Записки Шеогората

Она была слишком дерзкой для данмерской беженки: невысокая и стройная, как молодое деревце, с кожей цвета пепла и раскосыми, черно-алыми, цвета кристаллов кровавика, глазами, которые она подводила сурьмой, эльфка держалась заносчиво и высокомерно, рядилась в атлас и шитый серебром бархат и каждый день покупала украшения у Флейлии Серой Гривы. В прогулка по городу её сопровождал служанка, смешливая, по-лисьи рыжая и востроносая босмерка. Данмерку величали госпожой и сударыней, сам ярл Балгруф принимал её в чертогах Драконьего Предела и сажал за один стол со своей семьёй, а девица Ольфина из клана Серых Грив считала тёмную эльфку своей лучшей подругой, от чего данмерка задирала свой нос все выше и выше. Братья Элриндир и Анориат дружно избрали её своей возлюбленной, по очереди ходили к её дому, задаривая то цветами, то свежей зайчатиной и олениной, голосили заунывные босмерские серенады под окном эльфки, чем только смешили её и злили соседей, и сулили друг другу кровавую расправу в борьбе за сердце эльфки. Вилкас только зубами скрипели, глядя как два дурня-босмера кружили по залу таверны, будто расхорохорившиеся петухи; Синмир, Микаэль и Утгерд подбадривали их, бились об заклад кто кому намнет бока, Хульда хваталась за метлу, грозя вышвырнуть на улицу обоих драчунов, Садия спешно уносила миски да кружки, пока рыжая служанка заходилась визгливым пакостным смехом, а данмерка, прикрываясь ажурным веером, шепталась с Ольфиной. Ей это нравилось – что два парня, два родных брата были готовы выбивать друг другу зубы из-за нее; сердце тёмной эльфки было жестоким, как у всякой красавицы, и спесь её росла день ото дня. Она ведь была дочерью тана Вайтрана, самого Драконорожденного; за кого же ещё биться парням, как не за неё, Олкион Редоран? - Какие они все-таки надоедливые, - пожаловалась она как-то Вилкасу, когда он провожал барышню домой; сопровождать её порывались и Анориат, и Элриндир, и даже служка из магазина Белетора, но данмерка попросила Вилкаса, чтобы никому из них не было обидно. Несмотря на её медовые речи и елейные улыбки, Вилкас понимал, что эльфка все сделала нарочно: позлила незадачливых поклонников, не отдавая предпочтения ни одному из них. Из-за Олкион над парнями потешался весь Вайтран, а ей было все равно, знай себе посмеивалась, словно для неё все было не более, чем потехой. Соратник скрипнул зубами, когда тонкая девичья ладошка легко проскользнула ему под локоть и побегом вьюнка обвилась вокруг руки. Свет луны серебрил её кожу, мерцал, находя отражение в ожерелье и богатой вышивке платья; она не смотрела на Вилкаса, но он знал, что её острая улыбка и хитрый взгляд из-под ресниц предназначались ему. Хотелось оттолкнуть её, эту бессердечную негодницу; с чего она вздумала, что с Вилкасом можно играть? Он не доходяга Элриндир и не оглушенный любовью Анориат, голову себе морочить не позволит. Соратник повёл плечом, пытаясь мягко высвободиться из цепкой, как у ящерки, хватки данмерки, но она вдруг схватилась за него обеими руками, прильнула к груди, и в её глазах горело отражение алмазного крошева звёзд. - Злишься на меня? – выдохнула эльфка; Вилкас дернул подбородком, отворачиваясь. - Не злюсь. С чего бы мне? Я тебе чужой, указывать дочери тана не смею. Олкион тихо рассмеялась. - Злишься… ну и напрасно! Ты же знаешь, что ни один из них мне не нужен. - Зачем тогда им головы морочишь? – сжав точеные плечи данмерки, Вилкас пытливо заглянул ей в глаза; тонкие, ежевично-темные губы дрогнули, упрямо сжимаясь, взгляд сверкнул остро заточенным эбонитом, однако девушка промолчала, и Соратник, склонившись к её лицу, продолжил: - Скажи прямо, что Анориат и Элриндир тебе не милы. К чему это все? Неужто тебя тешат их страдания? - Ты так печешься об их чувствах, - ядовито протянула Олкион, - они волнуют тебя больше, чем я? Ты совсем меня не ревнуешь? - Так ты этого добиваешься?! – прорычал Соратник, отталкивая данмерку. – Ревности захотела? Надо мной поиздеваться вздумала?! - А ты? Ты не издеваешься надо мной? – затопала ногами эльфка. – То клянешься в любви, то пропадаешь на недели, а то и на месяцы! Называешь меня жестокой, но даже не думаешь, как ранит меня разлука с тобой! - Я отсутствую по делам Соратников, по воле долга, - в раздражения на щеках Вилкаса заиграли желваки, - а ты от безделья маешься. Если бы работала на ферме или на рынке торговала, чтобы семью прокормить, едва ли нашла время на такие глупости. - Я не безродная нищенка, чтобы гнуть спину от рассвета до заката, - напыщенно бросила обиженная Олкион, - я – из дома Редоран, мой отец – Довакин, а мать была первой красавицей Альд'Руна. Вилкас невесело усмехнулся, склоняюсь перед девушкой в шутовском поклоне. - Прошу простить меня, госпожа. Где уж мне, простому норду, требовать от вас ответа. - Именно! – запальчиво выкрикнула Олкион, разбудив соседских собак. – Ты не пара мне! Моим женихом должен стать данмер благородных кровей, а не какой-то северянин, сирота, воспитанный из милости. - Думаешь, я захочу взять в жены такую надменную ледышку вроде тебя?! – вспыхнул от ярости Вилкас; кроме них на ночной улице никого не было, гневные голоса разносились далеко, и в пылу ссоры Соратник не заметил приближающегося к ним с факелом стражника. - Ты – злая, избалованная и эгоистичная, а высокомерием можешь потягаться с со всем Альдмерским Доминионом! - А ты – грубый и неотесанный, что те великаны! – голосок Олкион зазвенел, и норд с удивлением понял, что она близка к слезам. – На самом деле ты ничуть не лучше Анориата! Да, да, да, ты точно такой же! Все вы клянетесь в любви и говорите, что не можете без меня жить, но никто так не осмелился попросить у батюшки моей руки. - Ты думаешь, Довакин отдаст мне в жены свою единственную дочь? – спросил Вилкас севшим от грусти голосом. – Сама сказала, что я тебе в мужья не гожусь. - Дурак ты, а в голове у тебя один снег да опилки дубовые, - всхлипнула Олкион, отступая от парня и не позволяя ему себя обнять, - я-то думала, что ты рассердишься, когда увидишь, как босмеры вокруг меня вьются, с амулетом Мары ко мне подойдёшь или сразу к отцу пойдёшь свататься, а ты только и горазд, что оскорблять. А действительно, на что мне такой жених, который стесняется показать свою любовь ко мне? Лучше уж я выйду замуж за Анориата и уеду вместе с ним в Валенвуд. - Будто я тебе позволю, - ухмыльнулся Соратник, хватая данмерку в объятия; Олкион вырвалась, колотила его кулачками по плечами и груди, шипела и хищно щелкала зубами в явном намерении откусить норду нос. Она своевольно отвернулась, когда Вилкас потянулся её поцеловать; губы Соратника прижались к гладкой девичьей щеке, пахнущей молоком и лавандой. Следующий поцелуй пришёлся в дрожащий подбородок, затем – в висок и тёмное заостренное ухо. Данмерка негодующе пыхтела, мотая головой, и её темно-рыжие волосы били норда по лицу; когда Вилкас уже хотел отпустить её и отстраниться, эльфка обхватила его голову руками и притянула к себе, без труда найдя в темноте его губы. На вкус поцелуй отдавал мятой, мёдом и яблоками; когда Олкион отстранилась, у Вилкаса от любви кружилась голова. - Моя возлюбленная Кио, - прошептал он, гладя данмерку по щеке, - как же мне иногда хочется тебя придушить. - Сначала ты на мне женишься, - с важным видом изрекла девушка, - отец и его жены приезжают на следующей неделе. Я хочу, чтобы все было как положено! Что бы ты пришёл с амулетом Мары к нам на порог вместе с остальными Соратниками торжественно попросил у батюшки моей руки. Только попробуй не попросить! Тогда я возьму себе в любовники редгарда и буду предаваться с ним развратным утехам, восславляя Дибеллу! - Тогда я точно на тебе не женюсь, - пригрозил Вилкас; в его глазах бился дикий, голодный огонь, ладонь легла на шею эльфки, мягко сжимая. Олкион задохнулась, пристав на носочки, но не заплакала, не закричала, не посмела вырываться. Пальцы Соратника опустились ниже, оглаживая тонкие, словно птичьи, ключицы. Данмерка обхватила запястье норда обеими руками и потянула вниз; ладонь Вилкас заскользила ниже, к груди, где под бронёй вышитого бархатного корсета пылко колотилось девичье сердце. - Я тебя тогда приворожу. Никуда не денешься, всё равно моим будешь. - А ты и так моя. И неважно, сколько поклонников за тобой по пятам таскается. Моя! - хрипло прорычал Вилкас и наклонился, чтобы вновь поцеловать Олкион, но она вдруг вывернулась с лукавым смехом и, подхватив юбки, бросилась к Дому Тёплых ветров. - Вот когда поженимся - тогда и буду твоей! А пока я тебя и знать не знаю! - бросила тёмная эльфка на прощание и заскочила в дом прежде, чем норд нашёлся с ответом. Кровь загудела в ушах, вскипевшая от ярости, сердце билось тяжело и глухо, но ускорялось с каждым ударом, пока и вовсе не пустилось вскачь резвее перепуганного зайца. Вилкас зло сплюнул - беда, а не девка! Чем же Соратник так прогневал Девятерых, что они послали норду в наказание любовь к нахальной данмерке? Ему бы молить богов об избавлении, однако Вилкас был готов преклонить колени перед алтарем Талоса, чтобы просить его поскорее привести Драконорожденного в Вайтран.