Записки Шеогората

Плавающие вдалеке айсберги сверкали ледяными гранями на солнце, вспыхивали то ослепительно белым, то бледно-голубым. Они редко подплывают так близко к берегам, слишком уж теплое течение, а если и проходят через порог, то по рекам плывут маленькие льдинки, бесцветные и несчастные, тоскующие по холодным, серо-зеленым морским волнам, увенчанным короной из пены. Мюринн откинула мокрую косу на спину, которая змеей заползла за воротник рубашки, слишком большой для девушки. Норжанка выругалась сквозь зубы, когда мокрые локоны мазнули по коже, и прохлада разбежалась вдоль позвоночника стайкой мурашек. Довакин передернула плечами, потуже затягивая шнуровку на груди. Рубаха старая, отцовская, пропахшая костром и, как ни странно, тиной и рыбой. Отец в рыбаках ходил, и всегда пахло от него так, будто он русалками обнимался. Так говаривал он дочке, маленькой да доверчивой. Не хочешь ли, малышка, в мамки себе русалку? Как нарядит она тебя в платье из водорослей, украсит шейку ожерельем из чешуи, так и пойдете вы плясать по речному дну, воду волнуя, честной люд пугая! Мюринн улыбнулась, чувствуя, как глаза обжигают слезы. Девочке, прожившей всего шесть весен, хотелось верить, что отец действительно ушел к речным девицам, влюбившись в одну без памяти. А женщина, успевшая горестей и бед отведать, знала, что убили его за горсть золотых, а тело в озеро скинули, рыбам-убийцам на поживу. Вода вдруг забурлила, безмятежные волны заволновались, набегая на песчаный бережок, и речная гладь взорвалась тысячей пенящихся брызг. Дракон стрелой вылетел из глубин, и прозрачно-серебристые струи шлейфом тянулись за ним, облекли зыбкой искрящейся на солнце броней. Дюрневир закричал, и эхо далеко разнесло его рык. Стражники, несущие службу на верфи, схватились за оружие, и ящер, спикировав вниз, стряхнул на доблестных вояк колючие капли воды, совершенно случайно сбив одного из них хвостом в воду. Стражник с проклятиями рухнул в ласковые объятия волн под насмешливый рокот дракона да звонкий смех Драконорожденной, что ветер доносил до солитьюдского порта. Дюрневир сделал круг над доками и, рассекая взмахами крыльев воздух, направился к Довакин. Мюринн с нескрываемым восторгом взирала на его полет. Зеленоглазая зависть царапала грудь норжанки слабо, едва ощутимо. Как бы ей самой хотелось воспарить над Скайримом, увидеть его очами DOVa!.. не страшись она высоты, наверняка бы уговорила Дюрневира покатать ее. Ласковый шепот волн да соль моря на губах ей куда милее горных вершин и заоблачных высей. Мюринн гоняла прутиком осколки льдинок, медленно погибающие в мягком тепле северного лета, когда Дюрневир опустился на землю рядом с ней. Не сдержавшись, девушка хихикнула. Такой грациозный, вальяжный под бездонным куполом неба, на земле дракон неуклюж, даже забавен. Глядя, как он ковыляет к ней, помахивая хвостом и опираясь сложенными крыльями, Довакин невольно вспомнились первые шаги жеребят. Такие неловкие, трогательно робкие и беззащитные. Дракона трогательным не назовешь, но только слепой не увидит красоты, присущей только детям Акатоша. Но зачастую страх слепит даже сокола. - Воздух Тамриэля слаще и слаще с каждым мгновением, - вздохнул Дюрневир, встряхивая крыльями, с которых осыпалась чешуя, - и небеса все так же высоки… как же тосковал я по их манящей лазури!.. прими мои благодарности, KRONiiD, - дракон склонил голову до самой земли, не сводя с девушки бледные хризолиты глаз. После веков проведенных на мертвых холмах Каирна среди плененных душ и полчищ нежити, под гнетом власти Совершенных Повелителей, Скайрим казался чем-то нереальным. Грезой, сотканной из обрывков воспоминаний и эха печали, которая исчезнет, вспорхнет испуганной птицей… птицы… Дюрневир запрокинул голову, взирая на парящих в небе чаек. Сейчас они владеют небом, а когда-то оно от горизонта до горизонта принадлежало драконам. - Неужели тебе не страшно? – почти застенчиво промолвила Мюринн, одергивая рубашку, льнущую к ее телу. Дорневир слишком отвык от общества живых, не понимал ее робости. Взгляд проклятого дитя Акатоша скользил по линии ее ног, тонким руками, гладкой белизне ее кожи и тяжелому шелку волос, переплетенного с темно-синей лентой. Среди сотен ароматов запах своего KRONiiD дракон чувствовал во сто крат острее, - так высоко… все становится таким далеким и маленьким… - Я был рожден для этого, KRONiiD. Но потом жажда темных знаний завладела моим разумом. Только потеряв возможность свободно парить в небесах, я по-настоящему оценил это… Мюринн прикусила губу. Совершенные поступили бесчестно с сыном Акатоша, обманом заточили его в Краине, где он такой же узник, как и заточенные там людские и мерские души. Держит там его такое же проклятое создание как и он. - Дюрневир, - даже произнесенное шепотом его имя рокотало как прибой, - а если… если я убью Валерику… это вернет тебе свободу? Дракон в молчании взирал, как волны разбиваются о песчаный бережок, как тают клочья морской пены, брошенные жестоким морем… Довакин, его KRONiiD, похожа на море, само ее имя звучит то ревом шторма, то ласковым шепотом вод. Изменчивая, непредсказуемая, сильная как океан… и нежная, беззащитная, подобная морской пене. Старый дова не сомневается в ее силе и никогда сомневаться не будет, ибо сам испытал каково это, пасть от ее клинка. Но позволить KRONiiD рисковать собой из-за его собственной глупости и опрометчивости, Дюрневир не мог. - Не стоит проливать ее кровь за меня, DOVahKiiN, - промолвил он, наконец, - вина лежит на мне, не на Валерике. KROSIS, но я не могу позволить тебе уплачивать этот долг за меня. Девушка хотела что-то сказать, потянулась к нему, но цепи договора с Совершенными Повелителями звякнули невидимыми звеньями и натянулись, увлекая дракона обратно в Краин Душ. Дюрневир взмахнул крыльями, отчаянно желая освободиться, провести хотя бы миг рядом с Мюринн на берегу моря под бездонным небом, но уже в следующее мгновение его рев огласил мертвые пустоши плана Обливиона и слился в унисон со стенаниями плененных душ. А где-то ласково шумел прибой и светило солнце, и слезы Довакин на вкус словно морская пена.