Записки Шеогората

Солнце приятно пригревало, Карджо щурился, подергивая ушами, когда ветер щекотно ерошил шерсть; без тяжелых золотых колец, украшенных кораллом и малахитом, было непривычно, равно как и без кованого панциря, кольчуги и поножей: за время своих странствий по негостеприимному, холодному Скайриму, доспехи стали второй шкурой для каджита. Разбойники и мародеры расплодились, как сорняки после ливня, в лесах скрывались дезертиры из обеих армий, некроманты, ворожеи, горы и небо захватили драконы; Карджо отвык засыпать без оружия, даже сейчас, сидя на деревянном причале в мирном Ривервуде, он держал при себе меч с широким двемеритовым лезвием и кинжал - зловеще изогнутый клинок, - синеющий всполохами морозного зачарования. Спокойной жизни городка будто не коснулись война и возвращение драконов, однако взгляд караванщика подмечал удвоившееся количество стражи на улицах, да и местные временами беспокойно поглядывали на облака; Карджо тоже старался далеко не убирать лук. С мечом он управлялся куда ловчее, чем со стрелами, однако при нападении дракона отсиживаться в кустах, поджав хвост, не станет; сутай-рат шевельнул усами, поудобнее перехватывая удочку. Течение у берегов Ривервуда было ровным, река бежала неторопливо, и рыбы здесь водилось в избытке; каджит успел поймать с десяток серебристых окуней и всего пару лососей. Рыбачить с сетью ему нравилось больше, но здесь было недостаточно глубоко, чтобы бросить невод, и Карджо, прижав уши и вздыбив пепельно-серую шерсть на загривке, наблюдал за поплавком; с лесопилки доносился зычный голос Гердур, подгонявшей работников, дети, смеясь, играли в салки, стучал молот по наковальне в кузнице Алвора, а местный бард лениво наигрывал мелодию на лютне, прогуливаясь возле "Золотого когтя". Карджо усмехнулся в усы, почесал грудь, просунув пальцы под лунный амулет; никак пытался впечатлить строптивую Камиллу Валерию. Девица была ладной и справной - для человека; каджит в ней не разглядел ничего такого, ради чего парням стоило терять головы. Может, караванщик попросту не разбирался в имперках или ухажеры ей попались такие дурные; известно же, что у иных босмеров кровь шальная, а у нордов лбы тверже, чем у горных троллей. Карджо повел носом, поворачивая ухо в сторону разросшегося алого горноцвета, где что-то шуршало; выпорхнувшая из зарослей пичуга распугала толстых, по-купечески важных шмелей; поплавок, играя на волнах реки, вдруг ушел под воду с тихим плеском, и тут же всплыл, не дав каджиту времени покрепче перехватить удочку. - Рыбьи отродья... - прошипел Карджо и, потянувшись, сорвал травинку, сунул мягкий, сладковатый кончик в рот и едва не подавился, встрепенувшись, когда его удочку повело в сторону; поплавок плюхнул, утонул, леска дернулась, натягиваясь, и тут же ослабла. Волны вспенились, расступаясь перед поднимавшейся с речного дня чернотой; каджит потянулся было за кинжалом, однако сплюнул, дернул удочкой, уводя поплавок левее, к солнечной стороне реки, где среди замшелых камней и ила притаились грязекрабы. Он и не взглянул на аргонианку, вынырнувшую с крупным лососем в пасти, недовольно вильнул хвостом, когда Сешафи проворно выбралась на берег: опираясь на руки, она текуче взобралась на причал, взмахнула чешуйчатым хвостом, стряхивая капли. Выплюнув трепыхавшуюся рыбину, аргонианка стукнула ее головой о край мостка и швырнула в ящик, к остальному своему улову, состоящему из пяти толстых лососей, на боках которых зияли следы ее зубов. Карджо искоса наблюдал за ней, мелко подрагивая кончиком полосатого хвоста; каджит всегда считал себя неплохим рыбаком, но то, что вытворяла в воде Сешафи, уязвляло его до самых глубин души. Похвалялась перед караванщиком своим умением плавать наравных среди рыб, нахальничала, специально дразнила, а, может, нарочно всех лососей распугала, чтобы у сутай-рат не клевало. Карджо потянул леску на себя, вытащил поплавок вместе с крючком; наживка была на месте; значит, это Сешафи тянула удочку под воду или же рыба готовилась съесть приманку, а аргонианка вероломно ее перехватила. Каджит, передернув плечами с сердито топорщившейся на ней шерстью, повернулся к Сешафи спиной; плавала аргонианка почти без одежды, в короткой узкой рубашке без рукавов и панталонах с незастроченным позади швом. Тонкая намокшая ткань облепила крепкое тело; Сешафи была тонкой, жилистой и твердой, как стилет из каменного дерева, совсем не томной и не женственной. Ни полных грудей, ни округлых бедер, которые так нравились человеческим мужчин; сильные ноги, длинные руки и широкие плечи, плоский живот и костяной шипастый гребень, идущий от макушки вдоль позвоночника аргонианки до самого кончика хвоста. Самые длинные пластины были на голове, коричневатые, твердые, шероховатые на ощупь, на спине переходили в маленькие бугорки, не больше молодых сосновых шишек, а на хвосте прорастали гребнем, похожим на горную гряду; узор чешуи Сешафи расходился от них зеркально, пятна и полосы повторяли друг друга на плотной коже аргонианки. Два темных овальных пятнышка, сидящие чуть наискось, на ее пояснице среди красной и коричневой чешуи напоминали рисунок на крыльях бабочек. Или оттиски пальцев Карджо, когда он, будучи сзади, хватал Сешафи за бока. Ей нравилось, когда каджит взгромождался сверху, покрывая ее собой, а сутай-рат, даря аргонианке блаженство, боролся с ее хвостом. У женщин Эльсвейра хвосты куда более мягкие и гибкие, нежели у дочерей Чернотопья; в моменты сладострастия, когда член Карджо разбухал, занимая все лоно Сешафи, от избытка возбуждения она так сильно дергалась, размахивая хвостом, что могла бы с легкостью выхлестнуть ему глаз. Приходилось хвататься за него, как за корабельный канат, держать цепко, тянуть, нанизывая на себя тугие бедра аргонианки, которая шипела и рвала когтями простыни. Со спиной и плечами Карджо в иные моменты она обходилась так же немилосердно. Караванщик бережно коснулся шеи, которую прошлым вечером пометила Сешафи, когда он остался с ней наедине у старой конюшни; лошадей там не было, только дрова и старый хлам, и аргонианка не сдерживалась: она шипела, царапалась, била хвостом, щелкала зубами, заостренными, что у рыбы-убийцы. Каджит ехидно прижал уши, ухмыльнувшись во всю пасть; в следующий раз они будут рыбачить не в Ривервуде и не в Рифтене, где озеро все равно, что грязная лужа, а в Море Призраков. Там Сешафи особо не поныряет, как бы не ловка она была в воде, а рыба-убийца все равно быстрее и зубов у нее побольше, так что они с Карджо будут на равных. Тогда и посмотрят, чей улов будет больше. Аргонианка вытерлась льняным полотенцем и накинула на плечи рубаху Карджо; наглая ящерица, еще и одежду у него таскала. Караванщик продолжал сидеть с удочкой, спустив ноги с причала, грыз травинку, ставшую уже совсем безвкусной, когда Сешафи села рядом с ним, скрестив ноги на редгардский манер; хвост она устроила рядом, так, чтобы он, чешуйчатый, блестящий на солнце, прижимался к бедру каджита. - Мож-жет, домой пойдем? Рыбы нам хватит, - аргонианка моргнула пленками внутренних век прежде, чем прикрыть желтые глаза основными, кожистыми; вокруг вытянутого зрачка радужка отливала рыжиной, цвета облаков на закате. - Иди, - ровно произнес Карджо, - а каджит порыбачит еще немного Кто знает, может, в одиночестве он сумеет лучше приманить рыбу. - Тогда и я с-с тобой пос-сиж-жу, - заявила Сешафи и собственнически устроила голову на плече каджита, кокетливо дрогнула кончиком хвоста; шерстистый хвост сутай-рат распушился, мгновенно напрягаясь, однако Карджо продолжал делать вид, что поплавок, подпрыгивающий на гребнях волн реки, его интересовал куда больше аргонианки. - Каджит собирается выслеживать рыбу до заката, - проворчал караванщик; Сешафи просунула руку ему под локоть и потерлась носом о шерсть на шее сутай-рат. - З-знач-чит, и я буду з-здес-сь до з-заката. - Твой улов стухнет на солнце. Скоро мухи слетятся... - Ну и пус-сть, - аргонианка вновь моргнула внутренними веками, - тогда на уж-жин у нас-с будет то, ч-что ты наловиш-шь. - И не жаль красе из Чернотопья так губить свой труд? - передернул ушами Карджо; Сешафи выдохнула, высунув раздвоенный язык, и пощекотала им висок караванщика. - Это вс-сего лиш-шь рыба, - пояснила она, - а мне хотелос-сь с-с тобой побыть. Не как в дороге или на привале, или когда драл меня под хвос-стом, а прос-сто... рядом. - А Карджо хотелось показать, какой он хороший рыбак, - признался сутай-рат, - я впервые взял в руки удочку совсем маленьким котенком, и надеялся покрасоваться перед девой из Чернотопья, чтобы она посмотрела, как я хорош. - Но я и так з-знаю, ч-что ты хорош-ш, - несколько изумилась аргонианка; несколько работников лесопилки глазели на них, не смущаясь, - будь ты плох, раз-зве я бы з-захотела тебя? - Каджита тревожит не это, - ощетинился Карджо, - я обещал тебе свой меч, свою защиту, а что я могу дать женщине, если даже перерыбачить ее не могу? - А я тебе с-сраз-зу с-сказ-зала: нуж-жно нырять, так больш-ше наловиш-шь, - изрекла Сешафи и сбросила с плеч полотняную рубаху караванщика, - давай в воду вмес-сте с-со мной. Буду уч-чить тебя ловить рыбу, как ловят в Чернотопье. Мой дед обуч-чил меня, а теперь я подарю это умение тебе. - Каджит не хочет мочить шерсть, - заупрямился Карджо, опасливо отодвигаясь от аргонианки, - каджиту больше нравится на берегу. - Поплавай с-со мной, - попросила Сешафи, обхватывая пальцами запястье сутай-рат. - Неуж-жто с-смелый кадж-жит боитс-ся намоч-чить лапы? - Моим лапам удобно и на земле, - караванщик поморщился и огорченно прижал уши, когда Сешафи, обидевшись, отстранилась и прыгнула в воду; было неглубоко, река доходила ей до пояса, но аргонианка тот час же нырнула, скрываясь под волнами, помутневшими от растревоженного ила, лишь вильнула на прощание хвостом. Карджо мгновенно пожалел о своем упорстве; все-таки Сешафи, которую он, не таясь, от чистоты и признательности сердца называл прелестью Чернотопья, просила караванщика о такой малости, а он закапризничал, будто дитя. Еще и рассмотрел обиду в наловленной аргонианкой рыбе; каджит отложил удочку. Рыбачить уже не хотелось; следовало объясниться с Сешафи. Карджо ведь говорил не со зла, лишь не хотел выглядеть глупо, пытаясь поймать лосося ртом; он подался вперед, склоняясь над рекой, прищурился, словно пытался разглядеть притаившуюся на глубине аргонианку. Может, стоит попросить у старой Хульды коромысло и попробовать достать им до дна, растолкать, растормошить им обиженную Сешафи? Или побросать в воду ленты, кружева и браслеты, чтобы подарками выманить своенравную девицу? Усы Карджо обреченно поникли; ему не хотелось лезть в реку. Мерзко, когда вода в уши и в нос забивается, и шерсть после гадко пахнет водорослями и тиной; но Сешафи злится. Какому мужчине захочется, чтобы женщина, которую он впустил в свой разум и сердце, огорчилась? И все же река не манила каджита своей прохладой, не влекла плеском волн; когда он уже решил, что лучше выберет для Сешафи что-нибудь красивое в лавке Лукана Валерия, аргонианка стремительно выпрыгнула из воды в туче брызг и обхватила мокрыми руками опешившего караванщика за шею. Сутай-рат успел только глухо мявкнуть, и Сешафи, шипяще смеясь, утянула его за собой в воду; Карджо плюхнулся тяжело, словно камень, ударился о волны животом, вцепился в аргонианку, бездумно дергая ногами в воде. Речная пена летела ему в морду, усы намокли и отяжелели, каджит тянулся вверх, однако Сешафи не отпускала - она плыла на середину реки и тянула Карджо, беспомощно бултыхавшегося, за собой; сутай-рат умел плавать, достаточно, чтобы не утонуть, но сейчас, в руках Сешафи, казался себе совсем беспомощным. Застала его врасплох, одурачила, ворожея хвостатая! - Какой с-славный у меня с-сегодня улов, - проворковала аргонианка; горло ее вибрировало, язык слизывал воду с хмурой морды Карджо с обвисшими бакенбардами, - с-самая крупная рыба Ривервуда дос-сталас-сь мне. - И что ты сделаешь со своей добычей, коварная охотница? Зажаришь? Или пустишь на уху? - мрачно осведомился каджит; он уже приноровился, держался наплаву, но Сешафи не выпускала его из объятий. Она прильнула к караванщику крепче, обвилась ногами вокруг его пояса; сутай-рат дернулся в воде, ступнями нащупывая илистое дно, поддержал аргонианку под ягодицы; тянуло коснуться чувствительного местечка под кожистым хвостом, однако сдержался. Не потому, что на них пялились норды с лесопилки, а потому, что немного злился на Сешафи за ее выходку, но практически простил аргонианку, когда она потерлась носом об его нос, прикрыв мечтательно глаза. - Ос-ставлю этот ж-жирный улов с-себе и буду похвалятьс-ся тем, ч-что он только мой, - заявила Сешафи, - потому ч-что у меня с-самая луч-чш-шая приманка во вс-сем С-скайриме. - Во всем Нирне, - поправил Карджо, мокрый, пахнущий речной сыростью, но довольный, держащий в объятиях дорогую ему женщину, драгоценный цветок Чернотопья, который и не чаял найти среди снегов Севера.