Записки Шеогората

Тазул тлела на глазах - горячка, пришедшая вслед за родами, точила ее, словно червь корни дерева. Щеки ввалились, вокруг глаз легли тени, потрескавшиеся губы подрагивали. Она много спала, пробуждаясь лишь затем, чтобы глотнуть немного бульона и вновь провалиться в зыбкое дремотное болото. У Тазул не было сил даже покормить дочь, маленькой Урог занималась Болар. Слава Малакату, девочка родилась здоровой, крепенькой, но Махулак старался лишний раз на нее не смотреть. Он сидел у постели умирающей жены и чах вместе с ней. Йатул строптиво поджала губы и встретилась взглядом с сестрой. Болар, кормящая племянницу козьим молоком, опустила ресницы и печально, трепетно вздохнула. Слаб их брат, больно мягок для орка, и женщина ему нужна сильная, стойкая, непоколебимая, как скала. А Тазул - горный ручеек, веселый да звонкий, который иссякнет, поздно иль рано. В воде огромная сила таится, но в Тазул ее нет. Так и сказала Йатул сестре нынче вечером, когда спала уже крепость Нарзулбур. - Она даже сына не смогла родить, - выплюнула охотница, сжимая кулаки. Болар укоризненно нахмурилась. - Урог нам родня, дочь нашего брата. Когда она вырастет, станет женой вождя соседней крепости. - Как должны были стать мы, - дернула плечом Йатул. Воспоминания о былом до сих пор причиняли ей боль. И она, и Болар должны были женами и матерями стать, но вместо этого они остались в родной крепости как... как... если бы Махулак был силен, как подобает вождю, он бы воспротивился воле их матери, не позволил бы запереть родных сестер в стенах отчей крепости. Или взял бы в жены сестер! Уж Йатул родила бы ему сына, который, спустя годы, обагрил бы топор в крови отца, слишком старого и дряхлого, чтобы править. Орсимерка прижала ладонь к мертвой плоскости своего живота, сжала в пальцах колючий мех плаща. Ее девичество достанется червям. Йатул состарится, одряхлеет, сотрет до костей пальцы тетивой лука, а девицы, которых возьмет в жены Махулак, испытают радость материнства и мужней любви. Малакт свидетель, не будет этого! - Завтра я спущусь в долину, - тихий голос Болар, баюкающей Уорг, прозвучал в унисон с тихим жалобным воем ветра, - соберу горноцвета. От свежего пользы поболее, чем от сушеного, сварю зелье. Милостью Малаката, Тазул поправится и родит нашему брату много сильных сыновей. Уголок рта Йатул дернулся, и охотница опустила голову, скрыв лицо полумраком капюшона. Сердце Болар мягче сладкого рулета, ее чрево родило бы только дочерей. Тазул... само это имя стало охотнице ненавистно. Она явилась в Нарзулбур, юная, краше весеннего утра, звеня веселым смехом, и Махулак, олух этакий, влюбился. Лицо Йатул исказило презрением. И дела ему не было, что дуреха эта в травах не разбирается, кузнечным молотом не владеет, Тазул только бы петь, плясать да веночки плести! Разве достойно это жены вождя?! Нет, больше детей у Тазул не будет, а ее дочь они воспитают как свою. На что Урог мать, когда есть тетки? Девчушка не повинна в грехах родичей. - Тогда я завтра посижу с Тазул, - промолвила охотница, борясь со злобным торжеством, наполнившим ее душу, - не тревожься попусту, Болар. На все воля Малаката.