить за ним по снам. Мальчишке не нужны тени. Я не знаю, как он это делает. Я не хочу этого знать, пусть только проведет меня в сны и все. — Император восторженно посмотрел на травницу, а потом продолжил зло. — Яркие, светлые, счастливые, — почти кричал он, будто это она прятала от него сны. — Твой ребенок, он сможет провести меня в них, он сможет дать мне самый яркий, самый счастливый сон, или я заставлю его потушить их всех, и тогда — он устало вздохнул, вновь превратившись в старого измученного человека — и тогда я, может быть, наконец-то смогу умереть. — Не говори так, — травница опустила кружку на пол и теперь терла онемевшие пальцы — ты не должен умирать. Ты должен жить! — Зачем? У меня нет никого в этом мире. — У тебя есть Я! — Моя пленница, которая только и жаждет, как бы сбежать от меня?! — он взглянул ей в глаза. — Я один. И я устал. Я устал быть один. — Его взгляд затуманился, как будто он смотрел куда-то в далекое прошлое. — Сначала мне было страшно. Я помню, как я плакал и звал маму. я был ребенком, но ее нигде не было. Я искал хоть кого-то, кто бы любил меня, но никого не было. Был только народ и корона, и я хотел осчастливить людей, но я не знал как. Никто и никогда не учил меня, как быть императором, я им просто был. И что из этого вышло — засуха и смерчи?! Тьма наступает со всех сторон. — он сделал паузу. Выдохнул. — Потом я был в ярости. Я хотел разрушать и калечить — и тьма подступила еще ближе. Потом я боролся с ней, но она становилась лишь сильнее. И теперь, теперь я просто старый уставший правитель, и мой самый близкий человек — моя пленница, — он поджал губы и проглотил горячий ком в горле. — Я устал бороться. Дай мне умереть. — он посмотрел на травницу, в его взгляде читалась вселенская боль. Травница резко встала из-за стола и выбежала за дверь. Неизвестно откуда взявшийся холодный ветер закружил ее юбку вокруг ног и пробрался под платье. Кожа тут же ощетинилась мурашками. Женщина села на крыльцо и обхватила плечи руками. Так не должно быть. Он не может умереть. Но что она еще могла сделать в этом мире. В мире, не принадлежавшем ей. В мире, где у нее нет никакой власти. Она и сама не заметила, как попала в его мир. Он звал ее, и она пришла. Неважно как, неважно почему. Пришла и ужаснулась — темнота съедала его. Тьма, отчаяние, боль, страх. Он все больше становился Императором и все меньше Харом. И в этой непроглядной мгле лишь она видела свет. Но она всегда знала, что рано или поздно Император придет и к ней, чтобы убить последние частички света, чтобы не осталось даже воспоминаний о том, что когда-то в Харуне был свет. А так легко потерять веру в себя, когда не верит никто другой. Когда он пришел впервые, она не испугалась, ей просто стало его жалко. Когда он пришел снова, она поняла, что для ее снов ему не нужны были тени, ее душа всегда была открыта для него, как и душа Хара, ведь они были одним единым. А раз он смог найти ее, то поиски Хара были только вопросом времени. Она как могла оттягивала этот момент, но даже ее сил было недостаточно, чтобы предотвратить бой света и тьмы. Травница подняла голову и выпрямила спину. Звезды сияли ярко, как перед морозом. Как странно видеть это летом. Она медленно выдохнула и поднялась со ступеньки. Рука нащупала в кармане заветную бутылочку. У нее еще было недостаточно сил, да и Император сегодня искрился энергией. Не испортит ли она сейчас все, не выдаст ли? А что если он заметит? Сомнения пчелами роились в голове, жаля не меньше настоящих. У нее не было времени ждать, ритуал можно было провести только в момент встречи ночи и дня. Травница закусила губу, сжала холодное стекло бутылька и открыла дверь — Собрала сухие травы. Ветер что-то поднялся. — она извиняюще улыбнулась и помахала пучком сухих трав, которые прихватила с крыльца. — Еще какао? Император энергично закивал головой и схватил следующий пирожок. На дне его кружки еще оставалось немного какао. Она сполоснула кружку, налила теплого молока. Опустила руку в карман и ее ногти со звоном ударили по стеклу бутылочки. Она замерла. Казалось, что даже волоски на спине поднялись, чтобы быстрее впитать в себя этот звук и не дать ему разнестись по избе. — Какой бы сон выбрала ты? — голос Императора оглушил ее, словно она стояла внутри огромного колокола, по которому только что со всей силы стукнули молотком. Травница резко вытащила руку из кармана, расплескав при этом молоко, и с испугом уставилась на Императора. Ей казалось, что он может читать все ее мысли, словно они темными чернилами проступали на лице, но Император Ун лишь задумчиво глядел в окно. — Я долго думал над тем, какой сон сможет прогнать тьму. Когда-то мне снилось детство. Какие-то люди, теплое какао, снег за окном. Они прогоняли тьму. Но это то, чего хочу я. А чего хотят остальные? Что может прогнать тьму из их сердец? — глубокая складка пролегла между его бровей. Он всматривался в свое отражение в окне, как будто разговаривал и не с ней вовсе, а с тем другим собой. Как будто этот человек в окне мог дать ему ответы на все его вопросы. А она только думала о том, каким же взрослым он уже стал. Женщина почувствовала, как пот стекает по ее спине. Хар в опасности — ей нужно уйти. Кисть руки плотно обхватила холодное стекло. Двумя пальцами она подцепила пробку и попыталась открыть бутылек, не доставая его из кармана. Пробка сидела плотно. Травница закрыла глаза и сжала губы, задержала дыхание, успокоила трясущиеся руки. Тихо. У тебя все получится. Потянула сильнее. Раздался тихий щелчок и пробка начала медленно выползать из бутылки. Вздох облегчения вырвался из груди. Пробка упала на дно кармана. Левой рукой травница держала теплую кружку, а правой холодную бутылочку. — Что это? — громкий голос за ее спиной раздался неожиданно. Она испугалась, вздрогнула, и бутылочка вместе с кружкой выпали из ее рук. Она уже видела, как плод работы долгих лет, ее единственная надежда падает на пол и разлетается на тысячу осколков. Мокрая клякса и отсвет лампы в острых зеленых осколках. Травница зажмурилась, скривилась в ожидании удара, который разобьет все ее надежды. Когда капли теплого молока коснулись ее ног, она открыла глаза. — Все в порядке? — она кивнула. — Что это? Миндаль? Император стоял рядом с ней и с интересом разглядывал маленькую зеленую бутылочку. Он вопросительно посмотрел на нее. Она с таким же вопросом во взгляде смотрела на него. — Миндаль? — он показал ей бутылочку. — Поэтому твое какао всегда такое особенное. Она стояла, не смея дышать. Сердце все еще в бешеном ритме билось в груди, пытаясь нагнать все пропущенные удары. — Какао? — она запнулась. -М-Миндаль? Да. — В голове вихрем проносился список ингредиентов. Миндаль. Был ли там миндаль? Этого она не помнила. В голове была просто какая-то дыра и пульсировала только одна мысль «Я должна спасти его!». Император нагнулся, чтобы собрать осколки, но она опередила его. — Я сама. Ее руки тряслись, пока она собирала глиняные осколки. Бутылочка все еще была у него, и ей казалось, что он может в любой момент догадаться, что внутри. — Сколько? — Император уже успел налить молока в другую кружку, и теперь рука с бутылочкой замерла над теплым напитком детства. Двух капель обычно было достаточно. Хотя, что значит обычно. Она еще никогда не использовала это средство. Три? Три капли могли быть уже смертельной дозой, а могли и не причинить вреда. Она посмотрела на Императора. В своей длинной накидке и с бородой он походил на старого доброго волшебника. Мерлин из детских сказок. Великий и справедливый. Мерлин, пытающийся уничтожить мир. Ну уж нет. Не для этого она так долго билась. Она нежно улыбнулась ему и кивнула. — Три, — слова все еще давались ей с трудом. Тугие капли одна за другой медленно упали в коричневое молоко. Мелкие волны кругами разошлись от капель, как будто сообщая всем жителям, что у них появился новый сосед. Как радио. Как цунами. Как будто метеорит, который упал в море и теперь теплой волной несет быструю милосердную смерть во всех направлениях. После трех капель он слегка поднял руку. Травница выдохнула с облегчением, она и сама не заметила, как задержала дыхание. Император нагнул лицо ближе к кружке и вдохнул аромат какао и миндаля, улыбнулся. — Еще немного, — он наклонил руку и две капли одна за другой буквально выпали из бутылька и растворились в молоке. Момент, и волны разнесли их по всей чашке. Травнице показалось, что ее окатил дождь. Она внезапно вся промокла, а падение капель в чашку грохотом грома отдалось в ушах. Спасти. Спасти его. Забрать молоко. Вылить. Но у нее больше не было зелья. Спасти его. Иначе все пропало. Спасти Хара. Ловцы императора уже охотятся за ним. Если они поймают Хара, то он умрет. Если она не спасет Хара, то Император получит свой сон и умрет, а значит умрут они оба. А если пойдет спасать Хара, то он умрет от зелья. Словно статуя без движения и дыхания стояла она у стола, не способна принять решение. Время и жизнь мокрой сеткой уползали из ее рук, как будто огромная рыбина тянула ее на дно, в холодную, зеленую пучину отчаяния. Император медленно поднес кружку к лицу и приоткрыл губы. Глоток. Два. Она резко согнулась пополам, опершись на его плечо правой рукой. Левой она держалась за голову. — Что случилось? — он резко отставил кружку и поддержал ее за талию. — Что-то голова закружилась. Наверное, мне нужно почаще выбираться отсюда на свежий воздух. Он не понял иронии. Помог ей дойти до стола, усадил на скамью. — Тебе нужно что-ниб, — его речь оборвалась на полуслове и он облокотился о деревянный столб. — Что-то и мне не хорошо. — Присядь. Он потерянно осмотрелся, сделал было шаг в направлении стула, но передумал и вернулся. Присел на пол, облокотился спиной о столб. Она никогда не думала, что ей доведется увидеть его таким старым — дети не должны стареть раньше родителей. В свете лампы его кожа была бледной и тонкой, как пергамент. Борода спуталась, грудь еле вздымалась. Мелкие морщины сеткой избороздили его лицо. Желтые, морщинистые, но все еще сильные руки покоились на коленях. Травница смотрела на него, пытаясь впитать каждый момент, запомнить каждую клеточку, вдохнуть каждую пылинку. Нет, у него не будет грандиозных похорон и фотографии на камне. Черных нарядов и красных глаз. Не будет опущенных сочувствующих взглядов. Она не пойдет туда, в это море черных одежд и соленых слез. Нежная мелодия сорвалась с ее губ. Колыбельная, как пела ей ее мама. Ка будет петь она, пока не закончится ее время. Тогда ее дети будут петь эту песнь своим детям. — Туган жерден сагыным Топырагы коз алдыма келедi Она начала медленно. Слова будто не хотели летать с ее губ. Как будто приклеились к ней. Словно, поя эту песню, она отпускала его. Давала ему разрешение уснуть. Уйти. — Красивая песня. Я устал, — медленно произнес Император. — Я отдохну минутку. Она кивнула. Тяжелые слезы медленно пробирались по щекам, когда она продолжила петь. Сол турагым-ай. Ата-анамнын аяулы Ансаганда ак бопемдi аялап Отырамын-ай. (https://www.youtube.com/watch?v=una-zwUqrHI) У нее не было времени для слез и испуга. Нужно было действовать и быстро. Травница резво поднялась на ноги и выпрямила спину. Она развела огонь в печи поярче, зажгла все лампы и комната засияла ярче чем днем. Выйдя на середину избы, женщина повела плечами, как будто разминалась перед боем. Скинула накидку, оставшись в одном платье с короткими рукавами, и обнажив светлые голубые узоры, которые тонкой вязью поднимались от запястий к плечам и скрывались под рукавами платья. Сейчас в ней не было и намека на ту разбитую печальную женщину, которая еще несколько минут назад бледная сидела на скамье. Посреди избы стояла высокая женщина с черными волосами и решительностью во взгляде. Она резко выдохнула и хлопнула в ладоши. Зашептала что-то, почти запела. Представление начиналось. Лампа потухла. Яркий пушистый шар света медленно поплыл от лампы к женщине. Приблизившись, свет прикоснулся к ней и впитался в ее кожу. Узоры на руке засветились ярче. Но травница не останавливалась. Она плела руками узоры, вязала невидимые нити, шептала, и свет со всех сторон избы собирался в мягкие шары, которые наполняли ее своим светом. Раз за разом гасли лампы и печь, но тем сильнее светились узоры на ее теле. Даже сквозь одежду было видно, что они были не только на ее руках, а ледяной синей вязью оплетали все тело. Символы светились все ярче, пока последний шар не впитался в нее. Травница развела руки и пропала. Непроглядная тьма качала сон в своих объятиях, и только неугомонные сверчки были свидетелями короткой вспышки света посреди ночи. *** Она пришла в себя в беспросветной тьме. Где-то рядом тихо шуршала мышь, текла вода. Ощущение тяжести собственного тела было непривычным. Травница не выбиралась из сна уже лет десять, с тех пор как Тень Императора заперла ее дух в той проклятой избушке, надолго отрезав от реального мира и человеческого тела. Кстати тело, это была еще одна часть плана, которая могла все пустить под откос — во время боя ей из последних сил удалось спустить тело по реке, чтобы глупые деревенские жители не сожгли ее ненароком, но все эти годы она понятия не имела, в каком состоянии находится ее физическая оболочка, и не обглодали ли ее мыши. Жизнь постепенно возвращалась в тело, разгоняя кровь. Одна за одной хрустели кости, как будто просыпаясь из долгой спячки. Это было так давно, что она уже и забыла, как это быть человеком из крови и плоти. Травница не открывала глаза, и задержала дыхание — она знала, что вокруг только песок и ил. Нужно сначала выбраться — первый вдох за долгие годы должен быть наполнен свежим воздухом, а не затхлой землей и мышиным пометом. Осторожно, в надежде, что та не оторвется, потянула руку вдоль тела, по пути отмечая, что одежда кусками сгнила, а кости еще сильнее чем прежде торчат из-под кожи. Добралась до лица, неуверенно прикоснулась пальцами под песком к голове — нос был на месте — слава богам! Длинные ногти словно ржавые лопаты разгребали землю над лицом. Боже, хоть бы там был верх! Ожившей кожей травница чувствовала движение мелких лапок и зубов на лице, но держалась и продолжала медленно копать землю. Пение птиц становилось все громче, пока, наконец, первый луч не пробился сквозь маленькое отверстие в земле. Все тело пришло в движение, зашевелилось, словно огромный червь. Травница поползла навстречу свежему воздуху, отталкиваясь ногами о мокрый песок. Жителям соседней деревни необычайно повезло, что в ту ночь никто из них не решил прогуляться по лесу. Иначе они бы стали свидетелями того, как на заре земля на берегу реки пошла волнами, и мертвое, поеденное червями, погрызанное мышами и подгнившее от воды тело выползало из земли. На волосах, вцепившись зубами в щеку висела упорная мышь, никак не хотевшая переезжать из гнезда в волосах. Свежий утренний воздух напором ворвался в легкие, почти разрывая их. Женщина хотела запищать, но лишь панически хватала ртом воздух, длинными ногтями сдирая с тела мелких грызунов в компании с остатками одежды и кусками кожи. Наконец она закашляла и упала на землю. Это был тот самый момент, когда ночь еще не ушла, и звезды сияют на небе, но на востоке уже посветлело, и солнце робко первыми лучами цепляется за облака. Птицы на все лад приветствовали солнце, а шумная река безустанно несла свои воды в долину. Травница не могла надышаться. У нее получилось. Получилось. Она присела и осмотрела тело. Да уж, оно было не в самом лучшем состоянии, но вполне еще работоспособно. Женщина поднялась на ноги и неровной походкой направилась в реку — первым делом нужно было привести себя в порядок. Не хватало еще, чтобы Хар умер от страха, завидев ее. У нее не было плана. Сейчас нужно было найти Хара, убедить его спрятаться, он еще был недостаточно силен, чтобы противостоять Императору. Она была еще недостаточно сильна. Кстати, Император, нужно еще вернуться и спасти его. *** В избе было темно и холодно. Она отсутствовала всего несколько минут, но этого хватило, чтобы израсходовать весь свет. Сквозь окно в дом пробивался лунный свет, и травница заметила, что стекло покрылось морозным узором снаружи. Она выдохнула и облако пара поднялось от ее губ. Как хорошо, что у нее нет тела, чтобы в полной мере почувствовать этот холод. Во сне все ощущения были приглушенными, как будто были не ощущениями вовсе, а лишь воспоминаниями о них. Обычно ее мучила эта неполноценность, но сегодня она радовала ее. Травница не могла в полной мере ощущать холод, но слабость ощущать не нужно было. Она просто была. В каждом движении, в каждом вдохе. Женщина осела на пол. Нужно срочно разжечь огонь. Она ухватилась пальцами за половицу и потянулась к печи. До кочерги было не достать. Что ж, хочешь жить — умей вертеться. Она засунула голую руку в печь, потрогала пепел. Где-то там, внутри, под всей этой золой еще теплились последние угольки, а значит и свет. Рука все глубже погружалась в тел́лый пепел, пытаясь найти последнее сияние жизни. Император по прежнему лежал возле столба. В свете луны было заметно, что от его губ поднимаются маленькие облачка пара. Рука безуспешно перебирала мелкую теплую пыль. Частички пепла разлетались по избе, и медленно танцевали в столбе лунного света, придавая избе почти сказочный вид. Неужели, это последний раз, когда я его вижу? Это конец? Что-то кольнуло ее палец, травница машинально отдернула руку, но тут же отругала себя за это. Где-то там внутри был горячий уголек, и она только что нашла и опять потеряла его. Она уверенно засунула руку в пепел и выгребла все на пол. Маленький красный камушек со стуком покатился по избе. Травница нагнулась вперед, потеряла опору и упала на пол. Охотнее всего она бы сейчас схватила этот уголек и выпила его до последней частички света, но не время торопиться. Уголька не хватило бы даже на пару минут. Нужно было пересилить себя и развести огонь. Женщина медленно и аккуратно двумя пальчиками подняла уголек. Осмотрелась. Рядом не было ничего, что могло бы быстро разжечь огонь. От бессилия она положила голову на пол, и коса с мягким звуком скатилась с плеч на пол. Травница открыла глаза и уставилась на свои волосы. Невероятная мысль пронзила ее сознание. Волосы. Конечно. Свободной рукой она подтянула юбку наверх, положила на них длинную косу и медленно, почти не дыша пристроила сверху уголек. Волос вокруг уголька начал медленно сворачиваться в мелкие кудри. Травница дыхнула еще раз. Совсем легко. Чтобы раздуть искру, а не потушить. Волос затлел сильнее. Мелкие искры одна за одной перекидывались на платье. Ткань чернела, но еще не горела. В нос ударил терпкий запах горелых перьев, как будто поблизости смалили птицу. Теперь у нее был свет, был огонь, но если она сейчас же не потушит свой волос, то сгорит сама. А как потушить волос, не потушив при этом огонь? Краем глаза травница заметила белый осколок кружки на полу. Потянулась, схватила медленно, чтобы не потревожить огонь. Она попыталась спокойно оттянуть косу. Двигалась размеренно, как будто боялась разбудить кого-то. Вжух — первые волосинки разбежались по разные стороны. Жух — еще парочка. Огонь подбирался к лицу, разгораясь все сильнее. Вжух. Вжух. Жар охватывает щеку. Вжух. Отрезанная коса упала на пол как раз во время, разгорающийся огонь почти сразу же поглотил ее. Травница придвинула руку к огню. Только чуть- чуть света, совсем немного. Только чтобы встать. Огонь неприятно обжигал руку, но знаки впитывали свет, даря жизнь. Запахло паленой кожей. Пламя начало терять силу, уголек недовольно затрещал. Стоп. Женщина нехотя отдернула руку и сразу как будто осиротела. Сердце тянулось к свету, но разум говорил, что еще не время. Пока хватит. Позже она сможет насытиться сполна, но не сейчас. Травница присела и треск разрываемого материала разнесся по избе. Теперь нужно было вернуть к жизни Императора. Когда император пришел в себя, то с удивлением обнаружил, что накрыт одеялом. Изба сияла светом. Травница сидела рядом с ним и теребила его за плечо. — Я, кажется, уснул? — Уже почти полдень, тебе нужно уходить. — Полдень? Да, мне нужно идти, — произнес он потеряно. — Нужно послать Ши с ловцами. Он посмотрел на травницу. Что-то изменилось в ней за время его сна, но что? Он так и не догадался, что у нее не было тени. Император поднялся и вышел в дверь. Он совсем не чувствовал себя отдохнувшим.