Записки Шеогората

Садия... что заставило ее назваться именем сестры? Кемату слышал, что пару лет назад в благородном доме Суда случилась беда - одна из дочерей упала в колодец. Но Девятеро были милостивы к ним, оставив еще одну дочь-наследницу, Иман. И сейчас это Иман смотрела на него глазами Садии, сине-зелеными, как воды залива Илиак. Иман кривила чуть заметно губы и дышала прерывисто. Глядя сейчас на нее, Кемату мог бы поверить, что не сама Садия в колодец упала. Глаза женщины сверкали острее скимитара, крылья чуть вздернутого носа трепетали, а тонкие полосы шрамов белели на шоколадно-смуглой коже. Эхо горькой сладости напитка разбудили уснувшую было тоску аликр'ца по родине. По бескрайним песчаным барханом Аликр'ской пустыни и женщине, которой эти пески стали могилой. Мужчина протянул руку, касаясь кончиками пальцев руки Иман. Дрогнули уголки женских губ, смуглые щеки вспыхнули пунцовым румянцем. Паралич будет действовать еще долго, но утром они достигнут границы с Хеммерфеллом, и можно будет дать ей противоядие. Пустыня никогда ее не отпустит. У Кемату руки грубые, мозолистые, руки воина. Прикосновение Садии всегда было нежным и мягким, ладони же Иман немного шершавые от непривычной работы в таверне. Редгард гладил ее запястья, тонкие и изящные, как у сестры, пальцы скользнули чуть выше… и он презрительно отбросил руку дамы Суда, будто ядовитую змею. Хотя она и есть змея! Сначала убила Садию, а затем предала весь аликр’ский народ альтмерам. Кемату хотел ударить ее, разбить лицо в кровь. В кровь, которую проливали защитники городов, когда проклятые эльфы атаковали Хаммерфелл! И еще сильнее хотелось обнять ее, зарыться лицом в смоляные волосы, ощутить податливую мягкость ее губ… нет, не ее. Садии. Но Садии больше нет, а Иман стоит перед ним. Беззащитная. Недвижимая, будто неживая. Но ее сердце бьется, рваные вздохи нервно вспархивают с пухлых губ, а кожа теплая и немного обветрившаяся. Мягко-шершавая, как песок, спекшийся на солнце. Безмолвная, она еще сильнее похожа на Садию. - Ты убила ее? – спросил он, прекрасно понимая, что женщина ему не ответит. Но взгляд редгардки сделался беспомощным, испуганным, как у лани, загнанной волками. Как у убийцы, пойманным с окровавленным клинком, - зачем? Власть? Богатство? Иман всегда всего было мало. Ей, родившейся второй, пришлось жить в тени старшей сестры. Одинаковые обликом, но Садию всегда любили больше, и простая чернь, и родители. И Кемату полюбил. На свою и на ее беду. Он раздевал ее неспешно и ласково, скользя руками по изгибам точеной фигуры. Простая льняная рубашка, юбка из крашеной тонкой шерсти и еще одна, полотняная, украшенная вышивкой по подолу. Совсем не похоже на легкие шелка, что носят женщины в Сентинеле. Хоть в комнате жарко пылает огонь, смуглая кожа дамы Суда покрывается мурашками. Иман холодно от страха и неизвестности, а Кемату, напротив, жарко. От пьянящего ощущения обладания призраком любимой женщины. Воин стал на колени перед женщиной, прижался щекой к плоскому животу. Когда-то давно жизнь Садии полнилась еще одной, совсем хрупкой, как цветок песчаной розы, и Иман, того не ведая, убила их обоих. А может, ей было известно?.. на смену горькой сладости пришла ярость, дикая и необузданная, как песчаная буря. С глухим рыком Кемату вскочил. Его огненные черные глаза впились в лицо Иман, от которого отхлынула кровь. - Не бойся, - бросил воин презрительно, - твоя жизнь вне опасности. Ты умрешь, но не сейчас и не от моей руки. Но руки горят, просят схватить скимитар, а сердце жаждет мщения… но Кемату накинул на плечи редгардки одеяло и осторожно уложил на постель. Ее смерть не вернет Садию и их нерожденного сына. Месть подобна зыбучим пескам. Будешь тонуть, пока она не поглотит тебя целиком. Он аликр’ский воин. Он сумеет противиться яду змеи по имени Иман Суда.