Записки Шеогората

На Энока оборачивались. Чуть ли шеи не сворачивали, пялились, липкий шепоток следовал за ним по пятам. Довакин давно привык, что на него смотрят. В больших городах не так, а вот на хуторах или в поселках работу бросали, ребятишки с плачем кидались к своим матерям, а мужичье хваталось за топоры да кирки. Не со злобы, а просто спокойнее так. Когда орк, ростом в добрых полторы сажени, закованный в грязно-серую, что панцирь грязекраба, броню шагает по поселку, распугивая собак и кур, невольно затревожишься. Энок уже смирился, и на людей да меров не обижался, даже когда ночевать приходилось под открытым небом или в конюшне. Даже лежа такой великан не то, что на кровати, не в каждой избе поместится. Тяжко было, но Довакин не роптал. Коль уж наградил его Малакат таким ростом и статью, значит, по сему и быть. Тем более, что все в его племени были рослыми, что отец, что братья, да и мать телом была хороша и справна, но Энок всех перерос. Бабка говаривала, что не от вождя, мол, младшенький, никак с великаном коваль-жена забавлялась. Шутила, конечно, вождь хохотал, а после усаживал маленького Энока на шею и катал по крепости. А теперь же не всякий конь вес Драконорожденного выдюжит. Уход Энока много сил отнял у отца, постаревшего, растерявшего с годами былую силу и удаль, но по-иному юноша не мог. Велик Малакат, верен Довакин воле его, но кровь родную пролить, омыть ею меч… нет! Помилуй, Орочий Бог, не гневись, не ярься над рабом своим, но лучше изгнание, чем собственной рукой жизнь отца отнять. Братья-то порадовались – как же, соперником меньше, а мать даже проводить не вышла. Горько было уходить, не простившись, но еще горше – отцеубийцей сделаться. И Энок гро-Донаг покинул один мир, чтобы сделаться частью другого, большого, где ему точно найдется место. Не окропленное отцовской кровью. В Коллегии двери были большие, даже нагибаться не пришлось, чтобы пройти. Забавные человечки в мантиях сыпанули от него в разные стороны с бранью и оханьем. Бруна зашевелилась беспокойно, растревоженная, закопошилась, но орк плотнее запахнул плащ. Нечего ей, мелкой, усы морозить, простудится еще. Из-под шерсти и меха раздалось возмущенно-негодующее рычание, Бруна забилась в складках плаща, и Энок со вздохом принялся ее вытаскивать. Детеныш росомахи с воинственно прижатыми ушками и жесткой шерстью, вставшей торчком на загривке, мстительно укусил орка за палец и оскалился, на что Довакин добродушно улыбнулся. Умильно потискал Бруну, успевшую вырасти да потолстеть с момента их первой встречи. Мать и остальных детенышей медведь задрал, уцелела только она. Малютка такая, а нрав что у стаи дремора. Энок очень надеялся, что ему позволят оставить Бруну в Коллегии. Девать ее все равно некуда, едва ли в Вайтране кто согласится приютить росомаху. Так-то ведь никого у орка кроме нее и нет больше. И только поэтому Довакин позволял ей увлеченно грызть его палец. Юноша протопал в большой зал, освещаемый блуждающими огоньками. Такие он призывать умел, но у Энока они сияли не так ярко и стелились у самой земли, а здесь высоко-высоко хороводы водили да еще и пели, тоненько так звенели до приятной щекотки в ушах. Драконорожденный невольно засмотрелся на них, восторженно усмехаясь. Вот красота-то! Орсимер ласково погладил Бруну по головке. - Ты только глянь-ко, а! Представляешь, скоро и я так уметь буду. Бруна в ответ мигнула глазками-бусинками и широко зевнула. Энок обиженно фыркнул. - Могла бы и порадоваться, обжора усатая. А то вместо того, что бы драуграм задницы жечь, буду тебя на них натаскивать. Ну? Мерзлой лежалой ножатинки отведать не желаешь, сударыня? - Прошу прощения, ты ко мне обращаешься? – с ледяной учтивостью промолвил женский голос, и Энок резко остановился. Данмерка, хрупкая, изящная, будто березка подле столетнего дуба, с ленивой насмешливостью снизу вверх смотрела на Драконорожденного. Прижимая к груди учебники и свитки, эльфийка гранатово-алым, оценивающим взглядом скользила по внушительной фигуре орка, и неожиданно Энок почувствовал себя ниже ростом. И это перед малявкой-эльфкой, серой, что кристалл слюды! Юноша сжал зубы, подвигав нижней челюстью. Бруна чихнула, и данмерка перевела глаза на нее, недоуменно приподняв брови. - Животные здесь только для экспериментов, - заявила эльфка, чуть морща нос с легкой породистой горбинкой. – Боюсь, тебя попросят от нее избавиться. - Вот еще! – фыркнул Энок. Хлопнули двери, сквозняк мазнул орка по бритой голове – жесткие смоляные волосы, заплетенные в косицу, сохранились только на макушке. – Она моя. - Никто и не спорит, но… боюсь, ей здесь не место, - данмерка снисходительно улыбнулась, пожав точеными плечами. Ее тон, взгляд, манера держаться ужалили Драконорожденного. Многие любят задирать нос перед орками, да только вот без носов потом и остаются! Но Энок девку, тем более такую дохлую, бить не будет, нет, упаси Малакат. Юноша широко ухмыльнулся, наклоняясь к самому лицу эльфийки. Девушка побелела, выразительно округлив глаза, когда взгляд Энока, прозрачно-голубой, что воды горного родника, пригвоздил ее к месту. Вцепилась в свои книжки так, что переплеты затрещали. Гул голосов в зале резко стих, Энок слышал шепот сквозняков, гуляющих по коридорам, слышал даже, как бьется сердце данмерки. Довакин жадно втянул носом запах темной, мускусный и терпкий, волна жара шибанула ему в голову так, что перед глазами белые мушки заплясали. Или может это от огненного шара, вспыхнувшего прямо в узкой ладошке эльфийки? Энок хлопнул эльфку по руке, пламя взметнулось, едва не сожгло и ему, и ей брови и ресницы. Данмерка шарахнулась в сторону, шипя разъяренной гадюкой, но орк удержал ее за тонкий прутик запястья и сунул в лицо оскалившуюся росомаху: - Ее зовут Бруна, - заявил он со скалозубой улыбкой под смешки и хихиканье остальных студентов. Бруна недружелюбно оскалилась, попыталась укусить данмерку за нос, но девушка ринулась прочь с визгом, роняя книги. Потешались уже, не таясь, звон блуждающих огоньков потонул в рокоте смеха. Энок и сам захохотал, пока эльфийка с почерневшими от гнева щеками собирала с пола учебники. - Я тебя испепелю вместе с твоей шавкой, - процедила темная, не разжимая губ. - Удавлю раньше, чем чихнуть успеешь, - посулил орсимер, смело встречая переливающийся рубинами взгляд эльфийки. Девушка поднялась, одергивая мантию. Бруна подозрительно принюхивалась к незнакомке, опасно свесившись из ладони Энока. Сам Довакин опасно нависал над эльфкой, часто моргая, а девица вот пялилась на него, что твой саблезуб, не мигая. Хитрая улыбка дрогнула в уголках ее рта, и Энок понял, что данмерка его не боится совершенно. Редкий мужик рядом с ним не бледнел и не мямлил, а серая девчонка-тростинка еще жалится. - И чья же ты такая будешь? - Из дома Телванни, - надменно бросила она, обходя юношу стороной, - остального тебе знать не обязательно. Эльфийка уходила прочь неспешно, выписывая каждый шаг, а орк блаженно смотрел ей вслед, пьяно ухмыляясь. Меров в Скайриме не шибко-то жалуют, а эта нос дерет. Хорошенький такой носик, острый, порезаться можно. Энок гро-Донаг сипло выругался, когда Бруна ревниво запустила коготки ему в ладонь. - Ну-ну, не бушуй, - пробурчал он, почесывая ей шейку, однако, не отрывая взгляда от ладной девичьей фигурки. Эх, вот будь она покрупнее да повыше… хотя кто знает этих эльфов, может, вырастет еще. Привезти бы ее в крепость, там на материных харчах мигом бы отъелась, раздобрела. Энок печально шмыгнул носом, вспоминая жирную похлебку из оленины да копченую козлятину. Норды вот так коптить не умеют, все у них с душком выходит. Из невеселых дум орка вырвало деликатное похлопывание по локтю – выше Толфдир просто не дотягивался. - Прекращайте витать, молодой человек, лекция начинается. О, Девятеро, кто это у вас?.. впрочем, не важно. Проследите только, чтобы она никого не покусала и не погрызла учебники, а то ведь мессир Ураг даже соплеменника не помилует за порчу библиотечного имущества.