Записки Шеогората

У ребенка от крика посинели губы. Рядом, на ворохе свалявшихся шкур, лежала его мать, безвольно раскинувшая руки. Немигающим взглядом вперившись в стену из резного двемерита, позеленевшего от времени, сырости и темноты, женщина уже не дышала. Под ее бедрами чернело кровавое пятно, сведенные предсмертной судорогой ноги застыли, согнутые в коленях, широко раскинутые, а промежность представляла собой одну большую рану. Нездоровая желтовато-серая, как шляпка поганки, кожа в смерти мертвенно посинела, запали окруженные тенями покрасневшие глаза, затянутые тонкой белесой пленкой. Она не шевелилась, а дитя кричало так сильно, словно плачем надеялось вернуть ее к жизни. Она была здоровой и крепкой самкой, и это были ее не первые роды. Она приходилась матерью уже пятерым, из которых выжило трое самцов, но все они были выносливыми и сильными, потому с матерью-самкой обращались хорошо. Кормили сытно, тепло одевали, даже почти не привязывали. Самка была смирная, послушная, но теперь умерла. В спертый воздух пещеры ворвался запах крови и мертвеца. Ребенок молотил кулачками, пока другая самка аккуратно обтирала его, перерезала половину. Она должна была помочь ей родить, но не смогла, за что и будет наказана. Слышно, что ей страшно, выдыхала самка рвано, быстро и жадно, двигалась торопливо и порывисто. Все валилось из ставших в одночасье неловкими рук. Когда фалмерка, крадучись, зашла в шатер, самка трусливо вжалась спиной в стену. А ребенок, завернутый в шкуры, надрывался от плача. Эльфийка опустилась перед ним на колени, поводя приплюснутым носом. Длинные белые пальцы, холодные и скользкие, пробрались в складки шкур, принялись ощупывать младенца. Фалмерка довольно заворчала – еще одна самочка, хорошо. Кричит громко, значит, сильная. Бледная эльфийка осторожно взяла ее на руки. У видящих детеныши нежные, с ними надо аккуратно. Что-то утещающе зашипела, булькающее зарычала, обнюхивая младенца. Ребенок притих, будто настороженно. Теплая ладошка несильно хлопнула по безгубому дрябловатому рту, маленькая самка снова захныкала, но уже от голода. Шаманка качала ее неуклюже, неловко, сидя на коленях подле ее мертвой матери и виновато сжавшейся рабы, алчно вдыхая ее запах. Она пахла почти как слепая, ведь еще мать ее матери принадлежала племени. Самочка тыкалась губами в чахлую обвислую грудь эльфийки, от чего та ласково заворковала. Все сыновья фалмерки уже охотники, старший даже выходил наверх вместе с отцом, а средний в последнюю свою охоту привел сильного самца, отца этой крошечной самки. Сильный, но непослушный, пришлось его заковать. Неодобрительно стрекоча, шаманка на полусогнутых вышла из шатра, сложенного из корусовой чешуи, унося с собой ребенка, и ее сыновья белесыми тенями прошмыгнули внутрь. Мертвую самку и самку провинившуюся волокли в одном направлении – вниз, по винтовой дороге, сложенной из темного камня. Сытая, маленькая самка засыпала на бледных тонких руках фалмерки, шипящей ей колыбельную, которую когда-то она пела сыновьям.