Записки Шеогората

Фаолан сморщился, сквозь сон чувствуя, как что-то щекотало его лицо: легко касалось лба, носа, щек, подбородка, огибало уши, перебирая серьги - медные кольца разной ширины и диаметра, сделанные на каджитский манер, гладило шею; босмер втянул голову в плечи, туже заворачиваясь в меховой спальник. Эльф думал, что это трава качалась на ветру, поэтому глубже забрался в ворох шкур, зарылся в тепло, как грязекраб в прибрежный ил; вставать было лень, Фаолан слишком удобно устроился, чтобы из-за назойливых листьев папоротника, мягких, точно сиродильское кружево, выбираться из уютного спальника, но и повредить растение босмер не мог. В пещере, окутанной зеленоватым сумраком, он был чужаком, рощица согласилась приютить лесного эльфа, и Фаолан не имел права ей вредить; он глубоко вздохнул, уткнувшись носом, длинным, с выразительной горбинкой, похожим на ястребиный клюв, в меха, пахнущие костром и отчего-то псиной, и попытался задремать, надеясь выкроить для себя еще несколько часов безмятежного отдыха, как вдоль позвоночника пронеслась колючая волна, когда нечто потрогало вытянутый кончик его уха. Не просто потрогало - вполне ощутимо ущипнуло, оттягивая, слегка царапая когтем; Фаолан дрогнул ресницами, едва сдержавшись, чтобы не распахнуть глаза мгновенно, не сесть, выхватывая кинжал. Эльф продолжал лежать неподвижно, холодеющей от напряжения рукой пытаясь незаметно нашарить ножны; было неудобно: пока он спал, ремешки ослабли, и кинжал затерялся среди складок шкур; рядом прошелестел тихий вздох. Босмера продолжали трогать за ухо, ощупывать щеку, перебирать волосы; на бритой голове Фаолана осталось немного растительности: пряди, каштаново-бурые, цвета древесной коры, росли широкой полосой от лба до затылка, виски лесного эльфа были изукрашены татуировками. Что-то тонкое, сухое, похожее на древесный сучок, повторяло контуры узоров на его коже, постороннее дыхание звучало испуганно и прерывисто, как у олененка, и Фаолан слегка приподнял веки; кто-то склонился над ним, заслоняя собой падающий сквозь брешь в потолке пещеры свет, в скулу босмера ткнулось нечто гладкое, плотное и прохладное. Он медленно повернулся, крепче смыкая пальцы вокруг рукояти найденного кинжала; зашуршала примятая кем-то трава, затопотали чужие шаги по земле. Лесной эльф напрягся, стараясь рассмотреть сквозь полуопущенные ресницы как можно больше, но видел только траву, землю и деревья, пару тонких стройных стволов молодых деревцев, которые почему-то передвигались по поляне. Фаолан не сразу понял, что это ноги. Ноги сприггана. Босмер подскочил, путаясь в спальнике, и дух природы, вместо того, чтобы напасть на нарушителя покоя рощицы, вдруг бросилась за проросший мхом валун, нырнула прямо в заросли крапивы и затаилась, так, что были видны только рожки, больше похожие на острые сучковатые ветви терновника. Фаолан выбрался из спального мешка, не ощущая даже утреннего холодка и сырости пещеры; шумел ручей, щебетали птицы, скрываясь в зарослях, над холмиком, заросшим алым и желтым горноцветом, порхали лунные мотыльки, пока запыхавшийся босмер сжимал кинжал, а спригган застенчиво выглядывала из крапивы, поворачивая голову то в одну сторону, то в другую. Она не проявляла агрессии, хотя обычно подобные ей не слишком жаловали охотников или простых путников, забредших на их территорию; поговаривали, что паломники Кинарет знали, как их умилостивить, однако босмер считал, что все это не более, чем сказки. Если уж лесным эльфам неизвестен способ укротить этих монстров, то другим и подавно невдомек; до последнего дня самым действенным средством против гнева спригганов были огонь и сталь, но Фаолан не хотел вредить природе. Однако, если спригган не оставит ему выбора... Босмер сжал челюсти; слишком рано ему умирать и отдавать свою плоть земле; не время еще траве прорастать сквозь его ребра. Эльф поднялся с колен, рывком садясь на корточки, по-кошачьи опираясь на пальцы; лезвие кинжала, широкое, вытянутое, в форме листа Златолиста, угрожающе блеснуло, поймав косой солнечный луч. Спригган высунула голову и тут же вновь скрылась в крапиве; от нее исходило жужжание, как от улья, полного растревоженных пчел. - Я не причиню вред этому месту, - заверил духа природы Фаолан, выпрямляя спину, - цветы и деревья не пострадают от моих рук. Нечего бояться. Трава колыхнулась, будто спригган понимала речь эльфа. Фаолан сглотнул; босой, одетый в одну рубашку и шоссы, он боком придвигался к рюкзаку со своими вещами, которые перед сном бросил на пень, меж корней которых проросли мухоморы и гниль Намиры. - Я уйду, не забрав ни травы, ни цветка, - продолжал босмер; заросли крапивы покачнулись и замерли, шорох пронесся среди деревьев, и спригган в ворохе опавших листьев и зеленых мотыльков выскочила на полянку, стуча ладными ножками, будто расшалившийся жеребенок. Фаолан едва не нырнул в ручей, был готов уже прыгнуть, как дух природы приблизилась к нему вплотную, к самому лицу эльфа, шумно вздохнула и... моргнула: тонкие зеленовато-серые веки опускались и тут же поднимались, спригган жмурилась всякий раз, когда моргала, а в ее глазах, зеленые, цвета мха, тины, ряски, напоенной дождем листвы, зиял черный узкий зрачок, в котором переливались осколки звезд, отражение солнца в речной глади, блеск росы в лучах зари. Лицо, которое можно было принять за вытесанную из дерева маску, внезапно ожило, пришло в движение: брови приподнялись, затем сошлись над переносицей, губы затряслись, однако через секунду растянулись в подобие улыбки. Кряжистым, крючковатым пальцем, шершавым и грубым, покрытым корой, спригган потянулась к лицу Фаолана, который выгибал спину, отворачивался, силясь избежать прикосновение духа природы, непредсказуемого и опасного. Кто знает, что может прийти ей в голову; мышление спригганов примитивное, построенное на инстинктах и отчаянной жажде защищать природу; босмер представить не мог, что же можно было ожидать от столь дружелюбно настроенного сприггана, который, ластясь к эльфу, только больше пугал. Однако Фаолан не торопился бить кинжалом, хотя дух леса была так близко; пробить лезвием горло или попытаться проломить грудину, чтобы раздавить стержневой корень, не составит труда; босмер мог бы использовать заклинание пламени или Огненное дыхание, ударить по сприггану проклятием обморожения или вогнать кинжал ей в глаз, а после кинуться к своим вещам, к мечу, которым лесной эльф мог добить это создание, но Фаолан стоял, не двигаясь, перед духом, сестрицей обитательницы снегов, Матери-Дымка, над головой которой порхали синие бабочки, венчая ее ярловой тиарой, а ветви, растущие из головы сприггана на манер рогов, увивали крошечные белые цветы. На боках сприггана сидели несколько грибов-трутовиков, ее древесная плоть местами была покрыта мхом и лишайником, однако сквозь трещины в коре Фаолан различал зеленоватую кожу, сквозь которую просвечивали синие вены. Спригган сделала еще шаг к эльфу, заглядывая ему в глаза; приоткрыв рот, она издала нежный урчащий звук, после чего отпрянула, улыбаясь застенчиво, будто девица. Босмер затряс головой; видимо, он еще спал. Фаолан чиркнул острием кинжала по своей ладони и хрипло зашипел от боли; узкая царапина заалела, когда кровь проступила, будто смола через поврежденную кору, порез жгло, словно укус осы, но морок не развеивался, спригган по-прежнему стояла перед босмером, плавно покачиваясь из стороны в сторону, и босмер прижал кулак с зажатым в нем кинжалом к пылающему лбу. Если он не спит, то это даэдра потешаются над ним. Владычица Вермина мстит ему за уничтожение Черепа Порчи или Боэта за осквернение своего храма; а, может, Мефала желает расквитаться с тем, кто похоронил ее проклятый клинок под Драконьим Пределом, там, где ее шепот будет не различим. Ну, или это все перебродивший эль, который Фаолан выпил вчера из жадности. - Ты... ты чего? - глупо спросил босмер, когда спригган вновь потянулась к нему; она не то рычала, не то мурлыкала, принюхивалась, перебирала кряжистыми пальцами, будто ей не терпелось прикоснуться к эльфу. Фаолан опустил кинжал, но все же осторожно сделал шаг назад; глаза сприггана тот час же полыхнули зеленью, как порталы в Обливион, вместо бабочек из ее нутра рванулись шершни, и она прохрипела с яростью, с невыразимым отчаянием и обидой: - Нет! И звуки низкого, надтреснутого голоса эхом разлетелись по пещере, заметались под каменным потолком. Ветер отозвался на ее крик шорохом в листве; среди древесных стволов замелькали тени, воздух наполнился недобрым гулом, который бывает, только когда разоришь гнездо диких пчел. Фаолан сглотнул, подозревая, что спригган была в рощице не одна; вряд ли он сможет выдержить против всей стаи. И какого дремора его вообще понесло в эту пещеру?! - Тебе и твоим... сестрам незачем меня опасаться, - заверил босмер сприггана, у которой на нижних веках выступили капли смолы, очень похожие на слезы. Она покачала головой и царапнула когтями себя по груди; слова давались сприггану с трудом. Фаолан вообще не знал, что эти создания умеют говорить. Что дальше? Танцующие фалмеры? Ожившие двемеры? Или, может, великан сыграет для него на флейте? Все это козни Шеогората; босмер сошел с ума, обезумел, вот ему и мерещатся спригганы. - Ты-ы... я-я... здесь, - выдавила дух природы, - ты-ы... со мной. - Зачем? - не понял босмер; спригган склонила голову набок. Протянув руку, закованную в грубую броню коры, она коснулась медальона Фаолана: крупный аметист был оправлен в красное алирк'ское золото. - Корень... там... - спригган прижала ладонь к собственной груди, - корень здесь. Мой - тебе, а твой - мне. - Чего?.. - еще больше опешил лесной эльф. - Сударыня... дамочка, вы о чем вообще? По рощице пронесся сердитый порыв ветра, хрустнула ветка, закачала широкой лапой старая раскидистая ель. Спригган протянула руки к босмеру, присевшему от неожиданности; эльф, не мигая, смотрел в лицо творения природы, чьи глаза, полу звериные, полу демонические, смотрели вполне осознанно. - Др-ру-у-умеда-а-айн, - провыла она, снова указывая на себя; Фаолан не двигался, вконец растерявшись, и спригган повторила, заикаясь и запинаясь, - Дру-умед-да-айн... Я. - Д-друмедайн? То есть... тебя зовут Друмедайн? Спригган кивнула. - Имя... от корня. Корень - тебе. Имя - тебе. А твое - мне. - Э, нет, постой-ка, красавица, я... я так не могу, - эльф отступал от сприггана по кругу, предупреждающе выставив кинжал перед собой; Обливион подери, да это еще хуже, чем когда его домогалась ворожея! В старой ведьме было хоть что-то... человеческое, а это... эта... Друмедайн... Проклятье, так вот для чего спригганы заманивали охотников в свои леса?! С узких губ босмера слетел пронзительный смешок; на мгновение замешкавшись, он упустил момент, и спригган, проскользив по траве, оказалась прямо перед ним. Древесное лицо, ставшее подвижным и теплым, дышало жизнью, осмысленностью, взгляд Друмедайн был требовательным и жадным; когда она взяла лицо Фаолана в ладони, оплела его пальцами крепко, точно корни - камень, эльф успел подумать, что пора пустить кинжал в ход, как спригган горячо выдохнула ему в губы, обхватила их сухим, жестковатым ртом, и босмер ощутил привкус травы, цветочной пыльцы, древесного сока. От терпкой смолы немел язык, слипались губы, Друмедайн держала эльфа цепко, тихо порыкивая, и светлячки вырывались из-под ее коры, трепетали хрустальными крылышками, мерцали солнечной пылью, разлетаясь по всей пещере. Фаолан только и мог, что стоять, вращать глазами, замечая выходящих из-за деревьев других спригганов. Самая крупная и высокая из них, с ветвистыми рогами и темной корой, с черным роем насекомых, окружавших ее плащом, выступила на поляну, на которой Друмедайн и поймала Фаолана, и глаза ее сверкнули парой аметистов. Шикнув на своих зеленых дочерей, спригган-мать земли скрылась за деревьями, и остальные потянулись за ней, в ласковый мрак пещеры, пока Друмедайн поила босмера своим соком, что было совершенно ненормально, однако эльф не решался сопротивляться, давал себе еще несколько секунд бездействия, чтобы уже точно, уже вот-вот... Но все так же стоял, не смея шелохнуться, принимая все, что давала ему спригган, не думая, что это могло быть ядовитым, или что босмер нарушал свою присягу И'ффре, однако... Фаолан не причинил вреда земле, а Друмедайн сама к нему пришла. Она же женщина... так или иначе; значит, неприлично будет ей отказать. И смертельно опасно. Не хватало еще, чтобы мать и сестры Друмедайн вступились за нее и напали на Фаолана; едва ли спригган останется в стороне, когда он начнет бить ее родных. Осмелев, чувствуя, как слипались губы от сладкой смолы, босмер поднял руку и положил ее на грудь Друмедайн, не ожидая особого отклика, но застыл, когда кора под его пальцами начала трескаться и осыпаться, обнажая гладкую кожу. Спригган опустилась на траву, увлекая эльфа за собой; Фаолан покорно потянулся к Друмедайн, скользя взглядом по ее телу, уже больше похожему на человеческое, мягкое и податливое, истекающее клейким соком внизу. Босмер коварно ухмыльнулся. - Хочешь, чтобы я бросил семя в твою теплую почву? - Хочу... что бы ты пустил во мне корни. А я... пущу в тебе. Прорастем друг в друге. Станем одним целым, - шептала Друмедайн, как обычная жаждущая женщина, а не как монстр, творение Обливиона или верный страж, слуга Кин. Видно, Фаолан был слишком смятен, слишком ошарашен и одурманен, чтобы противиться ей, поэтому опустился на землю рядом со спригганом. Рот свело и тянуло, в горле свербело, а подле него лежало создание, не человек и не мер, но после всего, что Фаолану довелось пережить, разве можно было чему-то удивляться? Если последователи Кинарет именно так ублажают спригганов, тогда понятно, почему они никому об этом не говорят.