Записки Шеогората

Драконий Предел полнится секретами, как шкатулка купчихи – драгоценностями. И хранят их столь же ревностно. Тайны опасны, что для воров, что для хранителей. Пропала служанка, пронюхавшая, что мессир Провентус любит захаживать к гости к вдове Валентия, стражник, который нес караул в тот день, когда Фротар с дружками затоптали лошадьми нищих, и шибко языкастый бард, певший как-то за ужином о «белом теле под серыми руками». Страшно, всем страшно, что их секреты кто-нибудь узнает. Страшно и ярлу Балгруфу, и поварихе, ворующей с кухни дворцовые припасы, и придворному магу, увлекшемуся некромантией. Фаренгар все надеется собрать дракона, по чешуйке, по косточке, а череп, вестимо, позаимствует у ярла. Нелкир зловредно посмеивался, представляя, как колдун будет выпрашивать трофей на свои эксперименты. А там и Фротнар как раз подоспеет со своим жеребцом… Но самый страшный секрет у Дагни. В то время, когда отец ведет переговоры на счет ее брака с сыном ярла Винтерхолда, сестрица удумала влюбиться. Ларс Сын Битвы, застенчивый, трусоватый, но в целом неплохой парень. Только дурак. Разве умный будет лезть под юбку ярловой дочке, даже если она сама просит? А Дагни просила, несомненно. Избалованная, капризная, вздорная Дагни, а знает ли она, что скоро от этих просьб у нее брюхо вырастет выше Глотки Мира? Нелкир знал, но молчал, хотя соблазн рассказать отцу был велик. В Винтерхолде небось ждут девицу непорочную, чистую, каково им будет получить Дагни, да еще и с довеском от Сынов Битвы? Высказать все в лицо сестрице было бы еще забавнее, но юноша крепился. Все раскроется и без него, и вот тогда-то и начнется самая потеха. Особенно, когда опороченную обесчещенную Дагни отдадут в услужение в храм Аркея, а оскопленного Ларса отправят прямиком в шахту Сидна. Свои тайны есть и у Нелкира. Ведь никто не знает, что он знает. Никто не знает, что он подглядывал в бане за Милой Валентия, а как-то вечером подкараулил ее у колодца. Никто не знает, кто подрезал подпругу на седле Фролкира прошлой осенью, когда он упал с коня и сломал себе плечо. И никто не знает, зачем младший сын ярла почти каждую ночь спускаются в кладовую. Отнюдь не потому, что ему надо сытно есть, чтобы вырасти славным воином. Никто не знает. А вот Шептунья знает. Шептунья ждет его за старой дверью в захламленной комнате. Даже слуги, кажется, забыли о ней, а вот Нелкир не забыл. Он успел привыкнуть к пыли, кучам мусора и паутине, свисающей с потолка. Привык и колченогому столу, на котором сидит Шептунья. Привык и к ожерелью их черепов, и к обеим парам рук. Одну она протягивает Нелкиру для поцелуя, другой опирается о столешницу, третья играет с маняще-округлой грудью, а четвертая ласково касается щеки юного норда. Нелкир прижимается губами к прохладной белой ладони и опускается перед Шептуньей на колени. С ней он хороший мальчик, но только с ней. И Шептунья улыбается, облизывает губы раздвоенным языком. - Что ты расскажешь мне сегодня, мое темное дитя? – она шипит-мурлычет, поглаживая Нелкира по подбородку. Юноша целует ее пальцы, но не касается руками, нельзя без разрешения. - Назим в тайне от своей жены решил взять вторую жену, - Шептунья довольно хмыкает и позволяет юноше вобрать ее пальцы в рот. Поглаживает язык, небо, щеки изнутри, а потом влажными прикосновениями щекочет его шею, точно кота. – Поглядывает на Брейт. Молоденькую захотелось. Шептунья гладит северянина по волосам и ставит ногу ему на плечо. Нелкир поглаживает узкую ступню, изящную щиколотку, поднимается выше к округлому колену. Под черными складками ее юбки таится и женское, и мужское – и мать, и отец для Нелкира, и жена, и муж. Он проникает пальцами меж нежных складок, сжимает в ладони упругую твердеющую плоть и облизывает пальцы Шептуньи. Только она честна с ним, только она дает норду то, что нужно. От звуков ее голоса он твердеет почти до боли. - Девочка пыталась вытравить ребенка из чрева, - у Шептуньи нет сосков, нет пупка, ее прическа едва не царапает потолок, а черепа ожерелья скалятся на Нелкира, - того самого, что ты подарил ей у колодца. Теперь жрецы Аркея поют им колыбельные. Нелкир не отвечает, скользит языком уже по ее запястью, а на его пальцах перламутрово блестит ее влага. - Твоему брату осталось недолго, - Шептунья помогает юноше ласкать себя, разводит ноги шире, - любит норовистых жеребцов. Даже слишком, - она изгибается, до упора насаживаясь и на его, и на свои пальцы. – А Балгруф последует за ним. Не сразу. И ярлом станет… Нелкир заранее знает ответ. И благодарно целует ее член, глядя снизу вверх. Шептунья вздрагивает, сжимает ступнями шею северянина, склоняется низко, к самому ее лицу. У влажного поцелуя кисловато-горький ядовитый привкус. -…Твой дядя Хронгар, - шепчет она в губы Нелкира и визгливо смеется. Юноша ошеломленно замирает, чувствуя, как хватка на шее становится все крепче. Он рвется прочь, но его руку не отпускает ее жадное тело, ладони словно прикипели к Шептунье, и она продолжает поить его своим ядом. Нелкир давится, захлебывается, а в уши ему льется сладкий шепот: - Но и у него есть свои тайны. Узнай их, мое темное дитя, узнай для Шептуньи… Нелкир бьется в ее объятиях, как бабочка в паутине. И чем сильнее он вырывается, тем крепче сети смыкаются вокруг жертвы. Шептунья поит его ядом, а он ее – своей жизнью, и тянет в ее Паутину новых глупых мотыльков. А некоторые идут туда сами. За секретами.