Записки Шеогората

Ньяда знала, что Рие нравился Вилкас; оно и понятно: девчонка молодая, головка у нее хоть и светлая, а сердце – честное, да только, как и всякой девице, хотелось ей не только кровавых битв и ратных подвигов, а всей этой чепухи на вроде прогулок, писем, томных вздохов и поцелуев украдкой. Рия была уверена, что никто не догадывается об ее страсти к Вилкасу, однако приметливый глаз Ньяды отмечал, как иногда имперка смотрела на парня, как задерживала дыхание рядом с ним, краснела так ярко, что Ньяде иной раз становилось страшно, но Вилкас был к девушке холоднее горного ветра и будто бы не понимал, с чего это Рия сотый раз просила показать ей, как правильно держать меч или помочь поправить сбившийся на спине доспех. Выглядело это смешно, Ньяда насилу сдерживала улыбку, но только чтобы потом не объясняться с девчонкой. Имперка, может, и была в чем-то наивна, но не глупа, и мигом бы смекнула, что Каменная Рука потешалась над ней, начала бы кидаться, словно волчонок, у которого только отрасли зубы, а на что это Ньяде? С советами лезть к Рие она не собиралась, девчонка и сама помощи не просила, вот пусть и решает сама, что делать. Только понять пора бы уже, что ее уловки Вилкасу не интересны, и нужно придумать что-нибудь новенькое, да только юность и девичье упрямство имперке мешали, вот и продолжала она следовать по пятам за Вилкасом, которому словно было все равно. Хотя ему действительно была немного безразлична Рия, которую он не особо выделял из остальных новичков, посматривал на ее тренировки снисходительно, да и вообще относился к девушке как матерый волкодав к слепому щенку. А вот Ньяда, хоть и не была членом Круга, все же была куда дольше в ватаге воинов и прошла с ними через множество битв, доказав свою доблесть в бою. Пусть она и женщина, но среди Соратников не было никого, кто мог бы сравниться с ней во владении щитом, а кулаки Ньяды были не менее крепки, чем у мужчин - наглый босмер Атис почувствовал это на собственной шкуре, так что не зря ее руки прозвали Каменными. Может, она и не так молода и свежа, как Рия, и не смотрела восторженно в рот Вилкасу, все же Ньяда считала себя куда интереснее неопытной девчонки. Подрасти бы ей, опериться, закалить свой дух в десятке-другом боев, а там, глядишь, Вилкас и сам на нее внимание обратит. А пока что это Ньяда, запыхавшаяся, взмокшая от натуги за тренировкой с манекеном, чувствовала пристальный, немигающий, как у дикого животного, взгляд Соратника - Фаркаса. Вилкас слишком осторожен, чтобы пялиться на нее при всех, а вот его братец никого и ничего не стеснялся, смотрел на Ньяду во все глаза, и это одновременно смешило, льстило и раздражало, будто бы он совал голову ей под руку. Ньяда рубанула коротким мечом по мешку с песком, там, где у манекена располагался "живот", и, поправив съехавший шлем, повернулась к Фаркасу. Несмотря на свое простодушие, он был неплохим парнем, ничем не хуже Вилкаса, а в чем-то даже и лучше: парень был добрее, участливее, ничуть не обижался на шуточки и остроты, однако с подтруниванием следовало быть аккуратнее. Не все шутки Фаркас понимал, а когда чего-то не понимал, то становился свирепее горного тролля, и у обиды его были очень тяжелые кулаки, ни чета даже каменным рукам Ньяды - стукнуть мог так, что впору улететь до самого Совнгарда. Ньяду он не трогал - не хватало ему еще женщину бить, - и на все ее слова глуповато улыбался; этого пса хоть тоже натаскивали на медведей, но стоит протянуть руку, как он тут же завиляет хвостом и завалится на спину, подставляя брюхо. Фаркас куда более охоч до ласки, нежели Вилкас, любящий корчить из себя сурового заправского воина. - Чего уставился? - устало бросила Ньяда, щурясь на солнце; мышцы приятно гудели от напряжения, меч оттягивал руку, рукоять лежала ровно по ладони, на которой саднила содранная мозоль. Фаркас прищурился в ответ; он сидел на земле, скрестив ноги, и темные волосы падали ему на лицо. Ньяда устала напоминать ему о гребне, иной раз проще самой его расчесать, чем ждать, когда Фаркас сам соизволит это сделать. А вот Вилкасу и повторять не надо: он хоть духами, как те напыщенные хлыщи из Солитьюда, не обливается, однако причесываться не забывает. - Опять весь в колтунах, как бродячий пес, - нордка, не убирая меча, подошла к Фаркасу и легко взъерошила его спутанные волосы; парень в ответ только усмехнулся. - Дерет больно, зараза, и царапается, что бешеный каджит. Ну его в Обливион. Я же не девица, чтобы косы заплетать. - Лохматый ходишь, словно мамонт, - продолжала ворчать Ньяда, - только репьев нацеплять осталось. - Зачем? - искренне удивился Фаркас, на что Ньяда возвела глаза к небу; Вилкас следил за ними с другого конца двора и, как только они направились в Йоррваскр, лениво двинулся следом, будто бы и вовсе не за ними. Что ни говори, а скрываться они умели получше Эйлы и Скьора, об отношениях Ньяды и близнецов до сих пор не начали болтать, хотя женщина подозревала, что рано или поздно о них кто-то пронюхает, однако ее это не слишком волновало. Кому какое дело, что там происходило между ней и братьями? Но обязательно найдется тот, кто попытается сунуть нос в их дела; Ньяда почти не сомневалась, что Атис пытался подслушивать, однако поймать эту серую задницу так и не удалось. Ничего: когда-нибудь ушлый данмерский засранец ей попадется, и тогда ему точно не отделаться парой синяков да шишек. В комнату Ньяды нельзя - она делила спальню с Рией, и страшно подумать, что будет с девчонкой, если она застанет их всех вместе, поэтому Каменная Рука решительно шла в комнату Фаркаса; не к Вилкасу же им идти без Вилкаса, а вот ему зайти к брату ничего не мешало. Они частенько такое проворачивали - Ньяда уходила с кем-нибудь из близнецов по делу, а потом к ним присоединялся и второй. Гребень для Фаркаса, может, был и надуманной причиной, но Каменной Руке было немного все равно. Тем более, что причесывать Фаркаса нравилось Ньяде, и он сам не возражал: говорил, что чешет она совсем не больно и умело, словно всю жизнь коз вычесывала. За такие слова парня хотелось стукнуть, но нордка только вздыхала, тая улыбку в уголках губ. Все-таки Фаркас ей нравился; не настолько, чтобы нацепить ради него амулет Мары, но достаточно, чтобы получать удовольствие от их с братом компании. Ньяда так и не смогла понять, кто же из братьев ей ближе. Когда Вилкас, наконец, пришел, доспехи Фаркаса валялись небрежно на полу, а нордка была уже без шлема и без верхней половины доспеха; раздевалась она сама, потому что Фаркас от избытка рьяности мог порвать чего, чини потом после него одежду; хоть Соратникам золото и перепадало, но воины не на серебре ели и не шелковое исподнее носили. В отличие от Рии, у которой в чертах еще сохранилась какая-то детская, трогательная округлость, в Ньяде не было ничего мягкого и нежного; она была воином, бойцом, отмеченным шрамами, которые носила с гордостью и которые Фаркас рассматривал каждый раз с таким интересом, словно видел их впервые. Помимо розовых рубцов на лице, живот Ньяды был отмечен следами от когтей саблезуба, мелкие белые стежки на руке, оставленные зубами рыбы-убийцы, длинный росчерк на груди, прямо под выступающими ключицами, - след от разбойничьего меча. У братьев шрамов и того больше, и Ньяда иногда завидовала: парни моложе ее, а уже члены Круга, в бой шли впереди всех Соратников, а Кодлак считал их чуть ли не своими сыновьями. Не то, чтобы Ньяде так уж сильно хотелось подластиться к Предвестнику, просто себя она считала бойцом не хуже близнецов; ей бы только возможность, чтобы проявить себя, тогда-то Кодлак бы ее непременно заметил. Однако она бы предпочла, чтобы Предвестник не знал об ее тесной дружбе с Вилкасом и Фаркасом; стыдно как-то перед ним, еще подумает чего-то не того. А Ньяде просто нравились оба брата, чему они, похоже, ничуть не возражали. Привыкли делиться, наверное; а Ньяда и не против. Нежности нордке были не то, чтобы чужды, просто успела она изрядно от них отвыкнуть, поэтому напряженно отстранилась, когда Фаркас прижался к ней ртом. Целовался он не умело, зато обнимал так, что ребра трещали, а вот женской груди касался осторожно, будто священных чаш на алтаре Дибеллы. Ньяда завела руки за голову, подставляя грудь пальцам Фаркаса; парень взвешивал ее груди на ладонях, гладил под ними, приподнимал, сминая, и едва не хихикал, как расшалившийся мальчишка, чем вызвал у Каменной Руки легкую снисходительную улыбку. Но когда в глубине пасмурно-серых глаз Фаркаса заиграли червонно-золотистые искорки, он выкрутил одни сосок, а второй - втянул в рот, оттягивая и посасывая. Ньяда дернулась, гортанно простонав, откинула голову и ударилась затылком о твердое плечо Вилкаса. Его дыхание забралось в ухо, ладони накрыли живот, а бедра вжались в зад нордки. Женщина чуть прогнулась в спине, потираясь об него ягодицами, и руки Вилкаса опустились ниже, забираясь за пояс бриджей. Ньяда едва не заплясала на цыпочках, сжала ноги, но крепче прильнула задом к паху воина, чувствуя его твердеющий член сквозь складки ткани. Фаркас, закончив облизывать ее сосок, сладко причмокнул губами и прильнул к другому. Влажный жар его рта, касания языка и мужских пальцев, тело Вилкаса сзади и его руки, пробравшиеся ей в бриджи, заставляли Ньяду биться, зажатую между братьями. С близнецами всегда было хорошо, но каждый раз удовольствие открывалось с новой стороны, захватывало, словно буря, вихрем возносило к небесам и швыряло на землю, опустошенную, обессиленную. После близнецов Ньяда могла весь остаток дня отлеживаться в кровати, и все тело ныло, но слаще этой слабости на свете ничего не было. Штаны свалились к коленям, застряли в сапогах, Вилкас мял ее ягодицы и бедра, оглаживал ляжки, пока Фаркас, сжав ее груди, облизывал соски по очереди. Длинные спутанные волосы падали на лоб норда, щекотали кожу Ньяды, она хватала его за плечи и шею, впиваясь в нее ногтями, и прижималась лопатками к груди Вилкаса, поросшей густыми курчавыми волосами. Его член лежал ровно между ее ягодиц, твердый, подрагивающий от возбуждения, и у Ньяды сделалось сухо во рту от мысли, что скоро он будет в ней. Они оба. Вилкас, как всегда, первый. Фаркас сел на постель, не отрываясь от груди Ньяды, но был вынужден выпустить сосок изо рта, когда женщина склонилась над парнем, засунув руку в его расхристанные бриджи. Естество норда, тугое от напряжения, темное от прилившей крови, жгло ладонь Ньяды, не сдерживающей нетерпеливых стонов - пристроившийся сзади Вилкас тянул ее ягодицы в стороны, размазывал клейкую влагу по промежности нордки, мял и щипал, от чего женщина жадно, требовательно вильнула бедрами. - Давай же. Чего тянешь? - Каменная Рука взглянула на Вилкаса через плечо, водя ладонью по члену его брата. Фаркас тяжело, утробно дышал, его грудь ходила ходуном, пылало лицо, а по виску сбегала капля пота. - Никак своим мечом прицелиться не можешь? Так в две руки его бери - и вперед, раз одной удержать не можешь. Фаркас сдавленно хохотнул, Вилкас хмыкнул и ущипнул женщину за нагое бедро, а после, щедро сплюнув на ладонь, провел влажной рукой ей между ног. Нордка согнула колени, прогибаясь в спине, невольно крепче стиснула пальцы на члене Фаркаса. Вилкас, тесно приникнув к ней пахом, вошел в нее, распирая Ньяду собой изнутри, его брат положил руку, тяжелую, как лапа саблезуба, ей на затылок, и сдавленно зарычал сквозь зубы, когда она обхватила губами его член. Пальцы проводили по всей длине, язык оплетал головку, бедра, мелко подрагивая, толкались навстречу ее рту, а Вилкас, подхватив женщину под живот, двигался в ней медленно, ритмично, позволяя привыкнуть. Пусть Ньяда и не неопытная девчонка вроде Рии, но в этом деле спешка лишняя; жаль только, что Фаркас об этом постоянно забывал и, распалившись, набрасывался на женщину диким зверем. Так и сейчас - после того, как нордка пустила его член за щеку, словно сахарную конфету, хлюпая слюной, он сгреб в кулак ее волосы и попытался толкнуться глубже, чего Ньяда, конечно же, не позволила. Вывернувшись, она уперлась ладонями в сведенные судорогой бедра Фаркаса; толчки вилкаса выбивали из ее груди короткие, низкие стоны. - Полегче!.. - бросила Каменная Рука и недовольно подкинула бедра, когда Вилкас замедлился, приняв ее слова на свой счет. - Да не ты! Лучше братцу своему скажи, что я не служанка из таверны, которую можно охаживать, как вздумается. - Сама ему и скажи - он прямо перед тобой, - хмыкнул Вилкас, вытаскивая, и с оттяжкой шлепнул Ньяду по выставленному заду; шлепок вышел обжигающим, звонким, от второго жалящего удара по спине женщины прокатилась раскаленная волна. Неуклюже, путаясь в спавших штанах, нордка забралась на постель, бережно придерживаемая Фаркасом за талию. Рядом с близнецами, высокими, как вековые сосны, коренастая Ньяда чувствовала себя совсем хрупкой девицей; немного неловко оседлав Фаркаса, завалившегося на спину, она потерлась грудью об его грудь, такую же широкую и волосатую, как и у брата. Волосы, жесткие, словно волчья шерсть, кололи соски, две руки гладили бока и спину, одна рука Вилкаса стискивала ее бедро, пока вторая, липкая от его слюны и ее влаги, забиралась между ягодиц. Тугое отверстие упрямо, неуступчиво сжималось, не пуская даже палец, как бы Ньяда не пыталась расслабиться, Вилкас гладил и мягко надавливал, Фаркас беспокойно ерзал под женщиной, проезжаясь стоящим торчком членом ей по животу и лобку. Один брат ждал другого, и когда палец проскользнул в тело Ньяды, алчущее, но сопротивляющееся, Фаркас с горловым, недовольным рыком прикусил шею нордки. - Пожалуйста... - пробормотал он неразборчиво; схватив женщину за зад, он вмялся пальцами в мякоть ягодиц, оттягивая, помогая Вилкасу, который бережно готовил Ньяду. Парень сплюнул на двигавшиеся в ней пальцы, которые заскользили легче, посылая по телу волны сухого жара. Нордка задыхалась, по-кошачьи ногтями цепляясь за плечи Фаркаса, сжала зубы так, что заныли челюсти; она шире развела ноги, проезжаясь коленями по покрывалу, чувствуя, как к растягивающим ее пальцам готовился присоединиться и член. Вилкас вошел в нее плавно, туго, заполняя женщину полностью, и Ньяда развратно застонала, а потом и вовсе крик обжег ей горло, когда Фаркас скользнул крупной головкой члена у нее между ног. Поелозив немного по набухшим складкам, он надавил, вводя член в истекающее влагой лоно, и Ньяда выгнула спину дугой, насаживаясь на члены братьев. Немного больно, тесно, тело строптивилось, но принимало близнецов, и к тупой, саднящей боли примешивался кружащий голову жар, сладкие судороги, разбегавшиеся по всему существу Каменной Руки как круги по воде. Братья обнимали ее в четыре руки, не разобрать, где чьи; Вилкас практически ласково прихватил ее зубами за плечо, а Фаркас вновь принялся тискать и мять ее грудь, щипать и оттягивать соски, а когда близнецы начали двигаться, женщина хапнула пересохшим ртом воздух, не в силах даже стонать. Вилкас скользил в ней медленно, входя не полностью, а вот Фаркас буквально таранил собой Ньяду, сотрясавшуюся от их могучих толчков. Кровать под ними скрипела, ноги ныли от напряжения, она чувствовала, как братья двигались в ней, разделенные тонкой перегородкой, и плавилась, словно сталь в огне кузницы, от лихорадочного удовольствия. Женщина то хватала Фаркаса за плечи, царапала его грудь, то заводила руки назад, хватая Вилкаса за бедро. Нордка то замирала, позволяя братьям брать себя, то металась между ними, приникая ближе сначала к Вилкасу, потом - к Фаркасу и обратно. Когда один из близнецов крепко, с силой ухватил ее за зад, а второй ощутимо прикусил загривок, Ньяда поняла, что они оба близки к разрядке. Она уже сама уже балансировала на тонкой грани, готовая закружиться в вихре удовольствия, гасящего сознания, когда Вилкас вдруг навалился на нее всем телом, вжимая Ньяду в Фаркаса, и принялся исступленно колотиться об нее пахом, пока его брат яростно подкидывал женщину на своих бедрах. - Ах, вы, два дремора!.. - прохрипела Ньяда, сотрясаясь всем телом; от нахлынувшего наслаждения она обмякла, а близнецы все продолжали брать ее, заполняя до остатка, пока один из них не кончил, выплеснув утоленное желание горячей влагой, а вслед за ним - и второй с грудным рыком, и руки братьев сжали ее крепко, до синяков, но даже эта боль прокатилась по телу волной удовольствия. Ньяда упала на грудь Фаркаса, чей член все еще подрагивал в ней; член Вилкаса, вялый и опавший, выскользнул из нордки, и Соратник, отдуваясь, упал на кровать рядом с братом. Каменная Рука, лежа на груди Фаркаса и слушая его бешено ухающее сердцебиение, сотрясаемая отголосками удовольствия, внезапно подумала о Рие. Девчонка там, наверху, тренировалась, чтобы ее наставник остался доволен, пока Вилкас развлекался с братом и Ньядой. Грустно это немного, да только не вина Каменной Руки, что парень к имперке безразличен; оба парня Ньяде дороги, но если вдруг кто-то из них решит остепениться или влюбится, то она мешать не станет. У близнецов своя жизнь, у Ньяды - своя, которую она не намерена бросать на алтарь супружеской жизни. Не нашелся еще такой мужчина, за которого бы ей замуж захотелось, а близнецы, хоть и в постели хороши и друзья верные, совсем не те, ради которых Каменной Руке захотелось бы нацепить амулет Мары.