Записки Шеогората

Упитанный Довакин, Колдер. Преслеш, диеты, комплексы, верные хускарлы и сладкие рулеты. Все рубашки сделались тесными Байлу в поясе. Задирались, собираясь складками, приходилось втягивать живот, чтобы заправить их в бриджи, но ткань все одно выскакивала и безобразно топорщилась. Тайком он добавлял своим ремням проколы, сразу несколько, чтобы было не так заметно, и обращаться к прачкам куда чаще, чем следовало. Ведь не может просто так сесть новая роба, купленная на закате месяца Солнцеворота! Колдер поглядывал на тана угрюмо и недоверчиво, но не возражал, покорно таскал тюки и корзины с бельем в доки, а Довакин, пользуясь отсутствием хускарла, убегал на рынок. В Виндхельме швейное дело поставлено худо, из тканей в основном лен да шерсть, колючая, раздражающая кожу. У Байла она мягкая, молочно-белая и нежная, как у девушки, любящая прикосновения шелка и атласа, на грубые сорочки нордской работы отзывалась сыпью и зудом, который не могли прогнать даже отвары из горноцвета и меда и охлаждающие мази. Но Довакин стоически терпел, хотя иногда чесалось так, что зубы сводило судорогой. Точно под одеждой у него шныряют муравьи, злые и кусачие. Да еще и приходилось брать рубашки готовые, пошитые не на него, и ночами Довакин засиживался допоздна якобы за книгами, а на самом деле – подшивая, подрезая, приметывая. Одевал сразу несколько накидок и мантий, пряча неровные стежки и перекосившиеся швы, некрасиво сморщившуюся ткань. И все ради того, чтобы Колдер не заметил, что его тан потолстел. Признаться, Байл всегда был склонным к полноте, еще в детстве мать, тетка и бабушка выражали ему свою любовь в плюшках, пирожных, сладких пирогах. Единственный мужчина в семье, сын легата Рудо Кревана, павшего в стычке с разбойниками. Байла всегда одевали теплее, чем нужно, из-за малейшей царапины или занозы вызывали лекаря, не позволяли гулять допоздна и играть с соседскими мальчишками. Кормили сладостями и историями об отце, храбром и отважном, но посулили покончить с собой, когда юноша заикнулся о своем желании служить в Легионе. Байл любил поэзию и музыку, возмечтал было стать бардом, но у матушки случилась истерика, она даже слегла почти на неделю. Барды ведь поют в тавернах, а то и вовсе, странствуют. Позволить сыну покинуть дом, петь для всяких пьянчуг и матросов?! Упасите благие Девятеро! Коллегия Магов? Разрушение, призыв тварей Обливиона?! Да ни за что! До двадцати лет Байл жил под душной женской опекой, в маленьком уютном мирке, заедая тоску и жажду большего сладкими рулетами. Он забросил стихосложение, позабыл о лютне и флейте, а мать и незамужняя тетушка – бабушка к тому времени уже покоилась в семейном склепе, - сетовали на его меланхолию и продолжали потчевать ватрушками и фруктами в медовой карамели. Пока Байл не настоял таки на своем поступлении в Гильдию Шепчущих. Матушка противилась, но позже позволила - и то лишь потому, что сын пообещал уйти из дома или, того хуже, жениться на послушнице из храма Дибеллы. В ту пору он весил чуть меньше двадцати стоунов. За время своей учебы в Гильдии юноша, конечно, скинул изрядно, и дело было не только в изнуряющих упражнениях и тренировках. Над ним смеялись, зачастую зло и жестоко. Застенчивый толстяк, которого почти каждый день навещает престарелая матушка – ну, разве не лучшая мишень для острот? И Байл окончательно замкнулся в себе, посвятил все время учебе и изучению школы колдовства. Угрюмый, нелюдимый, постоянно что-то жующий, склонившись над книгами. Неудивительно, что его распределили продолжать исследования в Коллегии Скайрима. Мать плакала, не хотела его отпускать. И тогда Байл не выдержал. - Предлагаете мне всю жизнь за вашей юбкой прятаться?! – рявнул он, и от неожиданности сударыня Креван подавилась очередным горестным всхлипом. – Я ваш сын, а не комнатная собачонка! Это мне решать, ехать или нет, но никак не вам! Он уехал в тот же день, не попрощавшись, не извинившись, а самое первое письмо, которое получили тетя и матушка, говорило о том, что Байла везут на казнь как изменника. Довакин прерывисто вздохнул, затравленно глядя на тарелку сладких пирогов. Тающая на языке сладость, привкус меда и корицы успокаивали, унимали все тревоги и откладывались жиром на боках имперца. Слишком привык он заедать тревогу, страх, обиды, уже не мог читать без чашки подогретого вина и блюда с сахарным печеньем. Итог – Байл не влезает в вещи, купленные на прошлой неделе! О, он пытался ущемлять себя в пище, больше двигаться, но быстро уставал, мана восстанавливалась куда медленнее, и ее хватало лишь на пару сильных заклинаний. Пытался освоить искусство фехтования, но на первом же уроке натер на ладонях кровавые мозоли. Колдер не смеялся над Байлом, уже за это поклон ему земной, но от легкого огонька презрения, чуть заметного, то и дело мелькавшего во взгляде воина, Довакин хотелось убежать в свою опочивальню, забиться за шкаф и съесть пирог с яблоком. Или даже два! Брунвульф все над ним подтрунивал – мол, это же какой пирог Драконорожденный потребует после победы над Алдуином? Всем Скайримом ему угощение печь будут? Байл смущался и краснел жарко, особенно, если подшучивали над ним при Колдере. Хускарл себе насмешек над ним не позволял, но улыбался скупо и немного печально. Он вообще был какой-то грустный, этот северянин, хотя чего ему кручиниться? Амулет Мары на шею, и любая девица в Виндхельме его будет. А Байл что? Ну, Довакин, ну, тан, а дальше?.. да и робел имперец рядом с женщинами аж до спазмов в горле. В родном-то Скинграде девушки Байла Кревана не шибко жаловали. Все же с мужчинами магу было спокойнее, привольнее. А с Колдером – и подавно. Хорошо знать, что рядом тот, кто прикроет, поддержит, пусть и по долгу службы. Но юноша особых иллюзий не питал. Норд высок, хорошо сложен, а у Байла широкое круглое лицо, глаза, что у теленка, тепло-карие в оправе густых ресниц, квадратный подбородок и чуть торчащие уши. Второй подбородок и живот, не влезающий ни в одну рубашку. Руки Довакин сами тянулись к сухарям в специях, но имперец крепился, пил молоко маленькими глотками, топя в нем раззадорившийся аппетит. И вздрогнул, когда Колдер вошел, громко топая и отряхивая плащ. - Я вернулся, тан, - глухо промолвил он, на что Байл сдержанно кивнул. Рядом с нордом маг всегда ощущал смешанное чувство зависти и восхищения. Был бы Креван таким, его жизнь сложилась бы совсем по-другому. Или будь жив отец… или не опекай матушка его так сильно… надо бы ей написать… скамья скрипнула, прогнувшись под весом северянина, который сел рядом с Драконорожденным. - Мой тан желает пообедать? – от хрипловатого «мой» у Байла по спине пробежали мурашки, и приятно потеплело в груди. Юноша сглотнул, стараясь не смотреть на хускарла. - Нет, я… мне… в общем, я не хочу, - выдавил имперец, кляня свое косноязычие и робость. Брови Колдера мохнатыми гусеницами сошлись над переносицей, лоб избороздило морщинами. - Тан и позавтракал нынче плохо. Что такое, вам нездоровится? - Да нет, я… просто не голоден, - юноша прижал книгу к животу в тщетной попытке заглушить требовательное урчание. Байл никогда не умел врать, сразу терялся, начинал заикаться и прятать взгляд. Но Колдер – не его матушка, которая готова была из сына правду раскаленными клещами или же слоеными булками вытягивать. Хускарл лишь покорно склонил голову, отступая. - Как скажете, мой тан. Как скажет… Байл мог бы многое сказать. Например, что считает Колдера славным воином и очень его ценит. Что ему спокойнее спать, если он рядом, но если норд очень близко, опасно близко – то сон тает быстрее, чем туман в лучах рассвета. Внезапно имперцу захотелось поиграть на лютне, юноша невольно пошевелил пальцами, будто перебирая незримые струны. Он вспомнил парочку баллад, которые могут понравиться Колдеру. Довакин покраснел, задышал чаще и непонимающе заморгал, когда хускарл поставил перед ним блюдо со сладкими рулетами. - Я-я… я же сказал, что не хочу! – капризно заявил Байл, мучительно сглатывая. Запах свежей выпечки дразнил, оседал призрачной сладостью на губах, а колдун не ел с самого утра. Северянин невозмутимо смотрел на Драконорожденного. - А вдруг передумаете, - Колдер даже не улыбнулся, но во взгляде северянина промелькнуло что-то незнакомое, опасное, но такое, от чего у Байла пересохло во рту. Юноша судорожно сглотнул, чувствуя себя кроликом перед волком. - Перекусишь со мной? – выдохнул Довакин. Наверное, его отец был таким, как Колдер. Отважным, сильным воином, а не толстым магом-обжорой. Ирония, что боги избрали его Довакин. Ирония, наказание… и благословение, ведь иначе бы Колдер не служил бы ему. - Как велит тан, - северянин с лукавой ухмылкой поставил на стол пару запыленных бутылок меда и миску с жареным мясом и маринованным луком, которого Байл щедро положил на свой сладкий рулет.