Mr. Brightside

      Нужна была точка опоры. Шагнув назад, Ирука прислонился спиной к двери и с большой натугой попытался сглотнуть, но не вышло – колючий ком застрял в горле.       – Собственно… Хатаке-сан находится в реанимации.       С губ сорвался неказистый надломленный звук. Ирука накрыл рот трясущейся ладонью и с силой сжал пальцы на щеках.       – Состояние тяжелое.       Он плавно соскользнул вниз, пока не опустился пятой точкой на пол.       – Я зашел за его вещами и телефоном, – Асума вздохнул – громко, измученно. Вслед за этим послышался щелчок, а потом слабое потрескивание – закурил. – Думал, заодно помощнику позвоню и сообщу все, но мобильный на пароле. Вы случайно не знаете…       – Чт-что с ним? – перебил Ирука. Звучал он, судя по всему, так потерянно, что заставил человека на другом конце провода недоверчиво помолчать, перед тем как дать ответ на его вопрос.       – Пневмония.       Отняв руку от лица, он опустил ее на колени и уронил голову на предплечье.       – Он на искусственной вентиляции легких.       И хоть глаза Ируки и были плотно закрыты, перед ними стало белым-бело. На него словно перевернули ушат кипятка, который теперь стекал с макушки по затылку, лицу, спине и груди к ногам жгучими дорожками.       – Послушайте, э-э… – голос Сарутоби одно мгновение доносился отдаленно и приглушенно, как если бы он отвел трубку от уха, а потом опять нормально, – Умино-сан, мне нужен сотовый номер секретаря Хатаке-сана. Не подскажете?       Ирука молчал. Его отрицательный ответ все равно ничего не изменил бы. Он уткнулся носом в сгиб локтя и, ослепляя себя, уставился прямо на единственный источник света в квартире – настольную лампу.       – Понятно, – спустя долгие секунды тишины, недовольно пробормотали в трубке. – Тогда позвоню в приемную с утра. Всего хорошего.       Понадобилось время, чтобы Ирука понял: вызов завершен. Посмотрев на экран, он среди пляшущих «мушек» разглядел имя абонента.       Какаши Хатаке.       Нет. Тут, должно быть, какая-то ошибка. Ирука что-то не так расслышал, недопонял, упустил или… Негодник Хатаке просто решил отомстить ему за то, что заставил понервничать, проспав все звонки в день приезда. Подначил дружка подыграть и устроил целую постановку… Но дьявол, как же тогда это жестоко с их стороны!       Он встал с опорой на руку и прошел в комнату, на ходу набирая номер повторно.       «Абонент недоступен. Пожалуйста, пере…»       – Проклятье! – бросив телефон на диван, Ирука упал следом, но тут же дергано сел и схватил устройство снова. Нет уж. Он попробует еще, и если трубку снова возьмет этот Асума, то выслушает тогда пару ласковых о действиях их коалиции!       «Абонент недоступен».       «Абонент недоступен».       После очередной скороговорки высокомерно-вежливой женщины-робота, Ирука дождался длинного сигнала и приготовился выплеснуть разгромную речь, когда вдруг понял, какую глупость творит. Язык связался узлом.       Он ведь болен. Самой заразной болезнью столетия. И также именно он провел с Какаши последние три недели в самом тесном контакте.       Автоответчик в течение минуты записывал мертвенную тишину и еще столько же – напрасные потуги задышать. С приходом кошмарного осознания сердце Ируки, казалось, заняло все нутро, а теперь в диком ритме вколачивало и без того страдающие легкие в ребра. Он испуганно смотрел на свою грудь, часто и высоко вздымающуюся от биения, понимая, что ничего не может с этим сделать.       Для проверенной временем техники спокойного дыхания нужно было захватить хотя бы немного воздуха.       В ушах уже раздавался протяжный гул, когда ему, наконец, удалось сделать вдох. Облегчение было недолгим. Сразу следом желудок скрутило, а во рту обильно скопилась слюна.       Ирука сомневался, что «донесет» это до ванной, но все же упал на колени перед фаянсом раньше, чем его вывернуло наизнанку.

***

      Балконные стекла в дуэте с кухонной вытяжкой жалобно дребезжали от сильных порывов ветра. За дверью в холле, а может и этажом ниже, загрохотала дверь лифта. Слишком громко.       Ирука попробовал открыть один глаз и тотчас же закрыл: под веком едко защипало. Разомкнув пересохшие до онемения губы, сипло простонал. К черту пробуждение. Лучше переползти на прохладную часть постели и нырнуть обратно в забытье.       Так и сделал. Почти отключил рассудок, но он все же успел напомнить о себе: ударил под дых, стоило лишь мельком восстановить цепочку событий, после которых чудом удалось доползти до дивана.       И все они – отнюдь не часть безумного сценария его мозга, в клетках которого по-хозяйски обосновался вирус.       Медленно согнув ноги и подтянув колени к подбородку, Ирука позволил себе провести еще несколько мгновений в обманчивом сомнении, а затем наугад сунул руку под подушку. К его несчастью, телефон нашелся именно там и после разблокировки продемонстрировал прямое подтверждение необратимому. До сих пор открытая вкладка с нескончаемым списком исходящих вызовов смотрела прямо на него.       Да и низкий голос Асумы стоял в ушах так отчетливо, как будто вещал из микронаушника, спрятанного в слуховом проходе. Ирука тряхнул головой, силясь выкинуть его оттуда. Ни в какую.       «Состояние тяжелое», – не отступало гулкое эхо. Что это вообще может значить?! Раньше ему не приходилось задумываться о том, что именно происходит за закрытыми дверями инфекционных госпиталей.       Он никогда не забывал, что удача обычно обходит его стороной, но до этого момента наивно полагал, что опасное заболевание, застращавшее весь земной шар – это нечто почти иллюзорное, всегда настигающее кого угодно, кроме него и важных ему людей.       А если этому и суждено было случиться, то только с ним. Так было бы справедливо. Это он, родившийся, мать его, в понедельник Ирука Умино, должен сейчас лежать под ультрафиолетовыми лампами, обвитый проводами и трубками, исколотый иголками, в окружении аппаратов и мониторов – безмолвных телохранителей; голый, беззащитный, совсем один…       Лучше бы это был он.       От ужаса, боли и жалости воображение разбрызгивало все более и более страшные краски, и вместе с этим горяченный лоб готовился расколоться надвое. Блистер с одинокой таблеткой жаропонижающего лежал согнутый на подлокотнике, но при мысли о том, чтобы положить пилюлю в шершаво-сухой рот, пищевод вновь сокращался от тошноты, а подняться и добыть воды Ирука не мог.       Не мог делать ничего, пребывая в этой гнетущей неизвестности. И не хотел. Беспросветная подавленность, полное непонимание и неприятие произошедшего душило.       Так что он вновь набирал номер, надеясь… Не зная, на что надеясь. Наверное, хотя бы на то, что Асума догадается включить телефон.       Но нет.       Тогда, нервно смахнув журнал звонков в правую верхнюю сторону экрана, Ирука открыл Фейсбук и перешел к строке поиска пользователей. У него было имя с фамилией, приблизительный возраст, даже общий внешний образ (выпускник военной академии – выдаст выправка, курильщик – цвет лица, женат – его выражение), однако и это не принесло толку. Ни одного результата.       Зато уведомления из рабочего чата всплывали ежесекундно. Ирука отмахивался от них, не желая читать, отбивался, как от комариного роя, но фрагменты сообщений коллег все же перехватывал.       «…заходила Шизуне и ТАКОЕ рассказала…»       «… угодил в реанимацию…»       «…может, и не выкарабкается, в таком состоянии обычно мало кто…»       А потом куча упоминаний его имени: «Ирука, Ирука, Ирука» и отметки профиля с просьбой дать хоть какую-то обратную связь, что-то сказать на этот счет – подтвердить все или опровергнуть. Но зачем? Чтобы офисным болтунам всего Центра нашлось о чем почесать в обеденный перерыв языками, покрытыми крошками залежалого печенья?       Чтобы Изумо с Котецу в кои-то веки выдохнули и расслабились, ибо нет больше поводов бояться прибыть на рабочее место позже девяти? Чтобы все Управление насладилось тишиной и отсутствием трудновыполнимых задач с пометкой «сделать к позавчера» от человека, который просто. Выполнял. Свою. Работу? И выполнял ее хорошо, со всей ответственностью, искренне переживая за свое дело и отдавая ему каждую свободную минуту…       Настоящее кощунство. Ирука наполнился презрением к себе за то, что когда-то поддерживал это, даже не пытаясь разглядеть за маской строгого и принципиального руководителя его лицо. Застенчивое, доброе, но совсем не улыбчивое – только иногда, только ему. Лицо, которое он любил держать в ладонях так же сильно, как большими пальцами пересчитывать штришки морщин, а остальными путаться в вихрах растрепанных волос…       Совсем недавние воспоминания принесли ощущение зияющей пустоты.       Телефон тихо завибрировал на матрасе. Ирука безразлично скосился на него – звонил, кажется, Хаяте.       Что есть мочи вдавив кнопку отключения аппарата, Ирука немного подождал и затолкал его обратно под подушку. Он не нашел бы, что сказать приятелю и вообще не был уверен, что успеет издать хоть звук, потому что прежде из горла непременно вырвется крик или плач.       Еще сутки он не прожил – просуществовал. Сонливость сменила бессонница, и моментами хотелось просто угаснуть, лишь бы все это прекратилось хоть на миг. А желательно навсегда. Однако вот тело отчего-то продолжало бороться за выздоровление и не слушало упаднических настроений рассудка. На следующее утро у Ируки появился едва ощутимый аппетит.       Он успел немного поесть, пока не задумался о том, как питаются пациенты реанимации. Голод буквально отшибло, но мутить опять не начало, и на том спасибо.       Так и тянулся его день. Вяло и неохотно он занимался повседневными делами, которые отнимали в десятки раз больше времени и энергии, чем обычно. Отчасти из-за общей слабости, но в основном – потому что все вокруг так или иначе напоминало о нем.       Да, Ирука запретил себе даже мысленно называть его по имени, словно боялся таким образом сглазить, еще сильнее наделить своей неудачливостью. Но в то же время и не хотел думать ни о чем другом, как будто стыдясь, что его собственная жизнь не находится под угрозой.       Он не прекращал игнорировать звонки и сообщения, однажды уведомив самых близких о том, что все с ним нормально, хоть это и было в лучшем случае полуправдой. Напрямую выложить кому-то все, что выяснилось из разговора с Асумой, Ирука не мог. Не представлял как. В ужас приходил, едва воображая, что подобные слова набирают его пальцы или еще хуже – что они прозвучат из его уст.       Когда в комнату пробралось закатное солнце, он сначала забился от него в угол дивана и спрятался в плед испуганной летучей мышью, а потом все-таки сподобился подняться и наглухо закрыл жалюзи. Так стало не только темнее, но будто бы еще и тише. Ирука почти было начал рассуждать про себя о том, что в палатах реанимации яркий свет скрежещущих ламп не гаснет двадцать четыре на семь, как нежданно-негаданно из коридора раздалась трель дверного звонка.       И кого там принесло? Побегав глазами по стене напротив, он задержал дыхание, но когда на кнопку за дверью нажали еще раз, сообразил, что в его положении симулировать отсутствие – очень плохая идея.       Он поплелся на выход, где, посмотрев в глазок, раздраженно передернул плечами и скрестил руки на груди.       – Котецу, я тут, – Ируку почти оглушил звук собственного голоса – он молчал уже вторые сутки, не имея привычки разговаривать с самим собой. – Не трезвонь, открыть все равно не смогу, – чуть тише добавил он.       – Приве-ет, – Хагане протянул это с отвратительной жалостью, которую Ирука отчего-то счел за фальшивую. – Ну как ты там, Умино-сан?       – Живой, – сухо бросил он. – Что-то хотел?       – Эм-м… – Котецу серьезно замешкался. – Проведать тебя, вообще-то.       «Или же разведать?» – мнительно спросил себя Ирука и тут же решил, что ни за что не станет поставщиком хлеба и зрелищ.       – Все волнуются за тебя. Шизуне вчера полдня проплакала. Девчонки говорят, Цунаде даже открыла что-то из своего неприкосновенного запаса и отпаивала ее, пока она не успокоилась…       Дальше Ирука уже не слушал. Все беспокоятся за него? За него? Да он дома штаны протирает и максимум пролежни зарабатывает, в то время как с другим, точно так же знакомым им человеком черти что творится! Откуда же в них всех столько жестокой предвзятости?!       – … мог бы хоть пару слов написать, отметиться, а то после того, как Бледный в больницу загремел, совсем не по себе…       – Хватит, Котецу, – негромко произнес Ирука. Он опустил взгляд к своей раскрытой ладони. Полусогнутые пальцы мелко дрожали.       – … иронично, конечно, с ним вышло. Я-то думал, зараза к заразе не липнет...       – ЗАМОЛЧИ, – громоподобно взревел кто-то, и Ирука готов был сказать ему облегченное «спасибо», пока не закашлялся и не понял, что возглас вырвался из его глотки.       За дверью, похоже, случился аналогичный ступор. Услышав тихий опасливый шорох резинового коврика, Ирука сел на корточки, а потом завалился назад и плюхнулся в углу. Проехавшись затылком по стене, он прижался к ней макушкой и закрыл глаза.       Котецу громко шмыгнул носом, напоминая о своем присутствии.       – Ирука, с тобой все в порядке вообще? – настороженно спросил он.       Ирука безмолвно помотал головой, электризуя волосы об обои с мелким выступающим узором.       – Я сейчас уже не про вирус, хотя, очевидно, в нем все дело. Недавно читал об онлайн-группах психологической помощи для больных этой заразой, так может, стоит попробовать обратиться?       Отлично. Теперь еще и в невменяемые записали. Просто блеск. Завтра об этом будет болтать весь Центр, но никто, никто не узнает и не поймет в чем на самом деле его беда. Да и не пожелал бы Ирука никому такого.       – Если хочешь, я побуду здесь с тобой подольше. Мне некуда спешить – завтра суббота, планов никаких не…       – Уходи, – отрезал Ирука. В лучшие дни он мог бы просить об этом мягче, мог бы добавить «пожалуйста» или «пойми меня правильно», но в эту секунду невесть откуда проникший в каждую вену и артерию гнев, бешено циркулируя, вымывал оттуда благоразумие.       – Мы просто поговорим.       – Котецу. Уйди, – его голос напряженно подрагивал.       – Ладно. Как скажешь, – Хагане отреагировал напускным безразличием. – Не стоило мне вообще приходить, да? Лучше было поручить это Изумо. Он-то у нас чудо-мальчик, вы с ним друг другу так доверяете. На нем бы ты точно не стал срываться. Правда ведь?       Ирука ничего на это не сказал. При чем здесь вообще Изумо? Он не понимал. Его сознание в этот миг напоминало горящий мусорный бак – если там и завалялась пара здравых мыслей, то все равно уже тлела в общей помойной куче.       – Рад был побыть боксерской грушей. До скорого, – вслед за этими словами из подъезда донеслось эхо шагов по лестнице.       Ирука угрюмо зашаркал обратно в комнату, чувствуя, что злоба продолжает неприятно покалывать в кончиках пальцев рук и ног. Как нельзя кстати на пути вырос так до сих пор и не разобранный, даже не расстегнутый чемодан. Он не мешал двигаться, но почему-то именно сейчас казался непреодолимым препятствием.       – Чтоб тебя! – подключив все свое отчаяние, Ирука с размаху дал ему хорошего пинка. Чемодан рухнул набок, колесики с верхней стороны пугливо зашатались. Так его.       Удовлетворение от сомнительной победы над неодушевленным предметом долго не продлилось. Ночью сон снова не шел, и Ирука направился к чемодану на мировую. Закатив в центр комнаты, он расстегнул его и принялся неторопливо выкладывать вещи.       Одежда наверняка еще пахла Нью-Йорком. У города был свой запах, который трудно описать – он раскладывался на множество контрастных нот и аккордов. На воспоминания. Предвкушая возвращение туда хотя бы так, Ирука взял в руки свой бордовый лонгслив, поднес к лицу и…       Ничего. Обоняние не вернулось.       Разочарованно убрав вещь в сторону, он наклонился к чемодану, где, предусмотрительно обложенная со всех сторон толстым свитером, лежала белая коробочка со вскрытой бумажной пломбой. Мышцы лица Ируки мелко подрагивали от сдерживаемых эмоций, пока он вскрывал упаковку и доставал оттуда стеклянный шар.       Если держать его ровно, то над Бруклинским мостом не пойдет снег. Будет ясно и по-весеннему тепло, совсем как в тот день, когда они встретились с умилительной собачьей парочкой. Ирука сильно прикусил губу, до мельчайших деталей воспроизводя в памяти его смущенно-счастливый облик.       Он медленно лег спиной на ворсистую дорожку рядом с диваном и вытянул сувенир перед собой. Несколько снежинок спустились по стеклянной поверхности. Несколько слезинок собрались в уголках глаз и скатились по вискам, теряясь в распущенных волосах.       Когда-то Ирука давал себе слово больше не убиваться из-за мужчин – ни один из них априори того не стоит, но тут ведь совсем другое. Его печаль не вызвана очередной неудачей в любви.       И он стоил всего. А то и больше.       Поставив подарок рядом, он нащупал на диване телефон. Режим «не беспокоить» защищал от навязчивого внимания и Ирука лишь изредка проверял входящие сообщения: вдруг поступит уведомление о том, что тот самый абонент снова в сети. Чаще – запускал предпросмотр рабочего чата, на случай, если там промелькнут какие-то новости .       Сейчас он хотел открыть фотопленку и сделал это. Достопримечательности, живописные виды, слайды с лекций, еда… Он все листал и не мог взять в толк: как же так получилось, что у него не осталось ни одного снимка человека, который придал всему этому смысл?..       На глаза попалась фотография с выставки Вишмайера: его спина в сером пальто и пепел волос в привычном беспорядке. В этот же вечер он впервые поцеловал Ируку, и думать об этом было невыносимо.       Ирука передал ему свою невезучесть воздушно-капельным путем, и расплачиваться за это пришлось обоим. Так лучше бы он не засматривался на Какаши, не поддался тогда слабости, оттолкнул и закрыл за собой дверь. Они бы неловко сторонились друг друга до конца поездки, но вскоре смирились с таким положением вещей – уже проходили подобное.       Ирука переболел бы (потому что его эта участь точно не могла миновать), а потом они пересекались бы в стенах Центра максимум раз-другой в месяц, обмениваясь сухими кивками при встрече. С Какаши все было бы в порядке.       Какаши.       Ирука несколько раз вытирал глаза и щеки насухо, только чтобы в конце концов понять, что это бессмысленно.       С рассветом пришло опустошение и покой. Ирука мог загадывать и торговаться с судьбой сколько угодно, мог жалеть себя, страдать и лететь в пропасть уныния и апатии… Так время не обратишь вспять. Жизнь не станет прежней, даже если он навоображает себе ее до мельчайших деталей.       Простояв с полчаса под теплым душем, он завернулся в махровый халат и взялся методично вычесывать вымытые, но все еще безобразно спутанные волосы.       Из зеркала, встроенного в дверцу шифоньера, на него смотрел не то упырь, не то зомби с бескровным землистым лицом, впалыми щеками, потрескавшимися губами и затравленным взглядом… Да как он вообще дошел до такого, как далеко еще может себя загнать и, главное, кому от этого станет легче?!       Хватит. Не этим он должен заниматься.       Швырнув расческу на полку, Ирука снова обратился к мобильному, убеждая себя, что всего-навсего плохо искал. Асума Сарутоби не был единственной зацепкой в его деле.       Со смачным плевком в сторону субординации, он всерьез вознамерился позвонить в Центр и допрашивать Ямато по всем пунктам столько, сколько будет необходимо, но вовремя сообразил, что в субботу ему ответит максимум древесный дух, оберегающий приемную Хатаке от злых сил (любителей дышать свежим воздухом).       Некоего Гая, как оказалось, искать тоже бесполезно: слишком уж неброское имя, а фамилии Ирука и не слышал вовсе. Недолго покопавшись в сообществах фитнес-центров, он поставил на этом еще не открытом персонаже мысленный крестик.       Хорошо, Курильщик-сан, вернемся тогда к тебе. Отбросив «Асуму» и оставив только «Сарутоби», Ирука стал терпеливо просматривать каждый выпавший профиль.       Конохамару Сарутоби. Общие друзья – 1. Ирука развернул страничку полностью и обнаружил Наруто Узумаки в списке контактов незнакомого ребенка. Любопытно.       Он ненадолго задержал тоскливый взгляд на аватарке своего ученика. Та оставалась неизменной вот уже несколько лет: они с отцом держат в руках скользкую даже на вид жабу. Точнее, держит ее малыш-Наруто, а похожий с ним как две капли воды (такой же голубоглазый и по-цыплячьи блондинистый) мужчина просто обнимает его крохотные ладошки своими снизу.       Тяжко вздохнув, Ирука продолжил листать друзей Конохамару. Дети, дети, дети, фейковая страничка Соника, снова дети… Он задвигал пальцем быстрее и чуть было не упустил кое-что занятное.       Куренай Юхи. 30 лет. Замужем.       Ирука несколько раз моргнул, сердцебиение пустилось в пляс: в нем зажегся слабенький огонек надежды. Он узнал это имя! Вне всяких сомнений, оно звучит в его голове голосом Какаши!       Что если эта женщина – супруга Асумы, гордо носящая девичью фамилию? Каждая из ее немногочисленных фотографий так и кричит: «Я знаю себе цену!» С аккуратно уложенной шевелюрой цвета вороньего крыла, тонкими изогнутыми бровями и ярко-алыми губами она напоминала танцовщицу бурлеска или пин-ап диву. Среди тонны публикаций с изображениями мрачной эстетики Ирука с трудом откопал снимок ее дочки в забавном чепчике.       Все сходится.       Пока он упражнялся в кибершпионаже, под основной фотографией профиля Куренай загорелась зеленая точка – владелец профиля появился в сети. Это его шанс!       Не раздумывая, Ирука нажал на синий прямоугольник с надписью «Сообщение». Он сделал глубокий вдох, как перед надуванием воздушного шара, и принялся строчить:       >> Ирука Умино: Куренай-сан, здравствуйте! Я разговаривал с Вашим мужем пару дней назад…       Чертыхнувшись, он стер эту ерунду. Начало послания выглядело как предисловие перед раскрытием супружеской измены. Решено было зайти с другой стороны:       >> Ирука Умино: Куренай-сан, здравствуйте! Прошу прощения за вторжение на личную территорию. Насколько я знаю, у Вас есть информация о месте прохождения лечения и состоянии Хатаке Какаши.       >> Ирука Умино: Пожалуйста, сообщите мне, что Вам известно.       >> Ирука Умино: Я беспокоюсь, – добавил, желая ненавязчиво дать понять о личном характере своего интереса. Что Куренай подумает и какие выводы о нем сделает – чхать он хотел, важнее всего было установить связь с надежным источником.       Печатает. Печатает!       >> Куренай Юхи: Здравствуйте       Стараясь унять головокружение, Ирука сел за кухонный стол и уперся в него локтями. Ну что она там, поэму пишет?       >> Куренай Юхи: Вы с работы? Из Центра?       Он выпустил воздух из вытянутых трубочкой губ. В этом вся женская суть: сначала мы докопаемся до мелких деталей, только потом заговорим по делу.       И в то же время, Куренай имела право знать хотя бы об этом. Если бы сам Ирука загремел в больницу, а кто-то незнакомый осведомился о его здоровье у его друзей, то прошел бы сквозь огонь, воду и медные трубы, прежде чем что-то узнать.       >> Ирука Умино: Да       >> Куренай Юхи: Хорошо, понятно       >> Куренай Юхи: Состояние стабильное, но сам пока так и не дышит. Только что звонила       Ирука поник. Он думал, что смог принять ситуацию, однако вновь убеждаться в случившемся оказалось не менее больно и страшно, чем во время разговора с Асумой.       В следующем сообщении Юхи поделилась карточкой со всеми данными больницы.       >> Куренай Юхи: Если захотите что-то передать Какаши, я отправлю контакт знакомой медсестры. Или можете нам завезти.       Несколько раз перечитав сообщения и сообразив, где располагается госпиталь, Ирука выглянул в окно. Пешеходы в масках и автомобилисты – каждый в своей персональной капсуле – все спешили по своим делам.       Если бы все было так просто…       >> Ирука Умино: Боюсь, это невозможно. Я тоже болею и не смогу выйти из дома в ближайшее время.       >> Куренай Юхи: Это с Вами Какаши ездил в Штаты, получается?       >> Ирука Умино: Все верно. Подозреваю, что именно я его и заразил.       >> Ирука Умино: Я смогу отправить Вам что-нибудь курьером?       Он пока не знал, что сможет предложить человеку, который вот уже несколько дней находится в медикаментозном сне. Но очень, очень хотел сделать для него хоть что-нибудь…        >> Куренай Юхи: Конечно!       >> Ирука Умино: Большое Вам спасибо.       >> Куренай Юхи: Не за что.       Закрывая приложение, Ирука был уверен, что диалог подошел к логическому завершению, но не тут-то было – еще одно сообщение возникло раньше, чем он успел смахнуть вверх.       >> Куренай Юхи: Я рада, что у Какаши есть кто-то, кто о нем беспокоится :)       Ирука почувствовал, как цвет возвращается к его лицу. Особенно к щекам.       Ох уж эти женщины со своей хваленой интуицией…