Записки Шеогората

Никого не удивляет, что Эйла покидает Йоррваскр сразу после ужина. Всем известна ее любовь к охоте, особенно, когда полная луна освещает ей путь. Часто она уходит одна, но нередко берет с собой Фаркаса. Пусть он далеко не так быстр и ловок как она, но при его недюжинной силе не страшно идти не то, что на медведя, на самих пастырей мамонтов. Но у Эйлы на уме охота иного рода. Ее раздражает Фаркас. Тяжелый, медлительный и неповоротливый в своих доспехах, добродушный, но не безмозглый, что-то да в его черепушке имеется. Но Эйлу выводит из себя его нескончаемая болтовня, привычка сморкаться в кулак и способность пить не пьянея – потому от юноши всегда кисло пахло элем и медом. И девушке нравился его низкий хриплый смех, открытый взгляд цвета льда и то, как он ее обнимает – жадно и жарко, до хруста ребер. С ним Эйла Охотница ощущает себя женщиной, не девой битвы и даже не гончей Хирсина. Это и правильно, и глупо одновременно. Разве достойно внучки Гормлейт Златой Рукояти и Соратницы довольствоваться местом в тени мужчины? Именно она толкнула Фаркаса к дереву, прижимаясь к воину всем телом. Именно она целует первой, нетерпеливо царапая сталь нагрудника и приподнимаясь на цыпочки, чтобы оказаться одного с ним роста. Эйла Охотница не терпит смотреть снизу вверх. Она вообще не любит быть снизу. Фаркас послушно ложится на траву и протягивает к ней руки, улыбаясь криво и будто бы смущенно. Вот балбес, думает Эйла почти с нежностью, переплетая свои пальцы с его. Они столько раз встречались под пологом ночного леса, под бледно-серебристым взглядом матери-луны, что стеснение испарилось, исчезло, осело росой на мягких листьях папоротника. Ей не нужно ставить Фаркаса на колени, стегать его розгой или ремнем, чтобы доказать свою силу, хотя некоторые мнят, что именно так можно ощутить всю полноту власти над сердцем и телом. Вздор! Сила в ином. Сила – это когда сердце из груди рвется навстречу прикосновениям, неловким и неумелым, когда поцелуи на коже оставляют пылающие следы, и Фаркас сбивчиво шепчет, что без доспехов она так же красива, как и в броне. Охотница в ответ улыбается и несильно бьет его по лбу. Дурак, нашел время нежностям. У Фаркаса тело сильное, поросшее черными волосами, которые колются, но чуть-чуть, совсем немного. Эйла водит загрубевшими ладонями по его груди и спине, по мускулистым рукам и напряженной спине. Он умелый воин, сильный и отважный, но полуобнаженный, тяжело дышащий, с внушительным бугром на бриджах он мало, чем похож на Соратника. Да и Эйла не лучше – ярко пунцовеют щеки, соски на маленьких грудях заострились, и она нетерпеливо ерзает, сидя на бедрах норда. Девицам принято стесняться наготы и своих желаний, но она Соратница, верная Кругу и самой себе. Если Эйла чего-то хочет, она это получает. Сейчас она хочет Фаркаса. Объятия становятся крепче, а поцелуи все жарче и напоминают укусы. Отрастающие когти девушки раздирают спину воина, когда он, рыча, мнет ее грудь и впивается в плечо клыками, острыми, точно звериными. Охотница сама глухо рычит в ответ и выгибает спину. Кровь бурлит в жилах, сердце обрывается и будто летит в самый далекий план Обливиона, а после срывается на безумный бег… когда члены наливаются силой, и из груди рвется крик, что взлетает к луне волчьим воем. Соратники сплетаются в объятиях, падая на траву. Эйла контролирует себя куда лучше, а вот Фаркас смотрит на нее голодным янтарем звериных глаз. Бугрятся мышцами плечи и руки, стремительно растет шерсть, густая и черная, жесткая, но воительнице она желаннее самой нежной кожи. Лицо темнеет и искажается оскалом, грубеют черты, хватка на руках северянки становится сильнее во сто крат до хруста костей и ноющей боли, но Эйла лишь улыбается. Именно так любят друг друга дети Хирсина! От оборотня пахнет шерстью и лесом, луной и кровью, взгляд горит золотом, и тягучая слюна падает на обнаженную грудь норжанки. Густая, словно смола, и горячая, как расплавленная сталь. Ни ласки, ни нежности, только сила. Фаркас обнюхивает девушку, лижет шершавым, будто терка, языком ей намятые груди и живот, легонько прикусывает соски. Удерживая ее за бедра, тычется холодным мокрым носом ей между ног так, что Эйла взвизгивает и чуть отстраняется, но волк с недовольным ворчанием придвигает ее обратно. Языком, мокрым и горячим, Фаркас жадно лакает ее влагу. Девушка сжимает в пальцах жесткий мех и захлебывается криком. Перед глазами вспыхивают звезды, тело опаляет болезненным жаром, но северянка крепится, хотя волчья кровь бурлит и волнуется. Поджарое стройное тело темнеет и обрастает шерстью, когда оборотень втискивает вздыбленный член в розовеющую впадину, окруженную тугими рыжими завитками, что стремительно чернеют, и Эйла алчно впивается отросшими клыками в шею Фаркаса, рычит нетерпеливо. Волки сплетаются руками и ногами, валятся на траву, борясь за первенство. Клыки и когти вонзаются в плоть, раздирают алчно кожу. Оборотни катаются по мягкому кружеву папоротника, и алчный рев их громок. Настолько, что способен оглушить Мессера и Секунду, ставших невольными свидетелями их свидания. Просыпается Эйла уже человеком. Между ног саднит, ноют груди от грубых ласк, каждый вздох дается с болью – Фаркас обнимает очень крепко. Юноша заливисто храпит рядом, одна его рука лежит на талии Охотницы, а другая сжимает мятые веточки папоротника, призрачно поблескивающие росой. Северянка сладко потягивается и льнет к Соратнику, безмятежно улыбясь. Солнце только-только выглянуло из-за горизонта, бледные лики лун еще заметны. Можно еще немного понежиться. Да и ложе из листьев папоротника такое мягкое.