Mr. Brightside

      Четыре тридцать восемь.       Дурной час для пробуждения. В преддверии рассвета в комнате серым-серо и так зябко… Ирука подоткнул одеяло под стопы и, протяжно выдохнув, потерся носом о подушку.       Парень едва глаза открыть успел, а тяжесть, оттягивающая грудную клетку слева, уже тут как тут. Где-то на грани сна и бодрствования ему на долю секунды почудилось, что проснется он в гостиничном номере, на большой двуспальной кровати. И не один.       Ощущение чужой кожи на пальцах казалось почти реальным, и потому увидеть перед собой вместо фарфорово-белых плеч спинку неразложенного дивана было… Тоскливо и отрезвляюще горько.       Да. Ирука понемногу начинал снова различать вкусы.       На выходных он получил отрицательный тест и теперь должен был вернуться к работе в офисе. Даже не верилось, что со дня отъезда в Штаты прошло больше месяца...       Ирука отключил будильник и сел в постели. Ни к чему дожидаться заветных шести утра лежа пластом. Недолго послушав свистящую тишину, он решительно поднялся и направился на кухню, чтобы начать день – неторопливо, но строго пошагово.       Большой стакан воды, теплый душ, бритье, легкий завтрак и небольшое новшество – целая горсть таблеток. Все для скорейшего восстановления организма, который героически выстоял против инфекции.       Уже одетый и волосинка к волосинке причесанный, Ирука вернулся в комнату за сумкой, но не сразу нашел ее, зажатую между столом и пустым чемоданом. Тот со дня приезда беспрестанно перемещался по квартире, точно бродяга неприкаянный.       Почесав лоб и тут же растрепав непослушные короткие прядки, парень взялся за боковую ручку и вынес напоминание о путешествии на балкон. Откатив в угол, потер между собой ладони, стряхивая пыль, и невесело хмыкнул: вез в Нью-Йорк один багаж, а вернулся совсем с другим. Во всех смыслах.       Времени до начала рабочего дня оставалось предостаточно, да и погода снова радовала. Решив добираться на автобусе, Ирука вышел за три остановки до офисного квартала. Неспешные прогулки были ему показаны, и он хватался за любую возможность размяться.       На парковке Центра почти не осталось свободных мест. Лавируя между автомобилей, парень прижимал запястьем к груди стаканчик чая, купленный в киоске неподалеку, и параллельно пытался убрать наушники в кейс. Не хотелось с самого утра быть кем-то освистанным за «глухоту».       Умино едва не опрокинул кипяток прямо на себя, когда по его левую руку, откуда не возьмись, удивительно бесшумно выплыл нос красного седана.       Машина потихоньку двигалась с ним «в ногу». Стекло водительского окна с жужжанием опустилось, разоблачая проказника.       – Ширануи-сан! – хватаясь за сердце, осуждающе выпалил Ирука. – Ваш отдел сейчас почти потерял сотрудника!       Генма беззвучно усмехнулся и ловко перекатил любимую зубочистку из одного уголка рта в другой:       – Виноват. Поможешь припарковаться?       Ирука развел руками – деваться некуда – и отошел к бордюру, готовясь горланить что-нибудь вроде «еще-еще-еще» и «стоп-стоп-стоп», но на деле это оказалось излишне. Генма быстро встал, как нужно, без дополнительных инструкций – Умино осталось лишь в завершение вытянуть перед собой раскрытую ладонь, показывая, что все идеально. Тогда Ширануи заглушил мотор.       Пока он копался с какими-то вещами на пассажирском сиденье, парень затолкал наушники в карман, обошел автомобиль и, сделав глоток чая, оглянулся по сторонам. Ничего здесь не изменилось. Старые добрые пчелы спешат в старый добрый улей трудиться. Хотя, если так посмотреть, с началом мая делают это заметно веселее обычного.       Ируке тоже хотелось поскорее снова войти в колею.       Захлопнув дверцу коленом, Генма повернулся к товарищу и предстал перед ним во всей красе: солнцезащитные очки-броулайнеры ему к лицу, гладкие волосы отдают медью под солнцем. Одет как всегда безупречно – с иголочки и по подтянутой фигуре. Болезнь словно и не затронула его вовсе.       Ирука даже почувствовал себя неловко в брюках, которые носить теперь мог, только застегивая ремень на самую дальнюю прорезь. Исхудал так исхудал.       – Давай я возьму парочку, – парень потянулся к высокой стопке папок в руках Ширануи, забрал половину и поставил свой стакан сверху. – Откуда и куда столько макулатуры?       Генма щелкнул кнопкой брелка сигнализации, и его «ласточка» дважды чирикнула на прощание.       – Я только что из приемной Хатаке, – он на ходу чуть отклонил голову назад, указывая на здание головного корпуса Центра за их спинами и не замечая, как пальцы младшего коллеги сильнее сжались на углах папок в напряжении. – Никто не знает, когда он вернется, так что… Временно исполняю обязанности. Вот и подумал забрать все необходимое к нам.       Ирука молча кивнул, потупил взгляд и лишь тогда рассмотрел знакомый почерк на одном из бумажных вкладышей. Тяжесть раннего утра вернулась, делая каждый шаг ко входу в офисное здание труднее – казалось, всему этому нет конца и края…       – Говорят, ему ненадолго стало получше, а потом начались осложнения. С глазом, кажется, что-то стряслось, – Генма вещал небрежно и естественно, не выказывая любопытства, но Умино был уверен, что за черными стеклами очков таятся два испытующих буравчика. Выходит, Асума сумел наладить связь с Ямато, раз в Центре все в курсе подробностей происходящего. Да и Котецу несомненно нажаловался коллегам на выпад Ируки при упоминании начальника – тут удивляться нечему.       – Говорят, да, – смотря строго перед собой, уклончиво отреагировал парень.       – Беда, – поджав губы, прокомментировал Ширануи перед тем, как ускорить шаг и втиснуться в закрывающиеся за компанией мужчин двери.       Генма не сказал больше ни слова, пока они вместе поднимались на лифте и шагали к кабинету в душном холле под стеклянным куполом, и за это Ирука был ему безмерно благодарен.       На входе в офис обоих едва не сбил с ног сквозняк. Ирука сощурился против потока воздуха, а когда переступил через порог и открыл глаза, узрел просто потрясающее действо.       Забравшись коленями на стул и прижавшись передней частью корпуса к его спинке, Изумо раскинул руки в стороны навстречу ветру из распахнутого настежь окна. Котецу тоже был там: придерживал Камизуки за талию и завывал что-то ужасно напоминающее главную тему кинофильма «Титаник»…       – Нарису-уй меня как одну из своих францужено-о-ок, – абсолютно нелепым образом вплетая цитату из упомянутой картины в пение, провыл Хагане.       – Эй, вообще-то, сейчас я Роза, – Изумо возмущенно пихнул его локтем в грудь, затем вернул руку в прежнее положение. – Я лечу, Джек! – Парням, кажется, было невдомек, что у их маленького спектакля появились зрители.       Генма подчеркнуто тяжело и громко опустил стопку папок на стол в центре помещения. Тенью следовавший за ним Ирука проделал то же самое, но сдержаннее.       Парочка у окна спешно разделилась – каждый прошел к своему рабочему месту.       – Хоть дверь бы закрыли, – пробубнил Ширануи и бросил ключи от машины в пустой отсек канцелярского органайзера.       – Жарко, – Котецу пожал плечами, полностью игнорируя возвращение четвертого сотрудника.       Изумо же мялся: все никак не мог усесться за стол и едва заметно переступал с ноги на ногу, переводя взор с Хагане на Умино и обратно. Он явно рад был снова видеть последнего, но также боялся обесценить оскорбленные чувства своего… Хм, кого бы то ни было. Ирука пока не успел разобраться, как у них в итоге все развернулось.       И он не держал зла ни на одного из них. Поделом ему. Впредь будет трижды думать, прежде чем вымещать гнев и бессилие на окружающих.       – Всем привет! – вооружившись непринужденной улыбкой, Ирука поставил стаканчик с чаем рядом с клавиатурой и снял с плеча рюкзак.       Ответом было нестройное бормотание. Парень неслышно вздохнул и выпрямил спину – он был полон намерения развеять витающее в воздухе напряжение, выбросить за дверь вслед за сквозняком.       – Я привез вам подарки, – Ирука расстегнул сумку и вытянул оттуда пузатый пакетик с нью-йоркскими сувенирами. Не нужно было иметь глаза на затылке, чтобы с уверенностью сказать: Хагане косится на него с неодобрением в этот момент. Умино решительно повернулся: – И слушай, Котецу, я пойму, если свой ты принять не захочешь. Но знай: мне стыдно за то, как я повел себя с тобой. Ты был прав, когда говорил, что из-за вируса у меня колпак сорвало.       Должно быть не ожидавший подобной прямолинейности, Котецу покраснел ушами. Он некоторое время смотрел себе под ноги, а потом все-таки ухмыльнулся:       – Ладно тебе, проехали. Ерунда. На прошлой неделе Цунаде наорала на меня так, что до сих пор уши не отложило. А она, на секундочку, давненько выздоровела…       – Честно говоря, – между делом негромко вставил Генма, – мне каждый божий день хочется поноси́ть вас на чем свет стоит: до, во время и после больничного, – он закончил вводить пароль от компьютера и в качестве завершающего аккорда отрывисто нажал указательным пальцем на клавишу ввода.       – Ну и кто ж тебе не дает? – Котецу поморщил нос и сложил руки на груди.       – Мои моральные ценности.       Посмеиваясь над их перебранкой, Ирука едва не просмотрел, как Изумо понесся к нему со всех ног, чтобы буквально повиснуть на шее – обвить ее и сжать в тиски.       – Эй, полегче, – Умино даже поперхнулся, но похлопал младшего коллегу по спине в ответ.       – Добро пожаловать домой, – отпустив его, Изумо убрал за ухо заметно отросшую черную челку, что скрывала сияющий взгляд. И в остальном парнишка выглядел хорошо, многим лучше, чем до отъезда Ируки. Счастливый, поди…       – Да уж, мы здесь точно скоро как дома будем – поселимся, – Котецу откровенно мерил глазами расстояние между двумя парнями. – Работы скопилось – мама не горюй. Завтра захвати с собой футон, Умино-сан.       – Разгребем как-нибудь, – с твердой уверенностью обнадежил его Ирука и продолжил деловито: – но я, уважаемые коллеги, для повышения коэффициента полезного действия Отдела предлагаю начать рабочий процесс со своевременного стимулирования, – Генма понимающе закивал, Котецу же с Изумо в недоумении переглянулись. – Подарки! – пояснил Умино. Взяв пакет в руку, он поднял его над головой, как факел.       Когда все получили по презенту, трудиться и впрямь стало приятнее. Ирука понемногу вникал в задачи на повестке дня, выписав каждую в маленький отрывной блокнот, что всегда держал под рукой. Из открытого окна доносился шепот листвы, извечная а капелла Котецу не раздражала – напротив, звучала на редкость гармонично. В обед они действительно обедали, а после даже позволяли себе время от времени ненадолго отрываться от основных занятий, чтобы просто болтать о том о сем.       В чате Управления трещали сверчки – временно начальствующий Генма все дела решал по телефону или электронной почте, и Ируке пришлось до конца дня отмахиваться от назойливых мыслей о том, что без постоянного контроля сверху рабочие часы проходят намного плодотворнее. Нелепость: как думая, так и не думая об этом, он чувствовал, что лицемерит перед самим собой. Любым собой. Что перед Ирукой Умино после командирования в Штаты, что перед тем, которым он был до поездки.       Были тому виной внутренние противоречия, ранний подъем или, может, остаточная слабость после перенесенной болезни, но к пяти часам парень утомился так, словно разгружал вагон с углем, а не в бумажках ковырялся. А ведь рабочая неделя только началась…       По пути домой корил себя: не стоило возобновлять занятия с Наруто сразу по окончании больничного. Голова гудела, веки впору спичками было разделять, какой от него толк этим вечером?       Но деваться некуда. И без того времени было упущено видимо-невидимо – мальчик, небось, уже и забыл все, что они вместе изучили… Добравшись до своего района, Ирука, в надежде взбодриться, сделал круг по кварталу, а дома выпил большущую кружку чая и, приготовившись излучать самые позитивные вибрации, запустил видео.       Ученик, как оказалось, сегодня с онлайн-сенсеем на одной волне («Воздушные знаки!» – именно так, да еще и с видом знатока растолковал бы это Генма). Счастливого воссоединения как-то не сложилось. Объясняя, что камеру сегодня включить не может, Наруто был нехарактерно угрюм, что, собственно, неудивительно – оказывается, в конце недели его ждала большая контрольная работа.       Не теряя ни секунды, они приступили к подготовке, однако шестое чувство все же подсказывало Ируке: причина беспокойства и необычно тихого поведения подростка не только в страхе перед упражнениями по грамматике.       Подозрения усилились, когда спустя пятнадцать минут занятия впервые за год с лишним в их разговор вмешался третий участник:       – Эй, Наруто, ты чего тут засел? – приглушенно удивлялся некто мужским голосом. – Пойдем, пока м…       – У меня урок, – шикнул мальчик.       – Урок?.. А, все, понял. Давай тогда, отличник.       Вслед за этим послышался негромкий хлопок и щелчок – вероятно, говорящий закрыл за собой дверь.       Камера Ируки была отключена, и он позволил себе напряженно прищуриться. Мальчик всегда отзывался о своем опекуне нелестно, и от такого у Умино всякий раз сердце было не на месте.       «… да он просто извращенец отбитый!» – сколько бы он ни размышлял о незавидной судьбе Наруто, эти однажды брошенные вскользь слова въелись в его память и настораживали сильнее всего.       Ирука понимал одно: он не станет сидеть сложа руки, когда у него на виду творится что-то… Нехорошее.       – Все в порядке? – спросив это, парень весь сконцентрировался на том, что услышит дальше.       – Да, все нормально, – расслабленно и вполне уверенно откликнулся Наруто.       – Ты же знаешь, что можешь доверять мне и говорить обо всем, что тебя тревожит?       – Да… Но Ирука-сенсей, мне кажется, вы меня убьете…       – Что такое?!       – Я забыл три формы для «buy»…       Ирука ослабил хватку на шариковой ручке, однако сделал себе пометку не спускать глаз с семейной ситуации ученика и, в случае чего, принять меры.       – Глупости какие. Еще бы я пошел на членовредительство из-за глагола. Сам вот не сразу вспомнил, – желая внушить мальчику немного уверенности, соврал он. – Buy, bought, bought.

***

      Белые и желтые пятна померкли, влага в уголках подсохла, и Какаши попробовал открыть глаза. Точнее, глаз – один, правый. Левый пока был надежно закрыт повязкой после недавнего хирургического вмешательства.       С того момента, как мужчина пришел в себя, дневное освещение стало его злейшим врагом. Капелька солнца, и под веки точно кислота просачивалась.       – Скоро пройдет, – опуская рулонные шторы на обеих ставнях до конца, пообещала пожилая медсестра. – Кстати, от медикаментов некоторое время может клонить в сон – постарайтесь занять себя чем-нибудь. К вам скоро посетители.       Какаши с усилием подтянулся на больничной койке, прижался затылком к изголовью и несколько раз моргнул, фокусируя расплывшееся зрение.       – Кто? – его сердце забилось быстрее.       Женщина стала закручивать крышку на бутылочке с прозрачным раствором медленнее – задумалась.       – Сарутоби, кажется, – она убрала тару в ящик инструментальной тележки, туда же отправился пакетик с недавно использованной ватой. – Уточнить?       – Нет, не нужно, – мужчина осторожно почесал участок кожи у нижнего края повязки. Сарутоби – значит Асума и все-все-все. Тут и при всем желании не разоспишься. – Когда их ждать?       – К двенадцати или… Давайте я все-таки сверюсь с графиком, – медсестра энергично толкнула тележку вперед.       – О, не беспокойтесь, пожалуйста, – Хатаке успел окликнуть ее на полпути к выходу. – Это не так уж и важно, а вас ждут другие пациенты… – он виновато улыбнулся. Достаточно знать, что нужно быть готовым к мышиной возне вокруг своей персоны как минимум через – Какаши бегло глянул на настенные часы над дверью – тридцать минут. А предупрежден – значит вооружен.       Женщина склонила голову в знак признательности.       – Обед принесут к часу. Сегодня суббота – день тэмпуры! – она продолжила катить тележку, и вскоре о чьем-то присутствии в палате напоминало одно лишь стихающее тарахтение колесиков.       Извернувшись, чтобы взбить подушку и поднять ее повыше, Какаши попробовал сесть. Все тело скрипело – он чувствовал это, почти слышал. Однако возможность по собственному желанию выбирать удобное положение на чертовой койке дорогого стоила. Во время утреннего обхода доктор упомянул, что совсем скоро можно будет начинать «расхаживаться», и Хатаке ждал этого с нетерпением.       В палате, конечно, было неплохо: она скорее напоминала скромное место для отдыха, нежели холодную приемную перед покоями Шинигами, коей успела запомниться реанимация, но эти четыре стены…       Начав худо-бедно соображать прошедшим вечером, Какаши быстро ощутил, как нелегко вливаться в реальность, пребывая в постоянном заточении, да еще и без средств связи под рукой – полностью отрезанным от мира снаружи. В голове варилось месиво, постепенно закипающее от бесперебойно вещающего внутреннего голоса.       Сейчас голос талдычил о том, что визит ближайшего окружения – дело благодатное, неплохо бы порадоваться, что кому-то на свете вообще есть до него дело. А потом он же ненавязчиво напомнил: когда речь зашла о том, что к нему придут, Какаши подумал о другом посетителе.       Здоров ли он? Все ли у него в порядке, сколько новых несчастий успело свалиться на его голову? Когда они смогут увидеться?..       Хатаке даже не заметил, как конвульсивно подергивает стопой. Если что и могло взвинтить его обычно спокойный нрав, так это беспомощность и неизвестность.       Оставалось надеяться, что Асума догадается привезти его телефон сегодня. Ну а пока… лучше бы и правда занять себя чем-нибудь до прибытия всей своры.       Поморщившись, мужчина потянулся к прикроватной тумбе – медсестра любезно исполнила его пожелание и принесла стопку чистой бумаги и ручку. Лэптоп, несомненно, для таких целей сподручнее и привычнее, но выбирать не приходилось.       Постучав стержнем по листу, Какаши оставил несколько точечных вмятин. Рассказчик в нем заговорил ниже, глубже и обрел интонации, похожие на театральные, – именно так звучал Жабий Отшельник:       «… на пути к счастливому финалу герою не под силу справиться лишь с одним препятствием – со смертью. Но покуда он жив, история может двигаться в любом направлениии…»       Хатаке скептично фыркнул. Спору нет – знатное вышло пророчество: вот он, относительно живой (доктора неустанно восхищались стойкостью его организма, но не упускали возможности напомнить, что с таким уровнем стресса этот самый чудо-организм быстро износится). А дальше-то что?       Его история, его жизнь все также напоминала дерьмо – до того дерьмовое, что в командировке Какаши рад был позволить себе на целых три недели притвориться, что этой самой жизни вообще не существует. И лишь звонки из дома порой вынуждали прийти в себя, напоминая, как погано он исполняет свой долг.       Но если верить Джирайе, все можно исправить. Тогда к черту лирику – нужно составить план.       Неуверенной, немного подрагивающей рукой Какаши принялся выводить символы. Итак, пункт первый…       В холле послышался грохот. Следом за ним на пол у порога палаты посыпались пластиковые стаканчики, которые наверняка не метили в урну до исполнения прямого предназначения – им было хорошо в специальном отсеке кулера с водой. Ничто не предвещало возникновения урагана.       А он, в человеческом обличье, уже пытался устранить последствия собственнолично нанесенного урона. На виду были лишь кисти его рук и – совсем немного – макушка, но пальцы Какаши все равно самовольно разжались, выпуская ручку и расчеркивая бумагу тонкой полоской черной пасты.       – Ирука, – слабо, словно до сих пор сомневаясь, позвал он. Порыв немедленно броситься на помощь был таким сильным, что Хатаке едва не повалился с койки.       Парень пустился сгребать стаканчики энергичнее: упав на колени, безжалостно сминал их, отбрасывая в сторону; а когда разогнулся и встал, обнаружил, что один сложился пополам и угодил в его правую бахилу.       – При…вет, – тряхнув ногой, как неповоротливый щенок, Ирука остановился в проходе. Плечи его поднимались и опускались от тяжелого дыхания, волосы спутались и прилипли ко лбу. Щеки раскраснелись, но в остальном он был бледнее обычного и господи, да от него же одна тень осталась!       У Какаши защемило в груди. Он открыл рот, но из него вместо одного простого слова вырвался до того идиотский звук, что пришлось сомкнуть губы хотя бы приличия ради.       В эту секунду Хатаке, верно, являл собой жалкое зрелище, потому что густые брови Ируки медленно сложились перевернутой галочкой, выражая сострадание, беспокойство, боль… Он на мгновение отвернулся, очевидно, пытаясь сдержать эмоции, а потом полетел по палате, чтобы, почти запутавшись в ногах, враскоряку поднять кресло для посетителей, подставить его к кровати и ухнуться на сиденье.       Какаши не сомневался: он видит самое чудное и чудно́е создание на свете. Каждый его трогательно суетливый жест, каждый шаг рождал всплеск тепла внутри.       – Я сорвался к тебе сразу, как только узнал, что можно, – найдя его ладонь на матрасе, Ирука тотчас же взял ее в свою, порывисто, но осторожно поглаживая костяшки. – Самое смешное: так хотел принести цветы, – с придыханием тараторил он, – так долго их выбирал, а в итоге… Обо всем вообще забыл, – радужки глаз парня бегали так быстро, с жадностью осматривая его со всех сторон, – Какаши не успевал за их движением.       – Это лишнее, – просипел он, бессознательно отвечая на прикосновения, поглаживая чужой большой палец.       – Лишнее, – повторил Умино. – Я очень, очень хотел поскорее тебя увидеть, – его вторая рука потянулась к лицу Какаши, на мгновение остановилась у линии челюсти и затем легла на нее, бережно придерживая. – Ты… ты как?       Такая теплая кожа. Такая красивая улыбка с оттенком грусти. Мужчина не знал, что сказать, мог только влюбленно смотреть. И смотрел бы бесконечно, не подвинься Ирука на кресле, немилостиво открывая его здоровому глазу обзор на белый овал настенных часов.       Одиннадцать сорок шесть. Секундная стрелка несется стремглав. «Точность – вежливость королей» – это не про Асуму. Ярый блюститель пунктуальности, он всегда переводил время на всех устройствах на несколько минут вперед, чтобы не то что никогда не опаздывать – приходить пораньше.       Тем самым в этот миг он ставил Какаши перед ужасным выбором.       – Все в порядке? – Ирука склонился ближе, озабоченно хмурясь, и Хатаке стало невыносимо держать его в неведении.       «Нет, только не сейчас!» – эта мысль пронеслась перед ним красной бегущей строкой. Столько было идеальных возможностей быть откровенным, но Какаши дотянул до самой неудобной, неподходящей, неконтролируемой – критической – мать ее, ситуации.       Все тело сопротивлялось, когда мужчина снял руку со своей щеки.       – Что-то не так? – покорно отведя кисть и опуская ее на подлокотник, Ирука смотрел с непониманием, но в карих глазах не отразилось и блика обиды, только искренняя обеспокоенность. Это убивало Хатаке.       – Нет, все нормально, просто… Сейчас не лучшее время для посещения, – отрешенно уставившись на потолочный плинтус в левом углу палаты, выдавил он. Прежде почти бесшумные часы затикали так громко, что у него закружилась голова.       – Тебе плохо? Позвать врача?.. – Умино подорвался с кресла, но Какаши удержал его за запястье и тут же отпустил, боясь поддаться трепету касания.       – Я хочу побыть один, – сквозь зубы процедил он.       – Мне… уйти? – Ирука даже сконфуженно усмехнулся в неверии. И правда – бред какой-то. Какаши не хотел, чтобы он уходил, никогда!       И именно поэтому, откопав где-то в закромах потрепанную жизнью и давно забытую маску невозмутимости, мысленно нацепил ее на лицо.       «Пойми меня правильно, пойми меня правильно, прошу, пожалуйста, пойми меня правильно!» – заклиная, колотилось у него за ребрами.       – Да, – сказали губы.       Взгляд Ируки остекленел. Поочередно уперевшись ладонями в сиденье, он отшатнулся к спинке кресла, как будто отползая от удара, а потом, сглотнув, кивнул.       – Хорошо. Я пойду, – с неприсущей плавностью, он поднялся с места и подвинул кресло к стене. – Выздоравливай, пожалуйста, – его голос даже не дрогнул, когда он развернулся на пятках в направлении двери.       Маска невозмутимости жалкой тряпкой шлепнулась на кафель, за нею готово было последовать сердце Какаши.       – Ирука, я позвоню, ладно? – в отчаянии выпалил он парню в спину.       Умино обернулся в дверях. Какаши вдруг захотел, чтобы он сделал ему больно в ответ: послал куда подальше и поглубже, сказал что-то в своем репертуаре – острое, жалящее, может, высокомерно подернул плечами, мол, делай, что пожелаешь, а я задерживаться здесь не намерен.       Однако Ирука откликнулся одним растерянным, совсем крохотным наклоном подбородка, и через мгновение исчез за дверью.       От тихого потрескивания люминесцентных ламп звенело в ушах, в ходе часов слышалась укоризна. Какаши отмер, когда услышал шорох, скольжение и снова шорох, – это стопка бумаг завалилась за кровать вместе с каждым пунктом так и не составленного плана.       Жабий Отшельник, вероятно, забыл упомянуть, что хорошего финала заслуживает исключительно смелый и решительный герой.       «Какой же ты трусишка, Хатаке-сан», – напомнил Ирука из нежных воспоминаний об их маленькой жизни.       «Нет, не так», – не согласился Какаши, готовясь вынести себе вердикт: «Просто гнусный, ни на что негодный трус».