Записки Шеогората

У Муири от слез красны глаза, но в волосы вплетены новые ленты, а чуть подрагивающие губы улыбаются. Она кидается на шею Алену, и он прижимает к себе хрупкое девичье тело, терпит, сжав зубы, пока бретонка всхлипывает у него на плече. Ее слезы не вызывают ничего, кроме брезгливого раздражения. Пока бретонка солит его плечо и вытирает нос о камзол, Дюфон гладит ее по бокам и спине, - нет ли где кармашка потайного, где ключик от усадьбы Расколотый Щит? В его объятиях Муири успокаивается, жалобно шмыгает носом и тянется к его губам. Ален целует ее, это всяко приятнее, чем слушать ее плач, но у поцелуя все одно привкус слез, однако, это легко пережить. Благо, язычок у нее юркий, ласковый, правда, несет иногда совершенную ересь. - Прошу тебя, пойдем со мной на поминальный пир к Расколотым Щитам, - Муири хлопает слипшимися от слез ресницами и по-детски капризно надувает губы, - я так не хочу быть там одна. Нильсин утешает тетушку Тову, а я… совершенно им не нужна. Пойдем, Ален, пожалуйста. - Как я могу отказать тебе? – мужчина улыбается и нежно касается щеки девушки, от чего она вновь улыбается и целует Дюфона куда жарче. Глупенькая, наивная Муири, думает, что у него дел больше нет, как сопли Расколотых Щитов на кулак наматывать. Думает, что они поженятся, и Ален всю жизнь будет морозить задницу в Виндхельме. Ну, уж нет! Мало что ли во все Скайриме таких Муири?! Не повезет с ней, так найдется Альвис, Нанна или Сигрит. А вот «Проклятие Эгиды» - одно на весь Север. И именно мысль о фамильном молоте клана заставила Дюфона напрячься почти до боли, а не ладошка Муири, пробравшаяся ему в бриджи.