Записки Шеогората

Он пришел в Ривервуд как охотник, пряча лицо за длинной окладистой бородой, которую выкрасил в черный цвет выжимкой из ядовитых колокольчиков. Голову пришлось обрить наголо, и даже в таверне он не рисковал снимать капюшон, боясь, что его узнают: от Ривервуда до Вайтрана рукой подать, почти все стражники знали в лицо Торальда Серую Гриву, а с тех пор, как Балгруф окончательно продался имперцам, в городе стало еще опаснее. Приходилось обходить его за несколько верст, мимо рощ и стоянок великанов, чтобы не попасться патрулям и смотрящим на сторожевых башнях. Торальду было противно прятаться, подобно вору, но его смерть ничем не поможет Ульфрику. Буревестник покинул Скайрим – проклятые талморцы отвезли его в Сиродил, как трофей, чтобы вожак восстания ответил перед императором за свои преступления. Эльфам не хватило отваги убить Ульфрика, и тогда они решили устроить этот скомороший суд, чтобы посрамить его. В Сиродиле у Буревестника не было друзей, а многие из его союзников пали в борьбе за свободу Скайрима, но пока Ульфрик жив - жива и надежда. Многие сыновья и дочери Севера собирались ехать вслед за Буревестником, отбить его у талморцев и спрятать, покуда Братья Бури вновь не накопят достаточно сил, чтобы восстать против талморских узурпаторов, и Торальд намеревался присоединиться к ним, однако покинуть Скайрим было не так просто – эльфы всюду расставили свои пропускные пункты, их ищейки рыскали по дорогам Скайрима, а таможенный контроль в портах нельзя было пройти без допуска канцелярии ярла Солитьюда. Приходилось ждать, и это промедление ломало Торальду кости; он не мог вернуться домой, не мог биться за родной край, не мог ничем помочь истинному верховному королю Скайрима. Норд чувствовал себя беспомощным и бесполезным, словно конь с перебитыми ногами. Разве пристало истинному норду прятаться по лесам, словно дикому зверю, волку, которого гнала толпа озлобленных крестьян за то, что он забрался в овчарню? Иной раз Торальду казалось, что войну проиграли по его вине: будь он сильнее, не попади тогда в плен, может, сумел бы что-то сделать. А так Торальд всех подвел и все потерял: дом, семью… даже любимую женщину. Смешно, что встретил он ее в башне, где его держали в клетке, как циркового медведя. Вместе они были недолго, но этого хватило, чтобы Мара разожгла любовь в их сердцах; неделю они шли вдвоем вдоль морского берега, избегая троп, рыбачили, ловили дичь, ночевали на охотничьих стоянках. После стольких месяцев в подземельях Торальд вновь почувствовал себя живым, а засыпать в меховом спальнике, который они с рыжекудрой Ингегерд делили на двоих, норд чувствовал себя так славно, словно при жизни попал в Совнгард. Но остаться с Ингегерд значило подвести ее под меч палача, и Торальд не мог на такое пойти. Уходя, он старался не оборачиваться; в груди саднило так, словно его сердце осталось в ладонях норжанки. Она рвалась за ним, умоляла не оставлять ее, но Серая Грива был непоколебим, хотя слезы Ингегерд рвали его, будто когти саблезуба. Не мог норд отступиться, даже ради нее, потому просил вернуться в Вайтран и позаботиться об его матери. - Как только Братья Бури избавят Скайрим от имперского гнета, я приду за тобой, - обещал он, целуя щеки Ингегерд, на которых стыли слезы. От нее пахло мокрым мехом и дымом, губы были горькими, как можжевеловое вино: она искусала их в кровь. Торальд целовал ее жадно, отрывисто, изнемогая от любовной муки, а Ингегерд то хватала его за шею, цепляясь ногтями за плащ, то отталкивала Серую Гриву. Их прощание часто ему снилось, память об Ингегерд поддерживала Торальда, поэтому он хотел увидеть ее прежде, чем покинет Скайрим. Не обнять, не поцеловать, просто увидеть, хотя бы издали, потому что знал, что стоит ему только коснуться руки норжанки, у него не найдется сил, чтобы уйти вновь. Поэтому и прятал лицо, назвался чужим именем – словоохотливому босмеру Торальд сказал, что его зовут Бьярне Охотник, - и шел по улочкам Ривервуда, стараясь не шибко глазеть по сторонам, но тянуло к каждой калитке, к каждому окну, чтобы посмотреть, в каком же доме живет его Ингегерд. Торальд хотел, чтобы нордка жила с его семьей, с кланом Серых Грив – пусть они не обвенчаны, но северянин считал, что родители приняли бы Ингегерд, узнай они, как любит сын эту женщину, но Ривервуд был тихим городом, и жили там хорошие люди. Помнила ли о нем Ингегерд? Ждала? Или, устав и измучившись в разлуке, нашла себе другого? Сам Торальд не смотрел на других женщин: куда ему, беглецу и изменнику, за девицами волочиться? Да и не нашлось в скитаниях такой, ради которой захотелось бы забыть о руках, глазах, об улыбке Ингегерд. Недели с ней хватило, чтобы больше ни одной женщине не удалось разжечь в нем огня. Торальд встретил немало красивых, сильных воительниц и щитоносиц из Братьев Бури, нашлась и та, что решила надеть для него амулет Мары. Звали ее Асе, у нее были родинки на щеке и глаза цвета летнего неба, но, глядя на нее, Торальд видел только Ингегерд. Серая Грива не смог ее принять. На следующий день Асе погибла, попав вместе со своим отрядом в засаду имперцев: удар боевого молота размозжил ей череп, а с шеи сорвали амулет Мары, который она носила под кольчугой, поклявшись не снимать его, пока Торальд не будет принадлежать ей. Асе была хорошей женщиной. Не ее вина, что Серая Грива не смог ее полюбить. Торальд прошел мимо ривервудской лавки, на крыльце которой сидела смазливая девица, лакомившаяся сахарным леденцом. Цинично прищурив подведенные сурьмой глаза, она повернула голову вслед норду, но ее взгляд совершенно его не тронул. Торальд не был хорошо знаком с семьей Валерия, но слышал, что Камилла довольно ветреная девица. Совсем не то, что Ингегерд; норд уверял себя, что норжанка хранит ему верность, но если нет… если решила, что не хочет больше ждать, то… Торальд не знал, что ему тогда делать. Свернуть шею проклятой изменнице или поцелуями заставить забыть о другом мужчине? Может, зря он пришел? Зачем ему эта встреча? Только раскровит влюбленной сердце, и тогда уходить будет еще больнее. Серая Грива прибавил шагу, надвигая капюшон на глаза, решил бежать, зная, что от своего сердца, своих мыслей ему не скрыться, но его пугала неизвестность и то, что он мог здесь увидеть. Торальд уже прошел через ворота, когда увидел идущую ему навстречу женщину. На ней был плащ, подбитый лисьим мехом, но он не мог соперничать с яркостью ее кос, уложенных венцом на голове. Норд узнал ее, но взмолился всем богам, чтобы она его не узнала, однако ей хватило взгляда, чтобы понять, кто перед ней, несмотря на крашеную бороду. Ингегерд остановилась, белея лицом, и Торальд потянулся к ней, как замерзший – к спасительному костру; норжанка несмело шагнула вперед, губы у нее затряслись, а глаза зеленели ярче изумрудов. Они замерли друг напротив друга, мысли в голове Торальда ворочались, тяжелые, словно каменные глыбы; он был не в силах сопротивляться Ингегерд, и когда она схватила Серую Гриву за руку и потянула в заросли крапивы и дикой ежевики, он пошел за ней, покорный, будто трэлл. От объятий Ингегерд у Торальда перехватило дыхание. - Зачем ты пришел? – прошептала она, гладя холодными ладонями его лоб и щеки. – Чего тебе взбрело в голову шляться, как бродячему барду, когда весь Скайрим кишит имперцами? Дурень, олух ты, голова твоя деревянная, зачем, ну, зачем?.. - Я скоро уйду, - вяло улыбнулся Торальд. Слез не было, но в голосе ее звенел плач. - Бросаешь меня. Снова. Пришел, чтобы вновь оставить меня? - Я пришел потому, что благодаря тебе мое сердце бьется. - Неправда, - улыбка Ингегерд вышла безрадостной и кривой, - твое сердце бьется ради восстания и Ульфрика Буревестника. Поэтому ты уйдешь? Отправишься за ним? Если ты пришел, чтобы я поцеловала тебя на прощания, то нет, не жди этого. Жестоко просить меня об этом. - Это мой долг как воина, как норда, - Торальд оправдывался перед ней, как мальчишка, хотя имел полное право разозлиться, - однажды я подвел семью и Ульфрика. Больше этого не повторится. Я делаю это не только ради Скайрима, а ради нас. Без Буревестника наш край больше не будет прежним. - Без тебя моя жизнь не будет прежней, - простонала женщина, - меня тебе совсем не жаль? А твоя бедная мать? Об Авюльстейне ничего не слышно, ты собрался уезжать… что ей делать? - Я сражаюсь за нашу свободу, - напрасно он пришел в Ривервуд; Серая Грива ждал благословения, а Ингегерд бросалась в него упреками и обвинениями, стыдила, обличала. Как она не понимала, что при имперцах не будет им спокойной жизни, но как только Ульфрик займет трон, они, наконец, смогут быть вместе. - Я не прошу тебя ехать со мной… - начал Торальд, но Ингегерд его перебила: - И не проси: я не поеду. Скайриму я нужнее здесь, чем где-то там. Но если ты считаешь, что должен бежать вслед за Ульфриком – удерживать я не буду. Хотела бы сказать, что забуду тебя, выкину из сердца и из головы, но нет. Наверное, даэдра прокляли меня любовью к тебе, и мучиться мне до самой смерти, потому что даже если тебя не станет… если ты не вернешься, я все равно буду тебя ждать. - Талморцы до сих пор меня ищут, а прятаться всю жизнь – не по мне, - собственные руки не слушались Торальда, но все же он заставил себя разжать объятия и отступить от Ингегерд, - я мог бы сказать тебе строить свою жизнь, не думая обо мне, но знай: я возненавижу любого мужчину, который окажется рядом с тобой, и ни одна другая женщина не будет для меня так же дорога, как ты. - Тогда не приходи больше, - нордка часто заморгала, не позволяя пролиться слезам, - не приходи, чтобы повидать или навестить. Не возвращайся. Если только не навсегда. - Я вернусь. Талос мне свидетель, я вернусь к тебе, и тогда ни Талмору, ни империи, ни Пожирателю Мира и всем принцам даэдра не встать между нами, - внутри Серой Гривы все выло от желания поцеловать Ингегерд, но это бы значило полную его капитуляцию, и Торальд только коснулся ее руки, вложив в свой жест всю свою любовь, всю страсть, всю накопившуюся нежность и тоску, а после – бросился бежать, так быстро, как только мог. Он не видел, как разрыдалась Ингегерд, укрытая зеленым сумраком зарослей, но знал, что она плачет, и был готов спросить с Империи за каждую ее слезинку.