Язвецевский детский дом, деревня Язвицы, за полдень прошлый декабрь
Уроки закончились, и начались дневные работы. Ник стоял у крыльца с лопатой и тележкой песка. В ночь ударил мороз, и всё заледенело. Скользко. Пока остальные чистят снег на детской площадке, его задача — усыпать весь двор песком, чтобы никто не поскользнулся. Тем более директриса, которая вот-вот приедет. Начинал сыпать пушистый снежок, кружился в свете круглосуточно не гаснущих фонарей. Оседал на таких же белых волосах и ресницах. На тонком слое свежего снега виднелась длинная тропинка птичьих следов. Они слишком крупные для воробья или синицы, слишком мелкие для вороны. Ник скользнул взглядом по веренице следов. Оставил лопату у перил крыльца и, убедившись, что поблизости никого нет, обернулся котом. Рядом с птичьими следами появились и кошачьи. Он белой тенью по снегу проскользил к заснеженным кустам у ворот, куда вели следы. На соседнем дереве сидела некрупная бурая птица с мелкими белыми и чёрными пестринами из перьев. Желтоватыми глазами смотрела прямо на Ника. Сугроб не позволял прыгнуть достаточно высоко. Лапы увязали в снегу, он оседал на шерсти и начинал подтаивать. «Почему ты не улетел на юг, чёртова птица?» Ник всё же прыгнул и вцепился когтями в ствол, начал карабкаться вверх. Медленно. Слишком медленно. Когти не протыкали замёрзшую кору. Подушечки лап, мокрые от растаявшего снега, замёрзли и больно тёрлись о шершавую древесину. Потрескаются… Птица погоныш спокойно сидела на ветке. Видела, что коту ещё далеко до неё добираться. Послышался шум двигателя, затем лязганье кованых ворот, и показалась чёрная машина директора детского дома. «Уже?» Ник рывком запрыгнул на ветку, затаившись. Птица издала свист и улетела. На площадку тут же сбежались дети, встречать всеобщую «мать», которая лишь с осени этого года взяла в свои руки загибающийся детский дом и спасла его от закрытия. Любовь Алексеевну обожали все. Кто ещё выбьет финансирование на новенький компьютерный класс? Кто распорядится об организации праздничных выступлений к Новому году? Кому есть дело до профориентации? Что насчёт организации экскурсий? Всем внезапно появилось дело до детей-сирот. Повышенное внимание, всякие спонсоры и благотворители попёрли в деревню, будто им мёдом намазано. Стали вдруг следить за успеваемостью и дисциплиной, требовать командного духа и единства среди воспитанников, взаимопомощи и любви, ведь все — одна семья. «Кому это, к чёрту, сдалось, если всю жизнь каждый был сам за себя? Если бьёшь либо ты, либо тебя. В столовой тебе на голову наденут тарелку с супом, если не сделаешь это первым». Нику оставался ещё один год до совершеннолетия, до получения квартиры и независимости от лицемерного участия и добродетели из каждой дырки. Теперь нельзя было отсиживаться в заброшенном доме или у Ведьмы. Каждый вечер после отбоя проверяли, все ли на месте. Любовь Алексеевну облепила малышня, не давая ступить и шагу; старшие стояли в сторонке. Как можно липнуть к незнакомому человеку? К чему столько внимания? Будто президент приехал. Хотя такими темпами и это скоро произойдёт. Вон, уже по областному телевиденью крутят, как, мол, процветает детский дом в Лисовском районе. Бросайте своих родителей, переезжайте сюда. Директриса вновь открыла дверь машины и вынула из бардачка охапку карамелек. Стала раздавать детям. Кто на это ещё ведётся? Ник замер на ветке, выжидая, когда толпа рассосётся, и он сможет незаметно принять свой человеческий облик. Любовь Алексеевна направилась к крыльцу, возле которого так и не было посыпано песком. Ник затаил дыхание. Там о-о-очень скользко… В бурой меховой шубе директриса была похожа на медведя. Грацией в сапогах на каблучищах, шагая по льду, — тоже. «Не упади, прошу тебя», — мрачно думал Ник. Дети путались под ногами, пытаясь подать руку, как истинные джентльмены, или ухватиться за мягкий мех на шубе, потрогать его, вытереть руки и, желательно, высморкаться. Любовь Алексеевна улыбалась направо и налево, совершенно не глядя под ноги. Удачно ступила на первую ступеньку, вторую… О нет, каблук поехал в сторону, нога подвернулась, и Любовь Алексеевна объёмной тушей распласталась на каменном крыльце. «Корова», — заключил Ник. Нужно было куда-то деться, пока всеобщий переполох, и снова стать человеком. Сейчас его будут искать, ведь он же не посыпал песком крыльцо. Он спрыгнул с дерева за забор, там перевоплотился и перелез обратно. Осторожно, сбоку, подошёл к месту происшествия. Любовь Алексеевну усадили на крыльцо. Туда выбежала зам, как там её, начала кудахтать и отгонять детей. Подбежал дворник и вместе со старшими помог занести директрису внутрь. Ник быстро набросал побольше песка на крыльцо и вместе с тачкой укатил в сторону котельной за здание, делая вид, что ничего не произошло. — Иванов!!! — послышалось со стороны крыльца. — Где тебя носит, твою мать! Вот так и было всегда, когда рядом не было Любови Алексеевны. — У меня нет матери, Лизавет Кирилловна, — отозвался Ник, закинув лопату на плечо и подходя к крыльцу. — Ты смеешь ещё дерзить! Почему крыльцо не посыпано?! — Посыпано, Лизавет Кирилловна. Елизавета Кирилловна, которая и была заместителем директрисы, опустила взгляд под ноги и действительно увидела песок. Потопала ногой в туфле и хмыкнула. — Марш в холл! — Там у котельной не посыпано. Дядь Саша поскользнётся. — Марш, я сказала! Ник смерил взглядом женщину, вздохнул и воткнул лопату в ближайший сугроб, держась за перилла, стал подниматься по ступенькам, хотя было уже точно не скользко. — И нечего мне тут глаза закатывать! Ник хотел завернуть в раздевалку, чтобы оставить куртку и снять ботинки, но Елизавета Кирилловна схватила его за капюшон и прямо так поволокла в холл. Там на банкетке лежала Любовь Алексеевна. Одну её ногу уложили на табуретку, сняв сапог. Рядом крутилась медсестра. Напрягало, что никого из детей не было. Всех разогнали по комнатам. Раздавалось тяжёлое дыхание директрисы и оханье. — Ну! Посмотри, до чего довела твоя расхлябанность! — верещала Елизавета Кирилловна. — Кому было велено посыпать песком крыльцо до приезда Любови Алексеевны, а?! Сколько ещё людей должно ноги поломать?! А тебе хоть бы хны! Ник безразлично смотрел на директрису и убеждал себя, что с ней ничего страшного. Отделается парой синяков. С кем не бывает. Ор замдиректора пролетал мимо ушей. Не впервой. — Ты вообще слышишь меня, Иванов?! Или тоже головой треснулся?! Это, между прочим… — Елизавета Кирилловна. — Около двери в холл послышался скрипучий голос. Ник и Елизавета Кирилловна синхронно обернулись в ту сторону. На пороге стояла черноволосая девочка лет двенадцати. Кажется, она в ноябре попала в детский дом. Родители разбились в автокатастрофе или что-то такое. За месяц успела стать всеобщей любимицей, особенно среди воспитателей и школьных учителей. Те души в ней не чаяли. — Елизавета Кирилловна. — Чего тебе, Агния? Потом. Иди, не мешай. — Елизавета Кирилловна. — Агния подошла ближе, сверкая чёрными глазами. Смотрела то на Ника, то на замдиректора. — Это я попросила Ростислава помочь нам с девочками в библиотеке. Коробки с книгами тяжёлые, мы бы их не смогли поднять. Поэтому он не успел посыпать крыльцо к приезду Любови Алексеевны. Елизавета Кирилловна перевела взгляд на Ника. Затем на Агнию. — Зачем было двигать коробки? Их специально поставили… — Их поставили прямо на проходе. К букве «П» не пробраться! А там много Пушкина. Ростислав перенёс их ближе ко входу, чтобы мы сразу их разбирали и расставляли по местам. — Это так? — Елизавета Кирилловна дёрнула Ника за капюшон. Тот с вызовом смотрел на женщину. — Да. Через окно стало видно, как подъехала «Скорая». — Идите отсюда, оба! — рявкнула заместитель и толкнула Ника к выходу; тот едва не налетел на Агнию. Елизавета Кирилловна в спешке накинула пальто и в туфлях побежала к воротам, вцепившись в перилла на крыльце, а затем — по дорожке, покачиваясь вправо-влево, как неваляшка. — Зачем ты мне помогла? — Ник вывел Агнию в коридор и припёр к стенке, нависнув над ней. С волос капал растаявший снег прямо ей на лицо. — А ты хочешь, чтобы тебя отчислили? Перевели в другой интернат, лишили квартиры. Сколько там у тебя дисциплинарных взысканий? Четыре? И это только на моей памяти — за последний месяц. — Ты что, вызвалась их считать, прислужница воспиталок? Какое твоё собачье дело? Агния сощурилась, и по лицу пробежала едва заметная улыбка, когда их взгляды встретились. — Кошачье. Полегче с выражениями, здесь Любовь Алексеевна. А то я не смогу вновь взять вину на себя. Никто не поверит, что я так выражаюсь. — Тебя никто и не просит. — Ну-ну. Только не говори, что не благодарен, и хочешь дальнейших разбирательств, кто виноват в том, что Любовь Алексеевна сломала ногу. — Ещё не факт. — Факт. Ник закатил глаза и отстранился, сделал шаг назад. Агния шагнула за ним, сокращая расстояние. Поманила пальцем вниз, чтобы тот нагнулся. — Пока кое-кто лазал по деревьям за птичками. Ник впился взглядом в Агнию. Откуда она узнала?! Та снова заулыбалась. — Завтра всех повезут к реке кататься на лыжах. Встретимся на высоком берегу. — Агния провела рукой по его волосам, смахивая оставшиеся капли. — А теперь иди, посыпай возле котельной. А то дядя Саша поскользнётся. Ник распрямился, не спуская взгляда с Агнии. Медленно направился на улицу.***
Жёлтый ржавый автобус с надписью «дети» трясся по вихляющей дороге в сторону реки Ухвалы. Внутри, как горох, болтались дети с лыжами и ботинками наперевес. Кто-то с восторгом ожидал дополнительной физкультуры, а кто-то ругался на чём свет стоит, проклиная лыжи, холод, автобус и всё что угодно. Ник относился ко второй категории, но в этот раз молчал. Сидел в самом конце вместе с парой других взрослых парней, которые уткнулись в телефоны. Взгляд бегал по автобусу — по виднеющимся из-за спинок сидений шапкам. Уже несколько раз он убедился, что Агнии в автобусе нет. Что, забыла про свою же идею? А Любовь Алексеевна и правда сломала ногу. Её забрали в больницу, а потом её муж приезжал, чтобы отогнать машину к дому. Буксиром везли. Любовь Алексеевна живёт в Лисове. А по ней сразу видно, что не деревенская. Странно, что не из Тихомирска она. Хотя, наверное, оттуда её и направили. Ник пятого выговора не получил. Да и вины своей не чувствовал. Но на душе было погано по многим причинам. Автобус встал на асфальтированной площадке, и дети грудой вывалились на улицу. Физкультурник в шапке набекрень размахивал своими лыжами, командуя снаряжаться. — А ну, ребята! Давайте, прокладывайте лыжню! Сначала старшие, потом помладше. Вперёд! — Физрук подошёл к Нику и похлопал его по плечу. — Вперёд! Лыжню засыпал вчерашний снегопад, и лишь угадывались её очертания. Снег был пушистый и хорошо скользил. Делать нечего. Раз Агнии нет, Ник ступил на снег и двинулся к обычному месту катания. За ним потянулись остальные. С холма хорошо было катиться, набирая скорость, прямо навстречу пробивающемся сквозь пелену облаков бледному солнцу. Затем поворот, пора завершать круг. И назад, уже в горку. Ещё на спуске Ник оторвался от остальных и, стараясь, чтобы его не догнали, резво пошёл в горку ёлочкой. С холма открывался вид на замёрзшую реку. Слева и справа плавный спуск к ней обрамлял кружевной, припорошенный снегом, чёрный лес. В дымке виднелись остовы старых мельниц на противоположном крутом берегу. Среди снега и сугробов на том берегу темнело ещё одно пятно. Ник сощурился. Это была Агния. «Вот ты где!» — Он резко развернулся и пошёл на ещё один круг по уже раскатанной лыжне. — Мальчикам десять кругов, девочкам — восемь! — командовал физрук, топчась на стоянке возле автобуса. — На лёд не спускаемся! Когда толпа катающихся рассредоточилась по всему кругу, Ник сошёл с лыжни, скинул лыжи в сугроб и стал думать, как незаметно перебраться на тот берег. Как вообще Агния умудрилась туда попасть?! Физрук спрятался в кабине автобуса, и Ник, будто так и надо, пешком забрался на холм, и стал спускаться к воде. Кроме как по льду — туда не перебраться. На него никто не обращал внимания. Оставшись без надзора, многие начали халтурить и страдать бездельем. Главное, чтобы никто к воде не направился. Выбрав укромное местечко у рощи по правую сторону от спуска к реке, Ник скрылся за кустами и обратился в кота. Слишком глубокий снег… Лапы увязали по самое пузо. Зато никто точно не заметит. Белая шерсть на белом снегу… И по льду безопаснее. Не так давно была оттепель, а потом заморозки. Схватился ли он вообще? Ник преодолел заледеневшую реку, оставляя за собой на свежем снегу тонкую тропку следов. Он старался держаться правее, чтобы его точно не было видно с холма, где катались на лыжах. Да и берег с той стороны был менее крутой. Вновь став человеком, подошёл к Агнии. Снег был едва ли не по пояс. Та сидела в сугробе, примяв снег по форме кресла. Делала какую-то конструкцию из снега. Тот плохо лепился, рассыпался. Заметив Ника, бросила своё занятие. — Садись, — сказала она. Ник плюхнулся рядом. Впрочем, из-за глубины сугроба разницы не было, стоит он или сидит. — Как ты сюда попала? — спросил Ник, стараясь унять сбившееся из-за трудного подъёма на берег дыхание. Затем увидел следы в противоположную сторону от той, откуда пришёл. — По дороге от Вороновки мост есть. Незачем ходить по льду. Ник не ответил. Белёсое солнце склонялось к горизонту, пока ещё освещая реку и холмы. С высокого берега всё было как на ладони: и тёмный лес со снеговыми шапками, и накатанная лыжня, на которой уже почти никто не катался, и стоянка с автобусом, и играющие в снегу дети. Где-то за лесами скрывались деревни, но их не было видно из-за дымки. Только кое-где мог угадываться дым из труб. Летали стаи каких-то чёрных на фоне неба птиц. Ветра не было. Мороз не ощущался, но от него перехватывало дыхание. — Сегодня зимнее солнцестояние, — сказала Агния. — Самая длинная ночь. — И что? — Почему ты так равнодушен к своему дню рождения? — Откуда т… Агния резко повернулась и схватила его за руку, заставив замолчать. — В кабинете Любови Алексеевны хранятся все личные дела. — И про то, что я фамильяр, там написано? — Нет. Прятаться надо лучше. Ник вырвал руку и отвернулся. Послышалось какое-то шевеление. Агния подёргала его за рукав. Ник нехотя повернул голову. — С днём рождения. — Агния протягивала что-то в кулаке. — Спасибо. На ладони Ника оказался кулон на тонкой цепочке — чёрный камень в форме капли. — А это… — начал он; руки едва заметно начали дрожать. — Подарок. — Да, спасибо. Но откуда это ты узнала? — Что? — Это ведь чёрный оникс. — Да. — Слишком ограниченный круг лиц может звать меня Ник. Оникс. И никто в детдоме. Это дед придумал… — Я и не знала. — Едва слышно проговорила Агния, отвернулась и беззвучно рассмеялась. Ник опустил взгляд на подарок, хотел сунуть в карман. — Надень. Он скосил взгляд на Агнию, затем снял варежки и шарф. Агния вылезла из своего сугроба и помогла застегнуть сзади. — Не снимай только. Под одеждой не будет видно. Они уселись обратно. Сугроб Агнии развалился, и она спиной опёрлась на Ника, устроившись поудобнее. — Теперь я вхожу в круг тех лиц, кто может называть тебя Ником? Тот не ответил. На его плече оказалась черноволосая голова Агнии. Становилось ясно, к чему всё идёт. — Допустим. Пара мгновений молчания. — Как ты попал в детский дом? Ник. — Мать умерла, отец уехал за границу. Дед решил, что так будет лучше. Он служитель в местной церкви. — Ты ведь альбинос? — Да. Повисла тишина, нарушаемая лишь криками и смехом детей на том берегу реки. Солнце медленно клонилось к горизонту. Скоро вновь станет темно. — Хочешь, расскажу, как я оказалась здесь? — Расскажи. — В один день родители приехали, чтобы забрать меня из школы. Я училась в частной школе в Лисове. Жили мы в частном доме на окраине. Чтобы добраться до дома, нужно выехать на трассу, затем развернуться и поехать обратно. Были первые заморозки, гололёд. Не все водители сменили резину. И в нашу машину влетела другая. Её развернуло на льду на полной скорости. Она отрикошетила от отбойника и влетела в нас. Я одна выжила в этой аварии. Родители погибли. Тот водитель и его семья — тоже. Я долго лежала в больнице. Не из-за того, что меня нужно лечить, а потому что власти решали, что со мной делать. Никакие другие родственники не хотели возиться. Да и не общались с нами. Родители были уважаемыми людьми в городе, активисты одной из политических партий. Но многие только обрадовались, узнав об их гибели. От поддержки их дела переметнулись к другим. Агния так и льнула к плечу. Её горячее дыхание обжигало щёку, и снег на волосах и воротнике растаял. — В Вороновке жил один старый знакомый отца. Он помог устроить меня именно в этот детский дом. Приглашал в гости. Он с дочерью жил на выселках Вороновки. Недавно и его не стало. Я и сейчас туда прихожу. Его дочь стала для меня сестрой. Я должна помочь ей справиться с утратой. Агния замолчала, рукой вытерла нос. Ник сейчас заметил, что она плачет. Слёзы катились по обветревшим щекам и капали на его куртку. — Я лежала в больнице и думала. Думала, что жизнь кончена. В один миг оборвалось всё — и любящие родители, и хорошее образование, и карьера по стопам родителей. Мы жили небедно. Думала, зачем я выжила. Какой с того прок. И тогда в больнице мне начали сниться сны. Постепенно я начала понимать их значение. Научилась управлять снами. Порой мне снились вещие сны. Символичные. Которые так или иначе сбывались. Пусть по мелочи. И мне стала сниться карьера, как у родителей. Свой дом. Успех. И я поверила в то, что выжила не напрасно. Что, значит, так надо. Что я должна дойти до того, к чему шла. И я верю, что даже после детского дома можно добиться чего угодно. Агния шмыгнула носом и стала тереть руками нос и глаза. — Я никому ещё так подробно не рассказывала. Только Дарина знает про сны. Она научит меня их использовать. Ник обнял её за плечи и прижал к себе, убирая её мокрые от слёз и снега волосы с лица. Агния уткнулась в его шарф и дала волю рыданиям. Солнце уже зацепило горизонт, и начинало темнеть. Поднимался ветерок. Агния немного успокоилась и отстранилась. Села рядом на колени, отсутствующим взглядом глядя перед собой. — Я ещё не смирилась с потерей. Иногда вот так накрывает. — Это пройдёт. — Пройдёт. Агния вновь протёрла глаза и посмотрела на Ника. — Ник. Спасибо, что выслушал. Тот пожал плечами. А у самого глаза щипало от подступивших слёз. Их не было видно из-за белых ресниц. — Скоро вы уже назад поедете… — откашлявшись, проговорила Агния и начала неловко подниматься из сугроба. — А я пойду к Дарине. Сегодня я с ней. Ник тоже встал. Подал руку Агнии, чтобы та смогла найти равновесие. Она схватилась за неё и, вдруг заулыбавшись, дёрнула, повалив Ника обратно в сугроб. Тот не ожидал такого поворота событий и сдавленно охнул, а Агния начала забрасывать его снегом. — Э-эй! Пришлось дать сдачи. Теряя шапки и варежки, они извалялись в снегу, изрядно начерпав холода в ботинки. Силы уже были на исходе, и Ник просто развалился в снегу, делая снежного ангела. Агния плюхнулась рядом. Перед глазами открывалось серое зимнее небо. Вот-вот соберётся снегопад. Когда они поднялись, автобус уже уехал. Лыжи остались лежать в кустах. — И кто ещё верит в то, что «мы — одна семья»? — глядя на пустующую лыжню, проговорил Ник. — Пойду. А то получу пятый выговор. Ник спустился с берега и перешёл лёд. Через поля — быстрее. Он надел лыжи и направился в сторону деревни. Агния стояла на высоком берегу, провожая взглядом.***
На следующий день — температура под сорок, жар и мутные круги перед глазами от каждого содрогания в кашле. Их обоих закрыли в комнатушке рядом с медпунктом, где как раз нашлось две койки и шкаф с диковинными медицинскими приборами. Опасались эпидемии гриппа. Никто анализы делать не собирался, решили просто переждать. Медсестра заходила ровно три раза в день, в маске и перчатках, приносила еду и какие-то пилюли, которые не помогали. Оставалось лишь лежать в полузабытьи и смотреть на проплывающие перед глазами полусонные образы. Из коридора слышались голоса и — изредка — глухое постукивание костылей о старинный паркет. Любовь Алексеевна ходила на костылях, поджимая загипсованную ногу, была похожа на нахохлившуюся птицу на ветке. — Дара завтра принесёт нам нормальное лекарство, — проговорила Агния. — Передаст через Наташку. Я договорилась уже. — Какое? — Из целебных трав. Самое действенное. — Каких именно? — Ник приподнялся на локтях, но снова опустился на кровать; всё тело ломило от температуры. — Не знаю. Она в этом разбирается. Она много знает… Агния заворочалась, закашлялась и повернулась на бок. Её глаза блестели отсветами окна, и взгляд устремился прямо на Ника. — Знаешь, во время болезни лучше всего управлять снами. Мозг легче отключается и уступает бессознательному. Я поняла, когда лежала в больнице. И Дарина кое-что рассказала. Хочешь, научу тебя?***
Болезнь отступала благодаря Дарининому отвару, переданному контрабандой. Но выпускать из «карантинной зоны» двоих так скоро никто не планировал. Руфь: Родители собрались ко мне на праздники, так что остаюсь в Вятиграде. Не приеду в деревню ((( Руфь: Зато отправила тебе подарок! Ник сидел на кровати, уставившись в экран телефона. Ник: Спасибо. Руфь: Летом обязательно увидимся! Не скучай <3 — Что там? — Агния бесцеремонно влезла на кровать и повисла на плече Ника. — Кто это? Ник заблокировал телефон и кинул его на подушку. — Ведьма. Я её фамильяр. — А почему с сердечком? Ник потянулся к стоявшему на столе между кроватями стакану с водой, отстраняясь от Агнии. Отхлебнул глоток. — Хлю-юп! — Агния спародировала глоток. Едва удалось удержаться от смеху. Ник, наконец, сглотнул. Агния сидела рядом, искря глазами. Готовилась вновь или рассмешить, или напугать, чтобы тот точно поперхнулся. Уже известный прикол. — Только попробуй! Разолью же. До обеда нам ещё воды не принесут! Агния дождалась, пока Ник поставит обратно стакан, а потом бросилась щекотать. А глаза сверкали слезами.***
Перед новым годом «карантин» закончился, выпустили из импровизированного «изолятора». Никто больше не заболел, к слову. Они пропустили все приготовления к празднику. Сидели в актовом зале, смотрели, как репетируют выступление остальные. Завтра заявятся благотворители вновь с щедрыми подарками и логотипами. Будут смотреть на жалкую самодеятельность, пуская скупую слезу и вытирая её пачкой денег. Руфь: Родители решили, что останутся лишь на пару дней, а потом мы вместе приедем в деревню! Числа 3 или 4. Руфь: Жди Пока Ник сидел на стуле в актовом зале во время очередной репетиции и глядел в телефон, Агния неслышно подошла сзади и положила подбородок на плечо. Ник заблокировал телефон и сунул в карман. — Ждёшь? Было двадцать девятое декабря.***
Второе января. Руфь: Пришёл подарок? Ник: Нет? Руфь: Странно, по трек-номеру показывает, что получено. Руфь: Спроси у дяди Саши, может, самому надо в почте забрать. Хотя странно, должны по адресу доставить… Руфь: Завтра уже приеду — разберёмся! Ник стоял на дворе с телефоном в руках. — Ждёшь? — Агнии даже не требовалось заглядывать в экран. Было понятно, кто пишет. — Угу. Взгляд зацепил близлежащую помойку с разных цветов контейнерами под навесом. Идея Любови Алексеевны. Из одного, с пометкой «переработка», высовывалась картонная коробка, перемотанная синим скотчем «Почта России». Ник сделал шаг, его опередила толстобокая повариха с двумя вёдрами наперевес. — Ух, картошки начистилась! На ужин будет пюр’е-е-е! — И вывалила содержимое вёдер в контейнер «переработка», игнорируя тот, что «для пищевых отходов». Ник перевёл взгляд на Агнию. — Это ведь ты, да? Зачем? Та стояла, щуря глаза при ярком дневном свете от белого неба. — Я ничего не обещал тебе. Агния сократила расстояние между ними и посмотрела снизу в упор в глаза. — А теперь пообещай. — Голос звучал ещё ниже, чем обычно. — Что должок отдашь. У тебя их два, как минимум. За директрису. И за лекарство. Попросила бы ещё моральную компенсацию, но что с тебя взять. Ты гол как сокол. — Что ты хочешь? — Гарантию своей безопасности. — Как ты себе это представляешь? — Ты ведь фамильяр. Фамильяры призваны защищать. Разберёшься. Йоганнес не одному тебе враг. И не только он. Агния развернулась и сделала пару шагов в сторону. Залезла рукой под воротник куртки и вынула такой же кулон с чёрным ониксом, как подарила Нику. — А если нет? Остановилась. — Во-первых, тебе не хватит совести. Твоя сущность не позволит бросить кого-то в беде, правда? Кого-то, на кого не плевать. А во-вторых, кое-что увидит Руфь. На почтовой коробке необходимо указывать номер отправителя. Достала из кармана телефон и открыла галерею с фотографиями. Открыла одну из них: она и Ник сидели в обнимку на кровати в медпункте, в одних пижамах, глядели в телефон. Следующее — видео: оба валяются там же на кровати, сползая на пол, уже нет сил кидаться подушками и невмоготу смеяться. — Продолжать? Есть ещё как ты вытираешь мне слёзы там, на берегу реки. — Откуда… Зачем?! — Ник шарахнулся в сторону. Он только сейчас заметил, как ухало о грудную клетку сердце. В голову ударил жар ярости и гнева. — Телефон, как и я, не пострадал в той аварии. Здесь мне выдали новый. — Агния достала из кармана смартфон, чуть побитый, но видно, что дорогой. — А политика — ты знаешь — про управление людьми. Каждое слово, каждый поступок имеет вес и влечёт последствия. Каждая деталь должна быть продумана. Общественность любит копаться в чужом белье и находить компромат, оборачивать любое слово неугодного против него самого. — Зачем ты мне это говоришь? — Так по рукам?