Записки Шеогората

В Ларгашбуре Лоба встретили не шибко приветливо: Гарак все еще злилась, не в силах простить ученику уход из крепости, Уго поддерживала кузнеца в ее обиде, а Огол и вовсе обозвал Лоба предателем крови, за что едва не получил кинжал в глаз. Благо, рассудительная Атуб была рядом и помешала кровопролитию, хотя Лоб считал себя вправе взять плату за оскорбление. Он ведь и не помышлял о возвращении, пришел в Ларгашбур как гость, чтобы повидать родичей; знал орк, что многие не приняли его уход, но думал, что за время разлуки свыкнутся, попривыкнут, ан нет, все еще ярились, будто Лоб обокрал Ларгашбур, хотя он ничего чужого не взял. Ни куска лишнего, ни монеты, только то, что своими руками смастерил да выковал, однако родные все равно смотрели на него как на чужака, а некоторые и вовсе отворачивались, прятали глаза. Тяжко Лобу было делать вид, что его это не задевало, однако он не мальчишка, чтобы повиниться только из-за недовольства родных. Атуб, хоть тоже не одобряла уход молодого орка, приняла его все же тепло, обняла, как родного сына, и сердитая Уго, видя радушие шамана, и сама немного смягчилась, улыбнулась даже, и на сердце у Лоба потеплело. Он поморщился, когда Атуб, ухватив его за щеки, принялась поворачивать голову орсимера из стороны в сторону, придирчиво рассматривая, а потом, облизнув большой палец, прошлась им по рубцам, тянущимся через все лицо Лоба. - Зазевался немного, - признался Лоб, - вот медведь меня и задел. Повезло, что не сильно, а то ведь мог и носа лишиться. - Разиня, - проворчала Уго, - ушел от родных земель, ослабил веру в Малаката, вот и потеряли силу твои руки, ослабли ноги. Скоро совсем захиреешь вдали от стен Ларгашбура. - Помолчи, девчонка, - прорычала Атуб, - медведь мертв, а на память о доброй схватке у Лоба остались шрамы. Чего еще желать доброму охотнику? - А из его шкуры я пошил себе плащ и сапоги, - самодовольно изрек Лоб, и Атуб поучительно дернула его за ухо. - Хвастовство не делает тебе чести. Лучше скажи: вернуться не надумал? Не набегался еще за кошачьей сворой? Служить им, может, и хорошо, да только не наше это племя. Как бы не довели эти торгаши тебя до беды. - Уже довели - он ведь из-за них семью оставил, - хрипло бросила подошедшая Гарак; взгляд ее обвинял, и Лоб едва сдержался, чтобы не опустить покаянно голову. Вместо этого он встретился глазами с Гарак; после стычки с медведем левый видел плохо, да и веко, распоротое звериными когтями, срасталось долго, тяжело, теперь почти не слушалось, сонно нависая над глазом. Гарак осмотрела его с ног до головы, прищелкивая языком, качнула головой; тускло блеснули в ее волосах орихалковые гребни, губы изогнулись в горькой усмешке, а глаза заволокло дымкой печали. Не произнеся больше ни слова, она резко развернулась на каблуках и пошла к кузне; Огол, затаившись на кухне, недобро поглядывал на Лоба через приоткрытую дверь. - Гарак до сих пор больно от твоего ухода, - вздохнула Атуб, - твой выбор дался нам нелегко. - Жизнь за пределами Ларгашбура не так проста, как ты думаешь. Но это хорошая жизнь. Другой мне не надо. - Стало быть, ты доволен? Не жалеешь, что ушел? - прищурилась недоверчиво Уго; Лоб слабо улыбнулся, потрепал ее по щеке, словно сестру. Уго своенравно дернула головой, оскалившись, но захихикала, пихнула орка кулаком в плечо. У Уго были крепкие руки воина, тычок получился весьма ощутимым, но Лоб даже не пошатнулся. - Иногда - жалею. Иногда - радуюсь, да так, что хочется в пляс пуститься, - орсимер огляделся по сторонам, надеясь увидеть Гуларзоба; конечно, не по чину вождю его встречать, однако Лоб надеялся, что старый друг примет его любезно. К тому же Лобу не терпелось увидеть жену вождя, юную Боргак, которую сосватали незадолго до его ухода с каджитским караваном. Любопытно, какая она? И есть ли у них с Гуларзобом дети? Орсимера не было в Ларгашбуре почти два года, несомненно, брак уже дал свои плоды. Лоб ухмыльнулся, потирая подбородок, но нахмурился, посерьезнев, наморщил лоб под пристальным взглядом Атуб. - Какие бы мысли не были у тебя в голове, но я почти не сомневаюсь, что они крамольные, - проскрипела шаман, грозя ему пальцем, и подтолкнула орка к длинному дому, - а теперь иди к вождю, вырази ему почтение. Да не дерзи! Гуларзоб больше не твой дружок-приятель, а вождь этой крепости, перст Малаката, глас его воли. - Я провожу, - вызвалась Уго, - и прослежу заодно, чтобы он не сказал лишнего. - Что же такого я могу сказать? - удивленно расхохотался Лоб, однако женщины не удостоили его ответом; Атуб сурово поджала губы, Уго фыркнула и зашагала к длинному дому. В походке орсимерки не было ни унции изящества или грации, только резкость, чеканность, порывистость; не хищная мягкость, а боевая, грозная поступь, на которую Лоб непроизвольно засмотрелся. Но разум его не воспалился греховными мыслями, тело не откликнулось на прелести Уго; орсимерка была хороша, но Лоб давно нашел себе женщину по сердцу, и другой не искал. Он надеялся, что и Гуларзоб нашел счастья в браке. - Мой тебе совет, - шепотом начала Уго, не поворачивая головы, - о свадьбе вождя не спрашивай, жди, пока сам заговорит. Если нужным посчитает - расскажет, сам же лучше помалкивай. - Неужели несчастье какое случилось? - охнул Лоб; спина ныла под тяжестью сундука, в котором он нес подарки родным, в том числе - и вождю с женой. Гуларзоб, что, передумал жениться? Как же так: вождь - и без супруги?! Но Уго не пожелала отвечать, только пожала неопределенно плечами и распахнула перед орсимером так знакомо заскрипевшие двери. Носа коснулся аромат жареного в меду с гвоздикой и орехом мяса, свежего хлеба и кумыса, по телу растеклась блаженная сладость, сердце по-птичьи звонко и радостно запело, ликуя возвращению в родные стены. Сундук глухо стукнул по полу, Лоб широко улыбнулся вождю, одетому в плащ из волчьих шкур, и бесстрашно сгреб его в объятия, презрев наставления и советы мудрой Атуб. Гуларзоб, взревев, обхватил орсимера за плечи, сжимая так, что в глазах потемнело, и тогда Лоб с силой стиснул его ребра, крепкие, точно у мамонта - и топором не разрубишь. Гуларзоб запыхтел, засопел, но не сдался, продолжая удерживать Лоба, чьи ноги под натиском вождя словно вросли в пол. Орк навалился на него всем весом, тяжелый, будто валун, Лоб пошатнулся, однако устоял, тараном двинувшись на вождя в ответ. Гуларзоб в ярости скрипнул зубами, отступил всего на шаг, которого оказалось достаточно: Лоб попросту снес его обратно к высокому креслу, украшенному оленьими рогами и клыками троллей; вождь оглушительно захохотал и принялся колотить Лоба кулаком по спине. - Ну, полно, полно тебе! Вижу я, что сил тебе по-прежнему не занимать. Никак отъелся на каджитских харчах? Здесь тебя так плохо кормили, что ты к торгашам решил наняться? - Кормили меня хорошо, а теперь кормят еще лучше - как-никак я теперь при жене, при семье, так что, Малакат мне свидетель, жаловаться мне не на что, - гордо промолвил Лоб; не сдержался. Не хотел сразу так, с порога кичиться своей женитьбой, но брак принес ему немало радости, которой он хотел поделиться и с Гуларзобом. - Но ты лучше расскажи, как сам. Уго мне наболтала что-то странное, я так ничего и не понял. Неужели горе не оставило Ларгашбур? Мы ведь побороли проклятье! - Не в проклятье дело, - Гуларзоб грузно опустился кресло, кутаясь в свой барский плащ, - крепость процветает, и в том заслуга всех нас. Я стараюсь заботиться о каждом члене племени, а на себя зачастую времени и не хватает. - Так у тебя же есть Атуб, а она иной раз хуже наседки, - усмехнулся Лоб, присаживаясь на длинную скамью, - не может быть, чтобы она тебя не оберегала. Да Атуб за Йамарзом ходила, как за младенцем, наверняка и за тебя у нее душа болит. - Атуб - хорошая женщина, - грустно согласился вождь, роняя голову на грудь, - зря я на ней не женился. Стоило взять ее на правах нового вождя, но меня отговорили, убедили породниться с соседними крепостями, дескать, это укрепит Ларгашбур. Я поддался - так сильно хотелось мне стать великим вождем, доказать, что я лучше Йамарза, что я пошел против самого себя, против своего сердца. И поплатился за это. - Что, невеста померла? Не добралась до крепости? Или родов не пережила? - Лоб сочувственно сжал плечо Гуларзоба, который вдруг оскалился бешеным псом. - Не добралась, потому как сбежала. Попрала отцовский наказ и решение вождя, бросила семью ради какого-то наемника - настолько брака со мной не хотела, что предпочла оставить родных. Лоб ошарашенно стукнул кулаком по столу; чтобы девка отказалась за вождя идти?! Да она умом не помутилась часом? Или мать ее так плохо воспитала, что не привила верности к устоям и традициям? Орк и сам был женат на той еще строптивице, однако хорошо знал, как сладить с упрямицей; если брак не состоялся, значит, на то воля Малаката. - Орочий Бог уберег тебя от этой девки, так что радуйся, - отрезал орк, разрубив ладонью воздух, - на что тебе такая жена? Ты себе другую сосватаешь, еще лучше, чем Боргак гра-Ларак. - Сосватал уже, дочь вождя Нарзулбура. Обговорили все давно, но Махулак что-то тянет, не торопится отпускать ко мне мою нареченную, - Гуларзоб обреченно махнул рукой, отвернувшись, - начинаю думать, что боги наказывают меня. Не удивлюсь, если и эта невеста от меня сбежит. - За что им тебя наказывать? Ты же любимец Малаката! Принц Изгоев сам отметил тебя, - слова утешения стоили немного, но вождь нуждался в ободрении, - разве мало в Скайриме достойных девок? Взять ту же Уго. Или Гарак. Если считаешь Атуб подходящей, то и на ней женись. Возьми всех троих, и, вот увидишь, уже в следующем году ты будешь держать на руках своего сына. Гуларзоб вяло улыбнулся, однако заметно повеселел; добрый знак: хорошее настроение вождя - благо для всего племени. И все же Лобу было немного совестно, что сам он так удачлив в браке в то время, как его старому другу так не везет из-за глупых девиц. - Ты с женой приехал? Познакомишь ее с племенем? - вождь заинтересованно подался вперед, подперев подбородок кулаком. - Она городская? Или из крепости? - Она... не орк, - пробормотал Лоб, неожиданно оробев; орсимер знал, что выбор его родные осудят, однако ничего не поделаешь: они скрепили свой союз в храме Мары при свидетелях, и Лоб носил обручальное кольцо, простой зачарованный ободок из полированной меди. Колечко для супруги он выковал сам: золотое, с фиолетово-синим, как сумеречное небо по осени, сапфиром; в ювелирном деле орсимер был не силен, но для невесты постарался, хотя она по обыкновению капризничала да манерничала. Привередливая, язвительная, часто страдающая от дурного настроения; и за что только Лоб ее любил? Да настолько, что собирался представить семье и вождю. - Человек? Или... неужели эльфка?! - восхитился Гуларзоб, но задумчиво подвигал нижней челюстью, когда Лоб покачал головой. - Не говори, что ящерицей увлекся, как в той богомерзкой книжке! - Моя Неб'Хет не ящерица, - рассмеялся Лоб, не заметив, как лицо вождя свело судорогой, будто от боли, - она - причина, по которой я оставил дом и кузницу. Звезда моя путеводная. Куда она - туда и я. Дядька ее, караванщик, против нашего союза был, мне пришлось год служить, чтобы доказать, что я гожусь в мужья Неб'Хет. Она норовистая, чуть что не по ней - сразу шипит, шерсть дыбом, глаза горят, когти - все равно, что хаммерфельские мечи! Кошка саблезубая в платье, не иначе, хоть копьем от нее обороняйся! Лоб продолжал весело рассказывать о своей жене, будто не видя перекошенного в оскале лица Гуларзоба; вождю мучительно было слушать о счастье его друга с возлюбленной, которую он, повинуясь долгу, оставил. Как же так вышло, что Гуларзоб, чтивший заветы орков, оказался так неудачлив и несчастен? Он ведь старался поступать правильно, отказался от любимой ради блага крепости, но почему-то его самоотверженности никто не оценил: ни Неб'Хет, ни Боргак, ни даже Лоб. Никто в Ларгашбуре не знал о запретной страсти Гуларзоба к каджитке, а если бы и знали, то... может, тогда Лоб и не женился бы на ней? Вождь сжал кулаки под плащом; она сделала это нарочно. Хотела уколоть, ударить побольнее, заставить страдать, чтобы Гуларзоб изнывал от тоски и ревности! Не могло быть, чтобы Неб'Хет любила Лоба, просто не могло быть! Разве могла каджитка так быстро забыть Гуларзоба? Неважно, что она сказала орку при их последней встрече, он все равно не мог поверить, что сердце сутай-рат так быстро остыло к нему! Это не Лобу предназначалась любовь Неб'Хет, а ему, Гуларзобу! Она прокляла его, не иначе, наслала порчу, и теперь из-за Неб'Хет браки вождя и не ладились; из-за коварной каджитки Лоб, друг, знакомый с детства, превратился в соперника. Язык жгло от желания рассказать все: что не из-за сердечной привязанности Неб'Хет пошла замуж за Лоба, а из-за мести, в мелочном, эгоистичном желании причинить Гуларзобу боль. Чтобы он мучился, зная, что сутай-рат замужем, да еще и за орком из его крепости; вождь угрюмо взглянул на Лоба, посмотрел не как на старого друга, а как на врага и соперника, и внезапно устало обмяк в кресле. Что толку теперь убиваться по потерянной возлюбленной? Он ведь сам отверг ее тогда, хотя мог бороться за счастье с Неб'Хет, попробовать отвоевать возможность быть с каджиткой, однако предпочел мелочно сдаться, прикрываясь долгом перед племенем; с чего бы Неб'Хет хранить ревность предателю? Она вправе строить свою судьбу, и не Гуларзобу винить сутай-рат за то, что она решила ковать свое счастье с Лобом. И все же неприятно жалило, что бывшая возлюбленная сошлась с его другом, словно ему, Гуларзобу, в насмешку, да что теперь поделаешь? Они обвенчаны, а вождь, хоть и не женат еще, скоро возьмет в жены девицу из Нарзулбура; потом боги даруют ему сына... а вот Лобу его жена никогда не подарит ребенка. Это немного успокоило Гуларзоба, хватка зависти и ревности, тугая, обвившая орочье сердце шипастыми побегами, ослабла, позволяя ему свободно вздохнуть. Вождь уже забыл, что еще недавно сам был готов остаться с Неб'Хет, невзирая на все преграды, а теперь утешал себя, мысленно стараясь возвыситься над Лобом. - А как же дети? - спросил Гуларзоб, намеренно желая задеть старого друга. - Разве чрево каджитское примет твое семя? Все равно, что в ведро спускать, сыновей тебе такая жена не подарит. - Если в браке счастья нет, то роди она мне хоть сотню сыновей - не поможет. Легко об этом рассуждать холостому, - ухмыльнулся Лоб, слишком уж понимающе щурясь, и горло Гуларзоба перехватило от раздражения. - Мне пока и так славно живется. А уж потом, коли появится нужда, то сами разберемся. Может, усыновим кого. - Собираешься растить чужого ребенка? - осклабился Гуларзоб. - Ты мог бы тогда остаться в крепости и помогать воспитывать моих детей. - У твоих детей и без меня будет полно нянек. А если я могу дело благое сделать, сироту пригреть, то почему нет? - Лоб, хлопнув себя ладонями по коленям, поднялся; разговор с вождем Ларгашбура оставил у него неприятный осадок, словно он напился воды из лужи. - Ладно, пойду я... обещал я Неб'Хет, что вернусь до темноты. - Иди, - кивнул Гуларзоб, еле сдерживаясь, чтобы не приказать вышвырнуть Лоба за ворота крепости и больше никогда не подпускать его ближе, чем на сотню шагов к Ларгашбуру. Уж не этого ли добивалась Неб'Хет? Вбить клин между орками, заставить их бодаться, словно пару козлов во время гона? Ну, нет, Гуларзоб не будет плясать под каджитскую дудку; пусть они оба живут, как хотят, а у вождя своя жизнь, достойная, правильная, в верности традициям и Кодексу Малаката. И неважно, что хранит все еще Гуларзоб ожерелье, которое смастерил для Неб'Хет.