Записки Шеогората

Ралоф/фем!Довакин-альтмер, почти односторонний, почти прегет. Она бежала с ним из Хелгена, но после встала на сторону Талмора и Империи. Ирьюн уходила из Ривервуда в старых сапогах Гердур, с луком Ралофа за спиной и оберегом Талоса, который Брат Бури сам одел ей на шею. Эльфийка смутилась, отказаться пыталась, когда Ралоф протянул ей котомку с хлебом и копченой телятиной. - Бери, - отрезал он, сжимая ее узкие, длиннопалые руки в своих ладонях. У Ирьюн руки мягкие, не знающие тяжелой работы или рукояти меча, на правой большой палец перевязан чистой тряпицей – умудрилась сорвать тетивой половину ногтя, когда они бежали из Хелгена. – Бери, говорю! Должен же я как-то отплатить тебе. Сестра за плечом эльфийки кривила губы, хмурилась, а в глазах мелькали молнии весенних гроз. Но Гердур и слова против не сказала, даже когда Ралоф отсыпал остроухой добрый десяток септимов. Проклятые талморцы явились в Скайрим, чуть ли не гонят нордов из их домов, жгут храмы, оскверняют алтари, а младший братец одну из них под крышу сестриного дома привел! И не побоялся ведь, не потревожился ни за Гердур, ни за ее маленького сына. Но Ход прикрикнул на жену: - Нас в Хелгене не было, а Ралоф был и вместе с ней. Думаешь, привел бы он ее, будь это опасно? Но свояк и сам косо поглядывал на Ирьюн. Кожа альтмерки золотисто поблескивала, глаза мерцали парой новеньких монет, а волосы, пыльно-желтые, жесткие и короткие, топорщились, точно пучок соломы вместо шапки нахлобучила. Она не скрывала, что хочет поскорее уйти из Ривервуда, но на мосту, пряча амулет под тунику, улыбнулась скупо, тая горечь в складках рта и полуопущенных веках. - Быть может, еще свидимся. Спасибо тебе и твоей семье. Передай им мою благодарность – ведь от меня они ее не примут. - Я тебе верю, - Ралоф ударил себя кулаком в грудь, - без тебя я бы пировал уже в чертоге Шора, а так смогу еще побороться за свободу Скайрима. Ирьюн промолчала. Янтарно взглянула на норда в последний раз и повернулась спиной, уходя все дальше и дальше, к Вайтрану. Брат Бури долго смотрел ей вслед, щурился на солнце и посмеивался про себя. Разве думал он, что беда побратит его с эльфом? Что разделит он хлеб с врагом? Но Ирьюн была не талморским эмиссаром и не солдатом в золоченых латах, а такой же, как и Ралоф, связанной и ведомой на казнь. Горе всех уравнивает. Брат Бури надеялся еще встретиться с ней, но не на ратном поле, а в таверне или на сожжении короля Олафа. Но свиделись они после того, как Вайтран прогнулся под Империю. Отряд имперских солдат возглавляли пара талморских офицеров и эмиссар в иссиня-черной, шитой золотом мантии. Венчающая его посох голова дракона изрыгала пламя, воздух вокруг нее дрожал и вспыхивал искрами. Всех горожан согнали к лесопилке, Эмбри споткнулся и долго не мог встать, путался в собственных ногах и руках. Один из солдат пнул пьянчугу сапогом в бок. - Поднимай свою чирейную задницу, пьянь! – но Эмбри скорчился на земле, скуля и задыхаясь от боли. Его пнули еще несколько раз, прежде чем подняли на ноги грубо, за воротник, и швырнули ненужной ветошью в толпу. Несчастного успели подхватить Ход и Свен, Фроднар теснее прижался к дяде. - Дядя, мне страшно, - пролепетал мальчик, и Ралоф погладил его по голове. - Не бойся, парень, - гнев мешал ему говорить. Проклятые эльфы… мужчина отказывался верить, что у Доминиона хватило сил тягаться с Братьями Бури. Бледная, как снятое молоко, Гердур вцепилась в руку мужа, Камилла хоть и хорохорилась, вздергивала подбородок, но у нее дрожали губы и подозрительно слезились глаза. Хильде беззвучно молилась. - Есть ли среди вас те, - альтмер в орлином шлеме презрительно щурил раскосые глаза, - кто поклоняется Талосу? Те, кто презрел указ Доминиона Альдмери? В ответ тихо шептала трава, плескала волнами Белая Река. Эмиссар перекинул посох из одной руки в другую. - Если признаетесь сами, вас пощадят, - альтмер ходил от одного ривервудца к другому, заглядывал в лица, опустился на колени возле Дорти. Девочка всхлипнула, хотела отвернуться, но он сжал пальцами ее подбородок. – Неужели в этом забытом Ауриэлем городишке все же чтят указы? Эльф пошел дальше, оставив Дорти плакать в объятиях Алвора. Он остановился возле Хода, заинтересовавшись крученым кожаным шнурком на его шее. Не пожелал прикасаться к человеку руками, обнажил кинжал и поддел ремешок изогнутым лезвием. Резной амулет выскользнул из складок одежды, лунно мерцая. Высокомерно тонкие губы глумливо скривились. - Так у нас здесь все-таки талосопоклонник… - пропел альтмер, срывая знак Талоса с шеи Хода. Ралоф сжал плечо племянника, Фроднар был готов кинуться на эльфа с голыми руками, Гердур вмиг помертвела, покачивалась, едва держась на ногах, как тонкая былинка на ветру. – На его примере, - альтмер повысил голос, - Доминион покажет вам всем, как поступают с… еретиками. - Нет! – Гердур насилу удержали Дельфина и Сигрид. Сестра билась в их руках лисицей в тисках, ее муж был недвижим, но вздувшиеся на лбу вены и струящийся по виску пот выдавали страх Хода. – Нет, не трогайте моего мужа, не смейте!.. - Папа! – Фроднар вывернулся из хватки Ралофа, кинулся к отцу. Слава Девятерым, что мальчика успел перехватить один из легатов. – Папа, не позволяй им убить себя, не позволяй! - Вашему… отпрыску стоит поучиться смирению, - выплюнул альтмер, сомкнув пальцы на рукояти меча. У Ралофа сердце колотилось где-то под языком, но он ничего не мог не сделать, не мог помочь, иначе остроухие всю его семью не помилуют. Он был рад умереть за Скайрим, но не желал смерти Гердур и Фроднару. Мужчина шагнул вперед. - Это я, - его хриплый голос был едва слышен, но заставил горожан умолкнуть, - я чту Талоса, нашего Бога-Героя. Я готов умереть за него. Возьмите мою жизнь, но трогайте остальных. - Ралоф, нет!.. – крик Гердур звенел рыданиями. Ход смотрел на шурина безжизненно, словно уже был казнен. Такие же глаза были у братьев и сестер, которых везли вместе с Ралофом в Хелген. Такая же безнадега стыла янтарем во взгляде Ирьюн. Эльф тонко улыбнулся, смакуя каждое слова норда. - Вот как… готов лишиться головы за Тайбера Септима? Что же, будь по-твоему, - он кивнул легионерам, - их обоих в петлю. Горожане заволновались морем, их недовольство грозило перейти в шторм. Ралоф слабо улыбнулся плачущей сестре. Уже один раз боги пожелали оборвать его жизнь, но Алдуин попрал их волю. Но теперь спасти его некому. И пусть. Он с гордостью умрет за Скайрим, за Гердур и Фрондара. Его схватили, заломили руки за спину и потащили к раскидистой ели, растущей у самой кромки реки. Ралоф шел на негнущихся ногах, жадно осматривался по сторонам, желая унести с собой в Совнгард каждый дом, каждый лист, каждое облако на небе. Ход безвольно обмяк, смирившийся и понурый, словно старый больной пес. - Они будут висеть в назидание всем еретикам! Пусть вороны выклюют им глаза, а дождь и ветер выточат их кости, чтобы каждый видел, как Талмор поступает!.. – эльф осекся и умолк, поперхнулся словами, когда эмиссар вдруг выступил вперед. Капюшон не позволял рассмотреть его лицо, но когда он заговорил, сердце Ралофа, колотящееся в глотке, замерло и камнем рухнуло вниз. - Казнями и войной дела не решить, - Ирьюн шла медленно, неторопливо, ткань стекала по ее телу, загадочно мерцая, - это лишь сильнее распалит недовольство нордов. И я не смогу винить их за это. - Но, моя леди, - офицер шагнул к ней, негодующе сверкая шлемом, - у нас есть приказ… - Найти талосопоклонников, - мягко закончила за него эльфийка, но альтмер дрогнул и попятился, будто поганая дворняжка перед волкодавом, - а их судьбы предоставьте решать мне. Отпустите их. Ралоф понял, что его больше не держат, когда оказался на земле – ноги подломились, и северянин упал. К Ходу подбежали жена и сын, он обнимал их отстраненно, не до конца веря в свое спасение. Эльфийка тем временем откинула капюшон, открывая лицо, словно отлитое из белого золота. Закатом вспыхнули глаза, а соломенные волосы были зачесаны назад и украшены топазовыми заколками. Ирьюн встретилась взглядом с Ралофом и тут же отвернулась. - Мы не желаем вам зла, добрые люди, - произнесла она, взмахнув посохом, - но вы должны принять и понять – отныне культ Талоса под запретом, и открыто молиться ему нельзя. Только сегодня Доминион в моем лице закроет глаза на этот проступок, но потом… не ждите милосердия. Альтмерка снова посмотрела на Ралофа, которому помогал подняться Фендал. Он хотел оттолкнуть остроухого, никак ведь его собратья пришли на Север чинить свои порядки, но взгляд Ирьюн лишил его речи, слуха, обратил члены в камень. Еще недавно они были двумя преступниками, приговоренными к смерти, а сегодня она Глас Талмора, а он – чудом избежавший казни еретик и мятежник. Опять. Ралоф пошел к сестре, не в силах, однако, отвести глаз от Ирьюн, высокой и горделивой, чьи тонкие пальцы беспокойно теребили витый ремешок на шее. Мужчина споткнулся, но не остановился, смог, наконец, отвернуться от альтмерки. Лицемерка, врунья, притворщица! Вешает добрых людей за их веру, а сама-то… язык жгло желанием высказать все в лицо Ирьюн. Права была Гердур, следовало бросить эльфку в Хелгене. Но тогда бы болтались они с Ходом в петле, вызревая, как яблоки, до осени. И почему же она его спасла? Не он первый и не он последний северянин, которого бы вздернули за его веру. Она могла позволить им, но почему не позволила? Из-за Хелгена? В этом все дело? Мужчина устало покачал светловолосой головой, обнял ослабевшую от облегчения Гердур. Люди расходились, обтекая эльфов и имперский отряд. Благословленная Ауриэлем Ирьюн долго смотрела рослому норду вслед, прижимая ладонь к груди. Под шелком и бархатом, под альтмерской ладонью таился вырезанный из дерева амулет Талоса. Тот самый, который северянин, прощаясь, сам одел ей на шею.