Записки Шеогората

Дорак лежал, раскинув руки поверх шкур; глаза орсимера были прикрыты, грудь блестела от пота, кровать проминалась и скрипела, изголовье царапало стену. Дорак не стонал, не хрипел, не рычал, дышал размеренно, будто во сне, но каждая жила, каждая мышца была напряжена, тело полнилось сладкой, тягучей, словно мед, истомой, и сердцебиение оглушающим боем отдавалось в ушах, пока женщина, сидя верхом на орсимере, двигала бедрами, опускалась и приподнималась, тяжело колотясь ягодицами, нанизываясь лоном на его член. Она вмещала в себя все естество орка, хватала Дорака за бока, за плечи, за шею, тянула себя за соски, утробно урча от удовольствия, а орсимер лежал под ней, такой горячей, ненасытной, жадной, на несколько вздохов забывая, что это - не его жена, что они находятся не в Длинном доме в родной крепости, и что завтра им придется вновь рисковать своими жизнями в борьбе с нечистью. А сейчас Дораку было хорошо, настолько, что было лень шевелиться, даже для того, чтобы взять женщину за грудь или за крепкий зад. Орк мог бы перевернуть ее, навалиться сверху, вталкиваясь глубже в ее тело, или же встать, удерживая ее на весу. Взять стоя у стены, вынудить нагнуться, пристроившись сзади, сесть на стул, позволив женщине взобраться на бывшего вождя сверху, чтобы иметь ее, исступленно, дико, метить кожу синяками, заставить ее принять всего Дорака, до последней капли, чтобы после этой ночи женщина понесла его сына. Однако это невозможно; Дорак не заслужил семьи и дома после того, как не уберег двух своих жен. То, что Агрона разделила с ним ложе, было уже счастьем, которого орсимер не достоин. Он навеки опозорил себя, когда не сумел защитить свою крепость от вампиров; и как Орочий Бог не покарал Дорака за слабость на месте? Видно, посчитал, что он еще может послужить ему; орк был счастлив доказать Малакату, что горе его не сломило, и был готов бить кровопийц во славу Принца Изгоев, за честь его жен, которых вампиры разорвали, будто крольчат, однако в редкие моменты покоя становилось так мучительно и тяжело, что глоток паучьей отравы или удар кинжала по горлу казались соблазнительнее поцелуя. У Дорака были родные, осознание того, что он всех потерял, не сберег, били сильнее разбойничьих топоров. Орк не мог жениться снова, не имел права основать новую крепость, раз уж показал себя дурным вождем; все, что ему оставалось в жизни, так это истреблять нежить. В убийстве вампиров Дорак искал искупления и спасения, однако не находил ни того, ни другого. Но появление в рядах Стражей Рассвета Агроны Сломанный Клык будто вдохнуло в орсимера веру в себя. Овдовев, он перестал искать компании женщин, не ходил даже к продажным девкам, изматывал себя тренировками, чтобы закалить мужественность, поэтому при первой встрече отнесся к Агроне равнодушно; отметил лишь ее шрам, перечеркнувший наискось губу и подбородок, и сколотый клык, от чего она шепелявила, когда говорила. Как орсимерка потом рассказала Белевал, зуб ей сломал старший брат в детстве, когда, не рассчитав силы, ударил Агрону палицей. Он не собирался бить слишком сильно, но хотел причинить боль: единственный обожаемый сын вождя, будущий защитник и наследник крепости рос наглым и высокомерным, и Агроне, дочери коваль-жены, иногда было нелегко, но со временем она научилась давать ему отпор, а, повзрослев, отказалась становиться женой брата и бросила ему вызов, готовая побиться за место отца. В крепости ее подняли на смех, отец не поддержал дерзости Агроны, однако старший брат согласился на поединок, чтобы указать женщине ее место. Орсимерка сломала ему челюсть, ключицу и несколько ребер прежде, чем покинуть крепость, проклинаемая собственной матерью. Дорак сжал зубы, когда Агрона, зарычав медведицей, положила ладони ему на грудь и, упираясь, принялась биться о его пах промежностью, вгоняя в себя член. Она вела себя с орсимером свободно, как жена, и ему нравилась ее смелость; в постели Агрона Сломанный Клык была такой же необузданной, как на поле брани, и Дорак с радостью отдавался ее власти и умениям. Орк не чаял когда-нибудь встретить женщину, которая захочет бывшего вождя, у которого не осталось крепости; он ведь не сможет ничего предложить жене, не приведет ее в уютный крепкий дом, не подарит брачного оружия, не пообещает перед Орочьим Богом беречь ее и их детей, потому что раз уже не выполнил этого обещания, и больше Дораку веры нет, но смех Агроны, кривая из-за шрама улыбка, то, как она вскидывала голову, натягивая тетиву лука, или хмурилась, выхватывая меч, находили отклик в закоченевшем от потерь и тоски сердце орсимера, которое сейчас горело, живое, жарко бьющееся, заходящееся в груди так, что кровь кипела, пока Дорак был в Агроне, таким образом помечая ее, как свою женщину. А она, становясь с орком одним целым, заявляла миру, что он отныне ее мужчина. - Я хочу от тебя сына, - призналась Агрона Сломанный Клык, и от яростного восторга у Дорака закружилась голова, - я должна была стать женой вождя и дарить детей ему, но я хочу ребенка от тебя. - Я бы хотел этого больше всего в мире, - выдохнул орк, чувствуя себя предателем по отношению к покойным женам, но чувство вины затопило знойным удовольствием, нахлынувшим, когда Агрона мелко и часто задвигала бедрами, скользя собой по члену орсимера. Подняв тяжелые, будто орихалковые, руки, Дорак положил ладони на талию женщины; ее пыльно-серая с бурыми крапинками родинок кожа казалась раскаленной, и Дорак точно плавился, касаясь ее. - Быть отцом твоих детей, твоим мужем... - хрипел орк, сквозь полуопущенные веки глядя на скалившуюся Агрону; волосы, рыжие, цвета осени в Рифтене, разметались по плечам и спине, кончики ушей горели румянцем, глаза золотились всполохами лесного пожара. Агрона Сломанный Клык была настолько хороша, что Дораку не верилось, что она выбрала его. - Так будь им. Бери меня. Я готова, я хочу... - орсимерка осеклась на полуслове, запрокинула голову, напрягаясь всем телом, и сжала его в себе почти до боли; Дорак не выдержал, взрываясь внутри тела Агроны, однако нашел в себе силы столкнуть ее с себя на постель, и вязкое семя выплеснулось ему на живот. Орк закрыл лицо ладонью, сотрясаясь в отголосках удовольствия, пока женщина, разочарованная, обиженная, смотрела на него исподлобья, такая красивая в своей наготе, ничуть не испорченная шрамом и сломанным клыком. Агрона села, отбрасывая волосы; лицо у нее было такое, словно Дорак ее ударил. Он понимал, что орсимерка чувствовала, однако иначе не мог; орк, приподнявшись на локте, потянулся к ней, но Агрона отпрянула, закуталась в шкуры, прикрывая свое тело, и, осклабившись, приподняла верхнюю губу. - Говоришь, что хочешь быть отцом моих детей, а сам... - Я не отказываюсь от своих слов. Перед тобой я честен, Молох мне свидетель. Но я потерял уже двоих жен, так что муж из меня никудышный. - Это я - никудышная дочь и сестра, раз отказалась подчиняться и попрала законы крепости, - женщина подозрительно прищурилась, - это заставило тебя любить меня меньше? - Ничто не заставит меня любить тебя меньше, - заверил Агрону Дорак, - мои жены были дороги мне, но то, что я испытываю к тебе, не идет ни в какое сравнение с чувствами, что я питал к ним. Верно, годы одиночества, службы и скитаний сделали меня таким... уязвимым к твоей красоте. Я бы не смог сопротивляться, даже если бы захотел. - Но ты сопротивляешься. Отталкиваешь меня. Говоришь, что мечтаешь жениться, а сам не желаешь даже пролить семя в мое тело. Думаешь, оно даст всходы, если спускать его на живот? - зло бросила Агрона; Дорак, резко сев, схватил упирающуюся женщину за плечи и притянул к себе. Орсимерка, сильная, словно тигрица, вырывалась, отталкивала бывшего вождя, который целовал ее то в щеку, то в шею. - Наш с тобой сын будет великим даром, милостью Малаката, моими счастьем и радостью. Но если вампиры прознают... нежить плодится быстрее плесени, клан Волкихар крепнет с каждым днем. Я не осмелюсь подвергать тебя опасности. Если лишусь и тебя, мне незачем будет жить. - Я смогу себя защитить. И наших детей, и тебя, если понадобится, - воинственно прорычала Агрона, - я не тихая девица, приученная ковать с утра до вечера, не поднимая головы, и мои стрелы бьют вампиров так же, как кроликов и оленей. Я не хуже любого из Стражей Рассвета, и мое слово имеет вес даже для Израна. Так за меня ли бояться? - Я всегда буду за тебя бояться, - Дорак поцеловал женщину в плечо; негоже истинному орку, воину, вождю говорить такое, но это правда, а правда не оскорбляет Малаката. - Твоя жизнь важнее моей собственной. - Моя жизнь без тебя не имеет смысла, - Агрона Сломанный Клык обняла орсимера за шею, схватила крепко, прижимая к себе, - и мы будем жить. Назло чудовищам из замка Волкихар. Орочий Бог будет свидетелем того, что мы будем счастливы, несмотря ни на что. - Будем, - эхом повторил Дорак, не находя в себе сил спорить; мечта о том, что он будет учить своих сыновей стрелять из арбалета, захлестнула орка с головой, но ужас от того, что и они могу пасть жертвой вампиров, заставил бывшего вождя похолодеть. Да, настанет время, когда Дорак назовет Агрону своей женой, но прежде он должен исполнить клятву, данную Малакату: покуда в мире останется хоть один вампир, он не найдет покоя. Когда прах последнего из нечистого племени осядет на сапогах, тогда Дорак поймет, что прощен и свободен. Что заслужил быть любимым мужем и отцом.