Записки Шеогората

Они встретились на равнине, неподалеку от Рорикстеда; челкастые коровы, вальяжные, словно купчихи, паслись под безбрежно-голубым небом, крестьянские дети бегали по полям, собирая горноцвет и ловя бабочек, косматый пес, сидящий на привязи возле «Замороженного фрукта», заходился басовитым лаем всякий раз, когда мимо таверны проходили стражники, а женщины, работавшие в огороде, дружно пели о любви Фьори и Холгейра. Марджан сорвала травинку и облизнула сладковатый сок, откусила кончик, сытым саблезубом щурясь на солнце. День был тихим и мирным; Марджан было бы по-настоящему хорошо, если бы не скелет дракона, зловеще наблюдавший за деревушкой с холма. Редгардке казалось, что он следит за ней; она бы охотно предала бы кости огню, но местные относились к драконьим останкам с почтением и благоговением, как к какой-то святыне, чуть ли не молились возле нее, приносили цветы, словно на могилу. Просили павшего сына Акатоша послать им теплое лето, уберечь скот и урожай от великанов и остановить войну; редгардка зло дернула верхней губой, сверкнув золотым зубом на солнце, когда сразу несколько крестьян отправились на холм, дружно, будто на храмовую службу. Смешной народ эти норды; когда дракон, при коже да мясе, напал на Рорикстед, они улепетывали от него, побросав все свое добро. Отбросив пожеванную травинку, Марджан легла обратно на покрывало; обычно она носила тяжелую броню, способную выдержать удар палицей, но сегодня надела простой кожаный колет и шерстяные бриджи со шнуровкой на бедрах; высокая, но узкобедрая, с маленькой грудью и мощным разворотом плеч, она была далеко не красавицей, но все же ее полюбили, наряженную не в шелка да золото, а облаченную в кирасу, вооруженную секирой с багровым от крови лезвием, и хоть первая встреча была совсем не такова, как пелось в любовных балладах, но у Марджан в груди становилось сладко, будто сердце обращалось в медовый мармелад, стоило ей вспомнить, как аликр'ские воины остановились перед редгардкой, признав ее силу, а Кемату вышел вперед и протянул ей руку, как равной себе. Марджан влюбилась в него сразу, как только увидела, и хотела верить, что и Кемату она запала в душу с первой же встречи; иначе зачем ему приходить к ней на свидание, отправлять с гонцами письма и приносить ей цветы? Марджан хоть и была девой меча и презирала все мирские вещи, из-за которых наивные девицы обычно теряли голову, но когда Кемату протянул ей букет, на которой ей едва хватило рук, чтобы обхватить, редгардке от счастья захотелось петь. - Наверное, во всем владении не осталось ни одного цветка, - пошутила Марджан, кладя голову на плечо Кемату; он лежал с закрытыми глазами, дышал ровно, но редгардка знала, что в рукаве и сапоге у него спрятано по кинжалу. – Наверное, всех своих воинов цветы собирать заставил. - Если думать об этом как о тренировке, развивающий терпение и внимательность, то ничего зазорного в этом нет, - Кемату поиграл бровями, не открывая глаз, и положил руку на талию Марджан. В пятидесяти шагах от них прогуливались несколько аликр'ских воинов, еще двое подпирали спинами стену таверны, не выпуская Кемату и Марджан из виду. Он настаивал на сопровождении после того, как в дороге редгардка напоролась на отряд Изгоев и едва выжила в стычке. Там же она и потеряла зубы; зато теперь у нее были золотые, словно рот у нее набит септимами. Много ли в Скайриме женщин с чистым золотом вместо зубов? Марджан закинула на Кемату ногу, просунув руку ему под рубашку, и устроила ладонь на твердом животе. Кемату вздохнул, опустил пальцы с талии редгардки на ее бедро, забираясь сквозь тугую шнуровку. Женщина чуть отставила зад, подставляясь его руке, потерлась щекой о плечо Кемату и зажмурилась от нежности, когда он, повернув голову, поцеловал ее в лоб. - Мое аликр'ское солнце, - прошептал Кемату, и редгардка смешливо фыркнула ему в шею; перекинув через него ногу, женщина забралась на Кемату верхом, упираясь ладонями в землю по обе стороны от его лица. Кемату, не размыкая век, взял ее под ягодицы. Это было так бесстыдно, что Марджан рассмеялась, запрокинув голову, и ее золотые зубы вспыхнули на солнце; когда она опустила взгляд, заметила, что редгард смотрел на нее, приоткрыв один глаз. - Рад, что у тебя хорошее настроение, - промолвил он; Марджан принесла им полную корзину снеди, но рядом с Кемату ей было совершенно не до еды. – Мне нравится видеть твою улыбку и слышать твой смех. - Так оставайся – и можешь слушать и видеть хоть каждый день, - женщина старалась, чтобы ее голос звучал беззаботно, но сердце сдавило от страха предстоящей разлуки так, что у Марджан закружилась голова. Они уже говорили об этом, и не раз, но так ни к чему и не пришли; а что они могли решить? Кемату должен был отвезти Иман на суд в Танет, Марджан ждал Высокий Хротгар, и ни один из них не мог пренебречь своим долгом, хотя редгардка считала, что воины могли доставить Иман в Хаммерфелл самостоятельно, а Кемату полагал, что это не их война, и ни один из них не хотел уступать. И все же Марджан надеялась, что Кемату передумает или хотя бы задержится еще на неделю, но понимала, что вечно оттягивать отъезд нельзя; скоро зима, начнется сезон штормов, а в холода в горах станут такими, что будет больно дышать, поднимаясь на вершину. Долг звал их обоих, пел громко, как боевой рог, но редгардке хотелось вцепиться в Кемату руками, ногами, даже зубами, и тогда сам Алдуин не смог бы заставить редгардку его отпустить. - Лучше поехали со мной, - в тон ей отозвался Кемату, и Марджан со вздохом спрятала лицо у него на шее, - Хаммерфел – твоя земля, твоя родина. Что бы норды не говорили, ты останешься для них чужеземкой. Пусть норды сами решают судьбу своего края, ты не обязана их спасать. - Думаешь, все ограничится одними границами Скайрима? – глухо спросила Марджан. – Ты не видел, что дракон сделал с Хелгеном. - Я и дракона живого не видел, только его кости, - неуклюже пошутил Кемату; его руки легли ей на спину, надавили мягко, прижимая к груди редгарда. – Неужто ты думаешь, что сможешь перебить всех драконов? Норды любят горлопанить о своей силе, вот и пусть устраивают на них охоту. Марджан прикрыла глаза, щекотнув ресницами мужскую шею; он не понимал. Едва ли во всем Тамриэле найдется тот, кто сможет разделить ее ношу, но Кемату даже не пытался; напротив, он хотел переложить весь груз с ее плеч на чужие, но это было бы все равно, что струсить, сбежать, зарыться в иле как грязекраб. Сам Кемату не стал бы передавать поиски Иман кому-нибудь другому, так почему Марджан должна отказываться от своего предназначения? Она поглотила душу дракона, вдохнула ее как пар от кипятка и исторгла из горла Криком; разве могла она уехать, как будто ничего и не было, словно Алдуин не обрушил на Хелген дождь из горящих камней? - Останься, - попросила она вновь, потому что не могла не попросить. – Здесь не так уж и плохо. Летом иногда бывает тепло, а на горячих источниках рядом с Черным Бродом даже жарко. - Поехали со мной, - проговорил Кемату ей в волосы, лаская спину: поясницу и выступающие лопатки. – Там твой народ и твоя семья. Ты уже достаточно покрыла себя славой, чтобы твои родные гордились тобой. Редгардка не ответила; повернув голову так, что ее щека прижалась к шее мужчины, она положила руки ему на плечи. Марджан хотела отстраниться, но внезапно силы покинули ее, и женщина только и могла, что лежать на груди Кемату, чувствуя, как ее сердце, срываясь на бег, словно испуганный олень, пыталось догнать его бешеное сердцебиение. - Через неделю мой корабль отплывает из Данстара, - произнес он тихо, и его слова пронзили редгардку ледяным шипом. – Из Солитьюда было бы удобнее, но чем меньше людей будут знать о нашем пассажире, тем лучше. Если… ты решишь меня проводить, я буду счастлив. Но Марджан не хотела его провожать, не хотела видеть, как он отплывает, понимая, что больше они могут и не свидеться. Долг Кемату был сильнее его любви к Марджан, которая была отрезанным ломтем для своей семьи и чужачкой в суровом Скайриме. Ей бы хотелось быть обычной девушкой, которая сопровождала бы мужа в его странствиях или ждала бы его дома, пестуя их детей, но боги распорядились по-другому. Можно было бы сколь угодно кричать о том, что Марджан сама выбирала свою судьбу, но все это было бы ложью – она обменяла свою волю на жизнь, когда миновала казни в тот злополучный день в Хелгене. Может, если бы она не была Драконорожденной, боги не спасли бы ее тогда, не выменяли Марджан на души всех, кто пал в Хелгене? От этой мысли редгардке стало холодно, женщина теснее прижалась к Кемату, стараясь запомнить его тепло, напиться им до конца, но знала, что как бы крепко она его не обнимала, этого все равно будет мало.