Записки Шеогората

В повозке с Довакин и компанией оказался еще один пленный. Мерное потряхивание телеги убаюкивало. Уютно фыркали лошади, легонько припекало солнце, а где-то высоко-высоко заливался жаворонок, однако, грубо связанные пеньковой веревкой руки саднили, густо пахло страхом, потом и кровью, а язык невольно тянулся к ранке на внутренней стороне щеки – умудрилась прикусить, когда убегала от стражников, - разрушали общую идиллию. - Вы не смеете со мной так обращаться! Слышите?! Вы еще пожалеете! – противный визгливый голос резал слух, впивался сотней ржавых иголок в уши Манзан, заставлял виски пульсировать подступающей мигренью. – Вы хоть знаете, кто я?! Выделите мне хотя бы отдельную телегу, подальше от этих смрадных людишек! - А ну, заткнись там! – сидящий на козлах солдат замахнулся на пленного кнутом, и редгардка не удержалась от злорадной усмешки. Арестант смерил ее высокомерным взглядом и отвернулся. Его попытка надменно одернуть темно-лиловый плащ, украшенный вышивкой, прорехами и пятнами, провалилась из-за связанных рук, и он едва не свалился с узкой скамьи. Светловолосый воин в кольчуге потянулся помочь ему, но пленник шарахнулся от него, как от больного хрипунцом. - Не прикасайся ко мне! Тупица вонючий, человечишка! Не смей тянуть свои грязные лапы к графу Зелару Дерби Маннус Иксидору! - Граф! Вы слыхали, парни? У нас тут граф, оказывается! – солдат повернулся к пленным, глумливо скалясь и почесывая заросшую щетиной шею. Его веселье разделили всадники, скачущие позади и по обе стороны телеги. Легионеры загоготали намеренно громко. - Граф, говоришь? Да где же, Йон? Я только зверюгу вижу, здоровенную, брехливую. - Они обезьянами называются, Стигг. В Валенвуде живут. Эй, животина, ты чего с дерева слезла? - Вы еще пожалеете о своих словах, - заявил невольник, усаживаясь обратно. Негодующе выпятив толстые губы, он попробовал важно развалиться на скамье, но мешал недостаток места и его нежелание даже задеть соседа, чумазого, тихо поскуливающего мужика. Манзан присмотрелась к пленнику повнимательнее. Она видела обезьян в Сентинеле, по большей части маленьких, наряженных в разноцветные костюмчики, пляшущих под музыку или прыгающих через обручи. Пленник напоминал тех милых зверьков большими торчащими ушами, приплюснутым носом и вытянутой макушкой, увенчанной пучком курчавой коричневой шерсти. Смуглую рябую кожу покрывали царапины и ссадины, совсем свежие и уже успевшие подсохнуть, с дрябловатых щек снегопадом осыпалась пудра. Почувствовав взгляд редгардки, арестант скосил на нее глаза, но головы не повернул. Дернул покатым плечом, вскинув голову. - Они еще и пялятся. Пялятся своими глазами… мне нужна ванна, надо отмыть эти взгляды. Когда все это закончится, я напишу первому эмиссару, мы давние знакомые, знаете ли, я каждый месяц обедаю в его поместье, он не оставит этого без внимания. Ох, не завидую я этой солдатне, не завидую. Манзан едва не рассмеялась, глухо хрюкнула в связанные руки, но от светлого взгляда сидящего напротив нее парня на смуглых девичьих щеках полыхнул винно-алый румянец. Он и сам усмехнулся, но криво, невесело, а глаза его полнились жалостью. - О, так ты с эмиссаром знаком, - прогнусавил легионер, приподнимаясь в седле. – И кто ты у него? Домашняя зверюшка? А чего без ошейника и поводка, а? - Я не буду отвечать. Нет-нет, я выше этого. Они настолько тупы и невежественны, что не понимают, какую честь я оказываю одним только присутствием… а они еще усадили меня рядом с каким-то… отребьем! - Попридержи-ка язык, - рявкнул белокурый. – Перед тобой Ульфрик Буревестник, истинный король Скайрима! - Вот уж достижение, - фыркнул пленник, гадливо скривившись. Его брови, одна короче другой, то сползались к переносице, то поочередно поднимались вверх, арестант кривился, морщился, поджимал и вытягивал губы. Каждая часть его лица словно жила собственной жизнью. – Быть королем такого захолустья… еще и люди кругом… с тем же успехом можно быть королем и в хлеву. Воин двинулся на него, подтолкнул невольника в рубище к «графу», и тот завопил, словно ему горящую головню в зад засунули. Чуть не навернулся с телеги, бешено вращая круглыми глупыми глазами. - Он дотронулся до меня! Видели, все видели! Он же наверняка больной, заразный!.. мне плохо, - выдал он с обреченностью умирающего, оседая на пол телеги. Его босые ступни были широкими и приплюснутыми, с кривыми длинными пальцами. – У меня жар, меня лихорадит… и сыпь пошла, видите? Нет, вы видите?! Пленник вытягивал шею, тоже бритую и напудренную, шмыгал носом, и Манзан видела, что невольники борются с желанием выпнуть «графа» и знакомца эмиссара из телеги, под копыта лошади. Арестант скорбно завывал, веселя солдат почище любого ярмарочного шута, у редгардки поселилась острая резь в висках, она была готова поболтаться в петеле уже ради того, что бы не слышать это нытье. - Надо упросить капитана, что бы этому жизнь оставили. Найдем ему колпак с бубенцами, пущай веселит! Граф, ну надо же! Граф Тудык-Сюдык! - Граф Зелар Дерби Маннус Иксидор, если позволите, - тут же вскинулся пленный, - невежество, кругом невежество. И что привело меня сюда? - А действительно, - светловолосый смерил его подозрительным взглядом. – Ваш брат же в Валенвуде, в лесах обитает? Что имга* могло на Севере понадобиться? - Надо же, вы знаете о моем народе, - большая обезьяна надменно хмыкнул, раздувая большие вывернутые ноздри. Манзан присвистнула, откинувшись на скамье. Имга! Дери ее Ту’вакка, как она сразу не поняла, не признала в «графе» большой обезьяны! – Я здесь с дипломатической миссией, посол, если хотите. Меня отпустят сразу же, как только все выяснится, будьте уверены. Эмиссар, мой друг, того не допустит. Когда телега с пленниками миновала ворота и остановилась в сердце городка, имга первым соскочил на землю и широким шагом направился к офицерам. Он косолапил и сутулился, переваливался из стороны в сторону, когда солдаты подступили к нему, чтобы швырнуть обратно в ряды арестантов, «граф» взвыл и бегом бросился от них прочь. Горожане смеялись, показывали пальцами, глядя, как обезьяна по кругу удирает от легионеров. - Не трогайте меня! Не трогайте меня своими грязными смрадными лапами! Я граф Зелар Дерби Маннус Иксидор, вы не смеете!.. - На плаху его! – рявкнула суровая женщина в кирасе, рассвирепевшая, а не развеселившаяся, и Манзан коварно захихикала, но умолкла, сообразив, что ляжет на плаху следующей. А потом будто врата в Обливион разверзлись. Манзан даже не помнила, как она оказалась за пределами крепости, – кажется, палач только занес топор, чтобы обрушить на шею несчастного, жрец Аркея бормотал отходную молитву… и вот редгардка уже на свободе, в кольчуге с чужого плеча, с мечом, замаранным чьей-то кровью, и обгоревшими в пожаре волосами. Светловолосый воин, назвавшийся Ралофом, вывел ее из прохода за руку, сама девушка едва держалась на ногах. Манзан повисла на норде, силясь надышаться. Легкие горели, саднило в горле, на смуглом лбу вызревала шишка размером с Красную гору, но она жива и свободна. Палач помер в драконьем пламени или в завале… чтоб дремора его яйца поджарили! Его и всех имперцев вместе взятых! Подлые ублюдки. - До Ривервуда рукой подать, - жизнерадостно заявил Ралоф, - там сестрица моя живет, она хозяйка на лесопилке. Там безопасно. - Это хорошо, - пробормотала Манзан, вяло улыбаясь, но не успели они сделать и десяти шагов, позади них повелительно проскулили-проскрипели: - Милейшие… вы мне не поможете? – имга, придерживая полы порядком закопченного плаща, силился вытащить ногу, угодившую меж двух камней. Он тянул и дергал, пыхтя от натуги. – Я… я в долгу не останусь. Замолвлю за вас словечку эмиссару, знаете, мы с ним давние друзья, так что…