Записки Шеогората

Каннибализм, болезни, галлюцинации. Идти было тяжело. В костях сидела атаксия, а в мышцах – мокрый червь*, и от каждого шага Перру пронзало незримым клинком боли, каменели мышцы, суставы выворачивало, рвало из тела. В груди хрипело и булькало, воздух застревал где-то в горле, давил, царапался, душил, и корень языка жгло желчью и кровью. Дорога извивалась перед Перрой, словно змея, земля под ногами ходила ходуном, от боли было жарко, а от слабости – холодно, но бретонка продолжала идти, опираясь на толстую сучковатую палку. Жесткая кора содрала практически всю кожу с ладоней, но если отпустит, то Перра упадет и может больше не подняться. Нельзя, нельзя, надо идти, идти вперед… Святилище уже близко, совсем рядом, еще немного – и ее паломничество будет завершено. Перра попыталась улыбнуться, но пересохшие губы едва дрогнули, попыталась нащупать лежащую в кармане фигурку дракона, вырезанную из кости, но пальцы не подчинялись, едва гнулись. Перра остановилась, навалившись на посох, вымученно прикрыла слезящиеся глаза. Последние шаги ее пути самые тяжкие, но именно они докажут ее верность Владыке Периайту. Бретонка обошла почти весь Скайрим, неся тяжкую ношу его даров. Одни прошли сами, но сулили вернуться позже, другие высыпали язвами и нарывами на спине, болезненными опухолями, не терпящими даже прикосновения одежды, а некоторые туманили рассудок, плескали на чистый холст сознания чернила, непроглядно-черные, но Перра не сломалась, не сдалась. Не предала Отца Эпидемий за чашу целебного снадобья, хотя боль точила ее решимость, точно червь – корни дерева. Нелегок избранный ею путь, но женщина пройдет его до конца. Последние шаги – самые сложные, самые мучительные, но это Периайт проверяет ее веру, ее желание служить ему, и бретонка докажет принцу свою преданность. Не зря же она отринула старое свое имя и приняла новое, в честь Владыки Хворей. До боли сжимая зубы, Перра продолжала идти, подниматься в горы. Святилище там, среди склонов и можжевеловых рощ, скрытое от посторонних глаз. В сумке уже было все необходимое для зелья, пара бутылок сидра, копченый окорок и кровяная колбаса в дар Кешу Чистому, и девять аметистов на алтарь Периайту. Бретонка заранее предвкушала удивление каджита, ведь отнюдь не каждый сумеет выдержать Хворое Паломничество, а она смогла, сумела, ради Периайта. Перра шла и плакала от боли и счастья. Ведь скоро она начнет служить своему принцу. Пройденное испытание позволит ей стать одной из Одержимых, нести Его волю смертным. Вместе с Кешем Перра будет оберегать и ухаживать за святилищем, учить паломников… может, даже сам Владыка Эпидемий снизойдет до нее. Бретонка карабкалась все выше и выше. Стоять она уже не могла, ползла на четвереньках. Камни впивались в ее распухшие колени, женщину тянуло к земле. Перра пыталась подняться, но ноги подкашивались, хвори швыряли ее вниз, тянули, не пускали к Периайту. Солнце слепило… солнце? Но откуда солнце ночью? Женщина сплюнула сгусток желчи, отмахнулась от надоедливо зудящей под ухом мошки. Фигурка принца, маленькая, не больше ладони, лежащая в кармане плаща, вдруг выросла, зашевелилась, забила крыльями, и Перра почувствовала, как сжимают ее бедро острые клыки сквозь слои одежды. Со стоном она повалилась на камни, в заросли крапивы. Мягко так, хорошо, точно в колыбели… полежать бы, отдохнуть, совсем немного, но нельзя, Периайт ждет, Кеш ждет, и Перра не может их подвести. Периайт – Надзиратель, Надсмотрщик Обливиона, и он следит за своей рабой. Он не простит ей, нечестивой, пренебрежения к его дарам. Бретонка дернулась, силясь приподняться, перевернуться хотя бы на спину, но спазм обратил ее мышцы в камень, болезнь иссушила язык и глотку, а воздух рвал и царапал грудь изнутри. Перра не чувствовала ни прохладных пальцев ветра, ни жалящих укусов крапивы, только боль, все тело превратилось в одну большую рану. Дракон, исступленно шипя, вырывался из складок ее плаща, бил хвостом и крыльями. Рвался прочь, от нее. Женщина силилась его схватить, удержать, но он в кровь искусал ей руки, Перра слышала, как трещат ее кости в его пасти. Или это вереница камешков скачет по-ребячески весело, осыпаясь? Дракон тянулся вверх, Перра – вслед за ним. Не бросай ее, Владыка Периайт, не оставь, не покинь! Горло закладывало, в ушах звенело от драконьего рева и собственного бешеного сердцебиения. Дракон дернулся в последний раз, вырывая хвост из мокрых пальцев Перры, устремился в небо, ярко-алое, как свежая рана, а бретонка упала вниз. Упала и больше не двигалась, спрятав лицо в кружевах крапивной листвы, безвольно обмякнув на травяном ложе. В мутных остекленевших глазах еще отражался гибкая драконья тень, бледные пальцы сжимали костяную фигурку. Когда Перру нашли, начинало вечереть. - Намира нынче благосклонна к нам, - промолвила женщина, слепая на один глаз. Она опустилась на колени рядом с мертвой, отвела тусклые сальные волосы с ее лица. Широкое и одутловатое, оно сравнялось цветом с прокисшим молоком, глаза запали, в углу рта розовели следы кровавой пены. Покойница была худа, но свежа, смерть забрала ее не так давно. – Сегодня мы трапезой почтим Госпожу Разложений. - А может, не стоит? - пугливо заявил ее спутник, низкорослый толстый мужчина с блестящей лысиной и мясистым носом. – Не нравится мне ее видок. Вроде, не тухлая, а выглядит так, словно неделю здесь пролежала. - Я думала, тебе по нраву мясо с душком, Калваг, - усмехнулась женщина, щеря в улыбке дурные зубы. – Святотатство бросать ее здесь – значит, отвергнуть дар Намиры. Ее сердце и печень мы принесем в жертву, а остальное… - она голодно облизнулась. – Остальное усладит Госпожу и наши желудки. - Тогда я хочу легкое, - выпалил Калваг, взваливая мертвую на плечо. Вырезанная из кости фигурка дракона вывалилась из коченеющих пальцев и упала в дорожную пыль.