деревня Язвицы, в районе полудня
— Уроборос. Руфь не сразу поняла, чей голос прозвучал прямо над ней, будто отголоски сна. Подняла голову и увидела Ника. — Цикличность жизни. Чередование смерти и перерождения. Руфь молча смотрела снизу на стоящего перед ней Ника. Его силуэт начал расплываться из-за вновь подступающих слёз. Не было никаких слов, и горло сжал ком. Она опустила взгляд, осторожно, чтобы не дать слезам вылиться на щёки, молча подвинулась вбок на край ступеньки, на которой сидела. Ник опустился рядом. Их плечи соприкоснулись, и Руфь обдало жаром. Подвинуться ещё было некуда. Она поняла, что если сейчас отодвинется или отвернётся, то отвернётся навсегда. Ник очень хорошо понимает слово «нет». И больше не придёт. Руфь покрутила в руках две части сломанного медальона, чтобы отвлечься, но слёзы как назло, всё-таки покатились из глаз, и непроизвольно пришлось шмыгнуть носом. Какое-то движение справа, и тёплая рука обвила её плечи, прижала к груди в белой футболке. Руфь уткнулась лицом в плечо и разрыдалась. Она плакала теперь уже от того, как прежде не хватало таких объятий, присутствия рядом кого-то, с кем было хорошо прежде. Она почувствовала щёку и скулу на своей голове, и как рука Ника зарылась в её волосы. Лёгкие поглаживания и горячее дыхание. Слёзы закончились, дышать стало трудно из-за заложенного носа и лица, уткнувшегося в плечо, но отстраняться не хотелось. — Я скучала, — пискнула Руфь и всё же приподняла голову. Она начала тереть глаза кулаками, все ещё сжимая в них половинки медальона, отчасти из-за того, что боялась поднять голову и посмотреть Нику в глаза. Они расстались по её вине. Из-за недостатка какой-то информации, недопонимания, отсутствия прямого диалога. Как глупо было — допустить это из-за такой ерунды. Всего лишь пара слов бы изменили всё. Но Руфь до сих пор не знала, в чём проблема была, каких слов в какой момент не хватило. И даже сейчас — особенно сейчас — трусила это узнать. Не тот момент, не вовремя, сейчас не об этом — в голове крутились множество отговорок. В кармане завибрировал телефон пришедшим сообщением. Руфь обрадовалась минимальной деятельности и полезла в карман, всё так же глядя вниз и, можно сказать, не обращая внимания на Ника. Но она чувствовала его присутствие, невольно прижималась к нему боком. Волновалась, и это дезориентировало её. Открыла новое сообщение: Валентина: Мне жаль Жаль? Жаль что? Руфь нахмурила лоб — она ведь просила Валентину приехать. Жаль, что она не сможет приехать? Да уже и не надо — Диана сама избавилась от Млады, Ведьма умерла, помощи не требуется. Руфь раздражённо глядела в экран телефона, думая, что бы ответить. Кроме этого сообщения в диалоге ничего не было. Она заметила, что Ник также украдкой заглянул в её телефон. Вряд ли он увидел там что-то понятное или интересное — не жалко. Да и что скрывать? Через пару секунд она заблокировала экран и продолжила всё так же смотреть в одну точку. На чёрном стекле отражалось яркое небо, по которому плыли кудрявые облачка. В экране телефона отразилось что-то ещё. Руфь подумала, что ей показалось, или это игра отражений и теней, а ещё — болящих из-за высохших слёз глаз. Ей почудилось, будто по небу проскользнула большая длинная змея. «Везде мерещится», — вздохнула Руфь и прикрыла глаза, чтобы не так щипало. Ник же слегка расслабился. Какое-то время просидели молча. — Я только что видела прошлое, — зачем-то сказала Руфь, удивившись своему севшему и отстранённому голосу. — Как Ведьма стала… ведьмой. И её бабушка… так странно умерла. Тоже говорила, что её позвали. Сама ушла… И этот медальон… Она раскрыла ладони, в которых так и были сжаты две половинки расколотой деревянной круглой пластинки. У Руфи вновь защемило сердце. Сейчас она куда сильнее прочувствовала то сходство между увиденным и тем, что происходит сейчас — будто она сейчас та девочка, что после станет страшной Ведьмой, держащей в страхе свою деревню и соседние. — Он сломан. Цикл смерти и перерождения. У тебя будет иная судьба, — будто прочитав мысли, заговорил Ник. — В нём была закована её самая большая сила. Она могла тебе её передать. Не сделала этого. — П-почему? — Слишком много бед принесло. Хотела избавить. — И что теперь?.. Вопрос остался без ответа. Впрочем, вряд ли кто-то знал на него внятный ответ. — Того, что есть в крови, — не отнять, — послышался скрип двери сзади и голос. Это был голос Валентины. Руфь вскочила с крыльца, чтобы не мешать открыть дверь. — Вы… ты… приехала всё-таки? Я… ох… — Руфь невольно заулыбалась и растерялась, всё пятясь назад. — Тут столько всего произошло. От неожиданности она не придала значения сказанной Валентиной фразе, в которой таился значимый ответ. — Знаю, насыщенный денёк. — Она приоткрыла дверь пошире, поглядела на Руфь, затем на Ника; при этом её саму в чёрной одежде практически не было видно в полумраке дома. — Ладно, я внутри, если что. Помогу Киму. Не буду вам мешать. — Спасибо?.. — с вопросительной интонацией проговорила Руфь, и дверь вновь закрылась. Значит, ей не показалось, что по небу пролетел какой-то змей? Это и был змей Валентины? А примятая трава в сторону дома, будто он полз откуда-то со стороны поля? Мысли доходили с опозданием. Руфь замерла, глядя на захлопнувшуюся дверь. Этот змей забрал и умирающую бабушку Ведьмы в том видении, и саму Ведьму? Не случайно же Валентина всё-таки приехала (вряд ли на автобусе!) после звонка Руфи, нашла её, нужный дом. Она бы и так оказалась здесь, когда Ведьма собралась умирать? Кто она такая? — А ты знаешь Валентину? — собрав все силы, чтобы сконцентрироваться на вопросе, сказала Руфь, повернувшись к Нику. Она лишь мельком бросила на него взгляд, затем вновь опустив в пол. Так и боялась смотреть на него прямо. Ощущала свою вину. — Заочно. — Что она тут делает? — Провожает в последний путь. — Ник печально улыбнулся. — Они тоже знакомы? А как она узнала о… — Вопросов было слишком много. Руфь начала метаться по клочку двора, не высовываясь за пределы стены дома, чтобы её не увидели с другой стороны. — Ну, раз она тоже ведьма, то, наверное, да, но странно… А… А когда умирала бабушка… Ведьмы… то кто был? Я видела тогда большого змея вдалеке, как фамильяр Валентины. Погоди, ты знаешь эту историю? Ник кивнул, не глядя на Руфь. — А как её зовут на самом деле? — Да. Руфь набрала воздух в лёгкие и задержала дыхание. Пожалуй, она не удивилась тому, что Ник больше знает о Ведьме, чем она сама, но отчего-то стало обидно. — Откуда? — В заброшенном доме много предметов, хранящих историю. — И с их помощью можно увидеть её своими глазами? — Да. — Почему ты раньше не сказал? Можно же столько узнать, многое понять… И где ещё могут быть такие предметы? Как их определить? С медальоном получилось случайно. Но вообще логично, он такой старинный и значимый. — Пойдём туда? Покажу что-нибудь. — Ник осторожно посмотрел на Руфь. — Нужно отвлечься. — Пойдём. Руфь закусила губу, чтобы не заулыбаться. Она скучала по заброшенному дому. Скучала по заброшенному дому, когда они вместе сидели там у костра после заката, разбирали старые вещи, обставляли его новыми — сделанными из старых или починенными, сушили травы, делали из них заготовки. Когда-то давно-давно. Они обошли дом Ведьмы и скользнули в дыру в заборе, оказавшись в зарослях травы и дебрях кустов возле заброшенного дома. Там была протоптана узкая тропинка — видимо, Ник не раз ходил так, причём в форме кота. Сейчас, держа за руку её, шёл впереди человеком, придерживая ветки и пучки травы, чтобы не цеплялись и не хлестали по лицу. Зашли через пролом в стене. Руфь остановилась и, прикрыв глаза, вдохнула запах старины и засушенных трав, которым был пропитан заброшенный дом. После того, как она забрала всё, что могла унести, в стеклянный сарай, и тем более после того, как узнала о свойствах старинных вещей, взглянула на этот дом иначе. Он и выглядел иначе — стал более пустым. При этом какие-то прежние старинные артефакты, применения которым Руфь не могла найти ранее, остались на местах — Руфь пробежалась глазами по тем, что увидела: тёмный переплёт старинной книги в шкафу — такой же был в каморке Ведьмы: когда-то и она, и Ник запретили ей его трогать, и со временем интерес угас; потрескавшаяся картина, изображение на которой не читалось, и оставалось только додумывать; какие-то ещё книги, тетрадки, игрушки… Ник первым подошёл к картине и снял с неё простыню, под которой она была спрятана от солнца. — Смотри. Он сел перед картиной на пол, провёл рукой по раме, смахивая пыль. Руфь опустилась рядом и пригляделась к полотну. На нём едва угадывалось изображение букета цветов на столе. Краска во многих местах потрескалась и откололась, рама была треснута. — Помнишь, совсем давно, в начале знакомства я рассказывал тебе о том, кто жил в этом доме? Как девочка любила рисовать, рисовала в книгах, а её бабушка работала учительницей в школе. Это картина её матери. Здесь родилась и жила мать Ведьмы, пока не вышла замуж. И пока их дом не разделили. — Да. Но ты не говорил, что видел это. — Да, иначе Даня бы меня прикончил на месте, — сказал Ник, опустив взгляд, но при этом усмехнулся. — Да и ты будто не особо верила… Руфь нахмурилась, но больше наигранно. — Верила. Но если бы ты рассказал и показал, как именно ты это всё узнавал, то поверила бы ещё больше. А ещё ты тогда рассказывал про Ведьму. Что она жила в богатом доме, у неё был жених… Тот дом — это ведь где сейчас детдом? — Угу. Тот корпус, который на стороне кладбища. Раньше оно дальше было, потом разрослось. Сейчас всё узнаешь. Надо коснуться. Руфь подвинулась ближе и приложила руку к картине. Потребовался лишь глубокий вдох — и она вновь увидела прошлое.***
усадьба Дубовицких, село Язвицы январь 1931 года
За окном стеной идёт пушистый снег, пуховым покрывалом согревая землю. В комнате тепло. Трещит камин. Отсветы огня играют на развешанных по стенам картинам с изображением цветов, местных пейзажей: берёзовых рощ и тенистых яблоневых аллей, бескрайних полей и цветных домов с резными белоснежными наличниками. Цветана сидит в углу на подушке, перебирая клубки шерстяных ниток и лоскутки ткани, выбирая, какие лучше подойдут для куклы-оберега. После смерти бабушки она чувствует себя без защиты. Никогда прежде она не чувствовала себя одинокой настолько — когда ты один на один против всей той нечисти, что окружает тебя каждый день. О которой прежде не имел ни малейшего представления. Осознание вечного присутствия зла вокруг держит в напряжении, заставляет концентрироваться в каждый момент и дать отпор. Кладбище совсем рядом с домом. По нему бродит немало упырей, хотя те и были похоронены даже не на том месте. Вечные солдаты, призрачные отголоски войны. Бабушка сказывала… Неупокоенные, маются от своего бытия, не могут найти пристанище. Кличут родных, завывают вьюгой, да те не внемлют их страданиям. Нынче и без того забот хватает — как бы тело своё уберечь да не стать одним из неприкаянных, коих растёт количество из-за расстрелов без разбору. Она смотрит на то, как безмятежно играет с обычными куклами её сестра Наташка. Ей всего три года. Знает ли, насколько опасен мир вокруг? Может ли чувствовать бродящих духов или двигать, не касаясь, предметы? Мама говорит, она «чистая». Потому, что позже рождена? Подкинуть бы ей одну защитную куклу. Пусть лучше так играется… Родители сидят на диване напротив огня и тихо переговариваются. Мать уложила голову на плечо отца, а тот армейской выправки, сидит, не шелохнётся. Усами и бровями так похож на тот портрет, что висит теперь в каждой комнате вместо иконы. Это сходство пугает Цветану, ничуть не радует. Доносятся тихие фразы. — Ты как в воду глядел, Павел Иванович. Что мы дом с Кузнецовыми-то разменяли ещё в 1921. — Мать перебирает пуговицы на рукаве отца, поглаживает его грубую ладонь и пальцы. — Сейчас ишь чего… Сколько народу расстреляли. Или в Сибирь отправляют. Лебедевы-то, вон, тоже дом давеча делили меж братьями. Старший-то женился недавно, хозяйство растёт, голодных ртов скоро станет больше и больше. Как бы не… — Пока над нами товарищ Скобелев, можно ничего не опасаться. За своих людей я постою. Слыхала, как в Клеверово совхоз устроили? Сейчас-то все радуются, молодые особенно, а сколько кровищи пролили. Но скоро, скоро это всё пойдёт на спад уже… будем надеяться. — Ты своего Скобелева поминаешь чаще, чем меня! Уверен, что он надёжный человек? Не перемахнёт ещё раз… как тогда. — Я ему жизнь спас! Во время гражданской. — Вот именно. Станет ему ещё что угрожать — как прижмёт здесь, на твоей стороне, так он и прыгнет на противоположную! Там ему кто-нибудь жизнь спасёт. Отец сдвинул пышные, подёрнутые сединой брови, и выпустил воздух из ноздрей с гортанным рычанием. — Тогда я лично ему глотку перережу. — Смотри не опоздай… Цветана ёжится, когда родители вновь ссорятся из-за Скобелева. Кто он такой вообще? Она видела его много раз, когда тот заезжал в гости к отцу, но никогда не интересовалась его статусом и ролью для их семьи. А теперь вновь речь о том, что кто-то кого-то головы лишит. Цветана приподнимается на коленях, украдкой смотрит на отца. Пока на месте голова, всё в порядке. Надолго ли?***
усадьба Дубовицких, село Язвицы октябрь 1938 года
— Наташа, Света, у вас всё готово? Мы завтра уезжаем. Не забудьте ничего. — Из коридора слышен голос матери. Она и сама занята сборами. Комнаты полупусты, в них теперь идеальный порядок. Чемоданы и ящики стоят у ворот. Товарищ Скобелев — теперь уже «новый папа» для Наташи и «Саша» или — в мыслях — «Кобель» для Цветаны — к вечеру пришлёт машину, чтобы перевезти часть вещей на новую квартиру. После расстрела отца он вынудил мать выйти за него замуж, чтобы их семья — и деревня — не потеряли его защиту. Времена суровее, сплошные репрессии, надо держаться вместе, в Европе политическая напряжённость. А к защите деревни большие вопросы… Цветана сидит на мраморных периллах заднего крыльца, ведущего в яблоневый сад, болтает ногами. Солнце пробивается сквозь ветви, потерявшие большую часть листьев, и играет на её медных волосах и веснушчатом лице. Цветана улыбается. Просто без причин улыбается, наслаждаясь моментом в ожидании Ваньки. Им предстоит попрощаться. И предстоит попрощаться с домом, деревней, её обитателями живыми и не совсем. А на душе так странно легко… Через сад по опавшим жёлтым листьям крадётся Ванька. Всё оглядывается, оборачивается, и вскоре бежит к Цветане, берёт её за руку. — Завтра ты уже уедешь? Отчего ты так весела, Цветочка? Она сжимает его руку и улыбается. Называет её Цветаной. Как бабушка. Ничего не говорит в ответ. Смотрит мимо, а в голове свои мысли. — В городе мать, поди, замуж уже сосватала? — Ванька хочет отойти, говорит печально, но она не отпускает его руку. — Да. — А за меня пошла бы? Взгляду возвращается фокус, Цветана улыбается, чувствуя, как щёки её краснеют, смотрит на Ваньку. Тот держит её руку, другой рукой надевая на палец кольцо. — Почему «бы»? — тихо смеётся. — Пойду. Отец Василий всё мечтал нас обвенчать, — шёпотом говорит Цветана и наклоняется к возлюбленному. — Не уеду я, Ваня. Всем нутром чую, что не уеду, останусь здесь, у тебя под боком. Едва касается губами его щеки и вновь садится ровно. Слышит издалека, как за дверью останавливается её мать. Не видит её, но чувствует присутствие, тяжёлый фон, как траур, который вносит всюду, куда ступает. — Девочки, сегодня вечером папа заберёт нас и поедем заселяться! — нарочито громко, прямо возле двери, говорит её мать и уходит вглубь. Не разобрать ответ Наташки, которая с энтузиазмом отзывается из своей комнаты. Так рвётся в город, верит, что там лучшая жизнь. Она не ведьма. Никогда не проявляла подобных склонностей и не интересовалась, с усмешкой смотрела на сестрицу. «Чистая», как говорила мать. Или противится своей сущности. — Сегодня вечером свидимся. Цветана соскакивает с перилл и приоткрывает дверь, намереваясь войти, но оборачивается. Посылает воздушный поцелуй. Вечер. Осенний сумрак скрывает яблоневый сад перед домом, опускается на дорогу. У дома стоит блестящая «Эмка», полученная товарищем Скобелевым за ударный труд во благо Советского Союза — по иронии судьбы в тот же год, в котором расстреляли отца. Белый дым из выхлопной трубы стелется по неровной дороге, окутывает неровности и траву на обочине как туман, поднимается вверх. В багажник машины уложены самые необходимые вещи, Наташка уже сидит на заднем сиденье, завороженно поглаживая рукой шерстяную обивку и покрашенные под дерево металлические ручки. — Светлана! Мы уезжаем! — кричит стоя возле машины мать, придерживая под руку товарища Скобелева. Дом уже закрыт. Цветана выходит из-за него и останавливается. Не подходит ближе. — Поезжайте. Я остаюсь. — Светлана! Быстро в машину! — Нет. В глазах Цветаны сверкает нехороший блеск. То ли отблески фонаря, то ли луна, промелькнувшая между облаками. Позади сгущаются тени. Они окружают её и сад, пряча ото всех. — Знал, что с тобой будут проблемы, — говорит себе в усы и расправляет плечи, отодвигая мать за спину. — Садись по-хорошему. — Моё место здесь. И я останусь здесь. Не смейте мне мешать. — Не упрямься, Света! — ахает мать в то время, как товарищ Скобелев издаёт напряжённое рычание; его рука тянется к кобуре на поясе; в одно мгновение на Цветану направлен пистолет. — В машину. Быстро! — Саша, Саша, не надо, — шепчет мать, белая от страха, цепляется руками за плечо нового мужа, но не в силах опустить его руку. — Светочка! Цветана не шелохнётся. Смотрит прямо в глаза Скобелева. — Пошла! — рычит товарищ Скобелев; щёлкает курок. Пистолет даёт осечку. Цветана видит, что дуло направлено выше. Дрогнет рука — и пуля окажется у неё в голове. Проходит пара секунд, пока товарищ Скобелев перезаряжает пистолет и вновь стреляет. Пуля пронзает дерево. Вековой дуб за спиной Цветаны. Дуб отца. Раньше был дуб его отца, отца его отца… Оцепенение сходит, Цветана разворачивается и бежит в темноту. Тени следуют за ней. Она уже минула мост, идёт по деревне, когда до неё доносятся ещё звуки выстрелов. Товарищ Скобелев расстреливает дерево. Её лёгкие шаги слышны из-за двери дома. Открывает матушка Ивана. Прячется за дверью. Из-за приоткрытой двери вылетает тепло печи, запахи вкусного ужина, слышны голоса братьев и сестриц Ивана. Матушка Ивана не узнаёт. Или делает вид. Топчется на месте, хочет закрыть дверь. — Это я, Цветана, — говорит негромко, заглядывает ей в глаза. — Как с утра мужа моего забрали, так и ни слуху, ни духу. Не помог Ваш новый папенька, — шипит сквозь зубы женщина. — Не пущу ведьму на порог… — Мама, кто там? — из комнаты кричит Ванька. — Ошиблись. «Это я!» — слова застревают в горле. Цветана стоит на месте, перед ней закрывается дверь. В душе закипает злость, начинает клокотать как кипящий котёл. Цветана вдыхает морозный ночной воздух, чтобы остудить свой гнев. Ради Ваньки… ради Ваньки ничего не должно случиться с домом, с его семьёй. Цветана разворачивается, сходит с крыльца и идёт вдоль забора к бабушкиному дому, что стоит заброшенным уже восемь лет. Падает первый снег.***
деревня Язвицы, в районе полудня
Руфь выдохнула. Голова немного кружилась после увиденного, не было понятно, сколько времени заняло видение. Она посмотрела на Ника. Тот стоял, опершись о подоконник, наблюдал за ней. — Что было дальше? Как умер её отец? За что его расстреляли? — хоть немного придя в себя, начала задавать вопросы Руфь. — А этот Скобелев… Из-за него её начали ненавидеть? — Ты всю её жизнь прожить решила? — по-доброму усмехнулся Ник. — О смерти отца здесь мне не удалось ничего найти. Возможно, в детдоме или школе что-то осталось, куда хлам относили. Скорее всё уничтожили. Руфь замотала головой — сама же сколько-то времени назад испугалась такой перспективы. В тяжёлые времена жила Ведьма, её судьбе не позавидуешь. Начало приходить понимание её жёсткости и сурового характера. — Она ведь не хотела сначала меня обучать магии? Не хотела повторения у меня подобной судьбы? Но почему в итоге начала обучать? А теперь вновь лишила силы — сломала тот медальон. — Она не лишила тебя силы. Твоя сила останется у тебя. Медальон — лишь способ передачи своего опыта. И даже, возможно, опыта её бабушки. От которого она хотела тебя оградить. — Могла бы просто не брать меня в ученицы. А ведь целое представление устроили, когда сначала все уехали, потом собрались у неё в саду, долго обсуждали. Странно, что мои родители не покрутили тогда пальцем у виска. — Этого я не знаю. Причина, может, так и уйдёт с ней в могилу. Руфь поникла. Столько тайн о личности Ведьмы приоткрыли свою завесу — неужели так и останется недосказанность? Что ещё нужно найти, чтобы получить ответ на этот вопрос? — Может, Ким знает. Или повспоминать обрывки разговоров… Не думаю, что у этого найдётся оптимистичное объяснение, — проговорил Ник. — Не сиди на полу. Ну да. Руфь улыбнулась то ли натянуто — от невесёлости разговора, то ли искренне — от заботы Ника, и поднялась и пересела на скамейку, устланную покрывалом и подушками. Она провела рукой по вязаному покрывалу, которое Ник притащил откуда-то — оно явно было не такое старинное, как этот дом, — и попыталась предположить, какие воспоминания хранятся в нём. Ник заметил это и предваряя вопрос сказал: — Не со всеми вещами так работает. Если что-то слишком часто используется или если было слишком много владельцев, сложно их уловить. — Он подошёл ближе. — Это я вообще на рынке в Лисове купил. Одна бабушка продавала — сама вяжет. Руфь задумалась, всё поглаживая плед. Может ли эта случайная бабушка тоже хранить какие-то секреты? Наверняка у неё самой есть непростая история длинною в жизнь. Она услышала, как Ник усмехнулся. — Если в каждой вещи искать историю, можно с ума сойти. Вспомни Мирославу. Шаманы тоже верят, что у каждой вещи есть дух, с ним надо хорошо обращаться, чтобы вещь служила и приносила пользу. Это, конечно, не одно и то же, но общая суть ясна: вещи — не просто вещи, в них есть сущность. Наверняка в Вороновке она жила в старом доме, в котором много старых вещей и барахла. Духи — или, как у нас, воспоминания — её беспокоили. В то время, как только стала склонна отличать реальность от выдумки, и пока не умела с этим справляться. Здесь ей стало лучше, потому что я всё упорядочил. Руфь озадаченно смотрела в одну точку. Так много всего она не знала, а Ник знал. И наверняка лучше бы помог Дарине и Агнии, может, даже с болезнью в Вороновке. А в итоге что? Почему не захотел помогать? Телефон завибрировал от сообщений, прерывая разговор и поток мыслей. Руфь полезла за ним в карман, будучи уверенной, что это от Валентины, но на экране высветилось другое имя. Агния. Позабыв о том, что Ник не жалует её, Руфь тут же открыла сообщение. Как раз вспоминали шаманов. Что там у них с Дариной? Из головы и вовсе выветрилось то, что она узнала на их последней встрече — приходилось напрячь мысли, чтобы вспомнить, но так не хотелось переключаться на чужую семейную драму, когда здесь своя. От Агнии пришло несколько фотографий и видео без каких-либо комментариев. Руфь равнодушно ждала, пока изображения прогрузятся, с них спадёт размытие и кружочек загрузки. Ник подошёл ближе и заглянул в телефон. Он заметно напрягся — мышцы стали жёстче, и он чуть подался вперёд. — Это что? — пробормотала Руфь, открывая одну из фотографий, но ещё не успев её разглядеть. Вопрос скорее был абстрактный — даже на первый взгляд видно, что фотографии не имеют какого-либо отношения к ситуации в Вороновке, Младе, Ведьме и тому подобному. Что Агния вдруг решила прислать? Зачем? На фото было видно, как две фигуры в обнимку сидят на кровати в каком-то тёмном тесном помещении. Их лица освещает яркий экран телефона. Руфь приблизила — это Ник и Агния. Её глаза расширились, и брови поползли вверх. Она не успела поднять глаза на Ника, как тот отскочил и стал мерить шагами комнату. — Это что? — более осознанно, но без какой-либо злобы или возмущения спросила Руфь. Она снова опустила взгляд в телефон и пролистала остальные фотографии, открыла видео. Там Ник и Агния кидались снегом друг в друга. — Одних бед от неё жди! Нашла время, когда… — слышался голос Ника уже откуда-то из-за перегородки; через пару секунд он снова оказался около Руфи. Руфь в это время отправила в ответ Агнии знак вопроса. Диалогами ошиблась? Агния начала что-то писать, но ответа так и не последовало. Руфь озадаченно стала глядеть на Ника. Что за реакция? — Вы знакомы, что ли? Ник был мрачнее тучи. Весь его вид выражал напряжение, злость, а взгляд… вину? Он смотрел в сторону, спрятав руки за спину, чуть сгорбился и наклонился вперёд. — К сожалению, — процедил он сквозь зубы. — А что не так? Когда мы все были у Дарины, мне показалось… Ник перебил её: — Забудь! Забудь, пожалуйста, то, что ты видела! Удали эти сообщения. Всё в прошлом. Я не… Уф… — Ты чего? Что там между вами случилось, что вы как кошка с собакой? Ник едва не подпрыгнул от слова «кошка». Агния слишком часто использовала подобные присказки, те же «дела кошачьи» и подобное, где только можно было намекнуть на его сущность. — Ничего. Между нами. Не было! С той поры я каждый день чувствую себя виноватым. А теперь ты с ней повелась… И до сих пор она ничего тебе не наплела? — Да о чём ты? Агния вполне нормальная, умная для своих лет, знает, что делает… Подожди, почему виноватым? Ты себя винишь? В чём? Ник резко замолчал и остановился. — В том, что вы дружили? Ну и что с того? — продолжила Руфь. У неё появились догадки насчёт того, какой информации ей не хватало. — Она видела во мне не друга. Руфь нахмурилась и опустила голову, размышляя. — А ты? — Ничего. Повисло давящее молчание. Руфь встала со скамейки и подошла к нему, взяла за руку. — Ты из-за этого не хотел помогать Дарине с Мирославой и в целом с бедами в Вороновке? Тот не ответил. — Дарина узнала, кто строит санаторий. Это её брат. Думаю, она сама с ним разберётся. Погоди, ты знаешь про стройку? Я уже и не помню, что с тобой мы узнавали, что без тебя. — Руфь вздохнула и крепко обняла Ника, утыкаясь лицом в плечо. — Я скучала. Тебя очень не хватало в некоторые моменты. Да и всё время. Ник тяжело выдохнул и обнял её в ответ. — Почему сейчас ты не прогоняешь меня, а наоборот… — начал Ник, а Руфь сжала его ещё сильнее, мешая говорить. — Да потому что я не хочу тебя потерять! Тем более из-за недопонимания и собственной глупости! Мне было обидно, что после того, как мы год не виделись, при встрече — какой-то холод и недосказанность. Что произошло?.. В чём проблема?.. Оставалось только гадать. — Руфь, наконец, его отпустила и плюхнулась на лавочку, утягивая за собой. — Я и правда гадать начала из-за этого, представляешь?! На таро. В интернете сайт нашла какой-то, там и выпало «недостаток информации». — Ты серьёзно? — Ник едва сдерживал смех, но ему это почти не удавалось. — Гадать? Руфь стала смеяться вместе с ним, кивая головой. — Видишь, не подвело гадание! Я угадала! Вот уж для Настасьи конкуренция — это она надоумила со своим таро. Ник в этот раз нервно усмехнулся, вспоминая, как раз, когда Настасья попросила оказать Руфь весьма странную услугу, после чего уже у них с Руфью случился не очень приятный разговор, и обнял её за плечи. — Мы, магические существа, не можем по-другому: нет — чтобы решить проблему по-человечески, поговорив, задав вопрос, так мы и будем гадать, плясать с бубном… — проговорила Руфь сквозь смех и положила голову Нику на плечо. Вспомнилось, что и Валентина говорила нечто подобное: наблюдать, замечать детали, искать информацию. Могла ли Руфь заметить ещё раньше, из-за чего Ник так странно себя ведёт? Она попыталась вспомнить первые их встречи после разлуки, потом встречу с Дариной, когда они приходили «лечить Агнию», потом обсуждали болезнь невесты подмастерья кузнеца… Мелкие детали ускользали из памяти, помнилась лишь общая картина, суть. Воспоминания прервал Ник: — И правда, по-человечески — совсем не для нас, — сказал он, улыбаясь. После этого разговора у обоих на душе стало легко. Вот так Агния помогла пролить свет на ситуацию. Случайно ли именно в этот момент? Чего она добивалась? Но думать об этом уже не хотелось. — Кстати про плед, — вдруг сказал Ник, сам проводя рукой по вязаным узорам. — Та бабушка — Евдокия. Помнишь такую? — О, конечно! — удивилась и оживилась Руфь. — Так она в город переехала? Её дом давно уже пустует. — Не в город. Вышла замуж на старости лет и перевезла всё хозяйство вместе с овцами к мужу. Живут в деревеньке за Лисовом. Всё продолжает вязать. Встретил её на рынке. Говорит, от покупателей нет отбоя. — Она ведь тоже ведьма, я не путаю? Так странно увидела её тогда на шабаше. — Да. Ведьмой и остаётся, но её способности ограничиваются лишь тем, что вещи, которые она вяжет, обладают целительной силой. Помнишь же, в детстве все говорили — в шарфах и шапках Евдокии не простудишься. Руфь закивала. — Такое могущество, как у твоей Ведьмы, — большая редкость. Тем более в наше время. И в городе много ведьм и колдунов, которые направляют свою силу на что-то более практичное, добиваются успеха в карьере таким образом или просто радуют людей. Руфь ещё раз кивнула, задумавшись. Могла бы она жить так, не решая проблемы пусть и не вселенского, но деревенского масштаба? Не этого ли хотела для неё Ведьма, сломав свой медальон с содержащейся в нём силой? — А помнишь, Фёдор ведь тоже вырезал из дерева какие-то амулеты? Они ведь действовали. Он тоже, что ли?.. — Не думаю. Он тогда говорил, что его бабушка была ведуньей. Возможно, от неё остались какие-нибудь артефакты. Честно, до сих пор не знаю, как делаются такие амулеты. Упущение. Руфь чуть улыбнулась. Хоть чего-то Ник не знает. — А руны? Ты тогда оставил их у меня… Я их потеряла. Ник распрямился и вытянул голову, поглядев на стол. Руфь проследила за его взглядом и увидела на столе знакомый мешочек. — Откуда они здесь? Ты всё-таки забрал? Тот нервно дёрнул плечом, но всячески старался успокоиться и расслабиться. Руфь снова взяла его за руку, помогая в этом. — Их у тебя стащила Агния. — Агния? — Да. Использовала в каких-то своих целях. Не знаю, для чего. — Она составила узор для вышивки Дианы, в нём были элементы рун. Но я даже не подумала, я ей просто фотку отправляла, потому что сама в этом ничего не понимаю. — Она тоже не понимала. Разобралась, вот. — А откуда они у тебя? — Вернула. Руфь сдвинула брови, что-то не стыковалось. — Вы продолжаете общаться? — Нет. — А…? — Инициатива исходит от неё. Я стараюсь пресечь любое взаимодействие. — Так, может, наоборот, стоит объединиться, скооперироваться? Вы оба знаете много полезных вещей, и уж точно побольше меня. Вчетвером — ещё и с Дариной — мы куда быстрее всё порешаем, я уверена. — Она для чего-то использовала оригинальные руны, а ещё попросила ладан из церкви. Я представить не могу, что у неё на уме и на что ещё она способна. Она может быть опасна, Руфь. — Она всего лишь ребёнок. Не шаман, не ведьма, просто человек. Что она может сделать? — У меня такой же вопрос и ответа на него нет. — Она старается помочь Дарине. Кроме неё никто толком ничего не может сделать. Ник сжал губы и качнул головой. — Как ты и сказала, в бедах Вороновки виноват брат Дарины, так что они должны сами разбираться со своими проблемами. Мы ничем помочь не можем. — Но они просили помощи… — Как думаешь, почему? Ты ведь давно не лечишь людей, слухи о твоей помощи сошли на нет. А тут вдруг сперва Мирославу приводят лечить, потом шаманка просит о помощи — из деревни, о которой прежде особо и не слышали. Усово, Дальняя — да, тот же Клеверово, а Вороновка? Они всегда были сами по себе под покровительством шаманов. С чего вдруг из-за леса пришли к соседям? Руфь хлопала глазами, не понимая, к чему ведёт Ник. Ей и правда казалось странным, что про неё как про ведьму вдруг вспомнили, да ещё и за лесом, но она не подумала о том, чтобы выяснить причины. Мало ли, как работает сарафанное радио в деревнях. Кто-то наверняка помнит её прежнюю славу, вот и сказал кому-то, как разговор зашёл. — От меня Агния узнала о тебе и решила это использовать. «Вот оно, сарафанное радио», — подумала Руфь, но было не весело. — Зачем? Что ей от меня надо? — Скорее вопрос, что надо сделать ей. Думаю, таким образом — отправив к тебе Дарину — она хотела выйти на меня. — Так может, ты с ней и поговоришь по-человечески? Что не хочешь с ней общаться. На вопрос, на который Руфь рассчитывала получить очевидное согласие, Ник помедлил с ответом. Затем негромко проговорил: — Я хотел с ней общаться. Потому, что видел в ней замену тебе, пока ты была в Вятиграде. Было… одиноко. — Он сделал паузу. — И, пожалуй, мог бы и продолжить, несмотря на то, что это она тогда выбросила твой подарок и сделала меня должником. — Должником? — Она заступилась за меня перед директором, затем поделилась лекарством от Дарины во время болезни. Обязала защитить её, когда будет в том необходимость. Обманом. Подарила кулон с ониксом на день рождения, а потом выяснилось, что у неё был такой же — так связала нас как хозяина и фамильяра. Давно ты браслет потеряла? — Я не помню… — Видимо, на тот момент уже, потому у неё получилось. — И что теперь? Ты ведь можешь разорвать связь? — Могу, но она была права: не хватит духу и совести не сдержать слово. Руфь нахмурилась и опустила взгляд. Многое прояснилось за этот разговор. Начиная от тайн, которые хранила Ведьма, заканчивая текущими вопросами и недосказанностями. — А от кого её нужно защитить? От того, что в Вороновке? — спросила Руфь. — От любой опасности. Но она имела в виду Йоганнеса. — Чего? Йоганнеса? А он тут причём? Руфь и позабыла о нём в круговороте событий, но в памяти всплыло, как она случайно сфотографировала его на площади в Лисове. — У неё с ним тоже конфликт. Голова начала взрываться от того, как в логическую цепочку событий стали вставать недостающие звенья. Как же их не хватало раньше для полной картины… Быть может, все проблемы могли быть решены куда быстрее, знай она все эти детали. Да и жить было бы проще. Опять же вопрос — могла ли она сама, без этого разговора, узнать всё это? Были ли предпосылки? — Нужно всё обдумать, — заключила Руфь. — Ситуация сложная. Ник со вздохом кивнул. — Давай к нашему разговору. — Она решила сменить тему и поглядела на полки. — Что это там за книга? У Ведьмы такая же спрятана. Помню, она не разрешала мне её трогать, но всё говорила о её значимости. Ник подошёл к шкафу и выдвинул корешок. На обложке показалось рельефное изображение уробороса. — Это реликвия уже моей семьи. Предки были из лужичан — сербы, но выходцы из румынских земель, осели в Германии. — Он в раздумьях замер, не решив, достать книгу или нет. — У них достаточно своих познаний в магии. Там она значительно распространена даже сейчас. — Расскажешь подробнее? — осторожно поинтересовалась Руфь. Ник кивнул и, задвинув книгу обратно, уселся на своё излюбленное кресло, начал разводить костёр. Руфь в предвкушении устроилась на скамейке. Хотелось отвлечься от всех проблем, подумать о чём-нибудь другом да и просто — наслаждаться обществом друг друга. — Эту книгу мои предки привезли из Румынии, на ней тоже знак уробороса. Он возник на стыке культур, в глубокой древности, и стал универсален. Вот, он столкнулся со своим аналогом на наших землях — я про тот медальон, что был у Ведьмы. На самом деле это две копии той оригинальной книги. Одну копию как раз привезли, вторую сделала Ведьма, считая, что она должна принадлежать мне. Оригинал остался где-то там в Германии или даже вернулся на Балканы — в Венгрию или Румынию. — Ник сделал паузу и помешал палкой костёр. — Чтобы понять суть истории и народа в целом, и семьи, пришлось поизучать румынскую мифологию. Она, как оказалось, довольно близка к нашему мировоззрению. Например, злые духи на земле — черти, некогда упавшие с небес. Сейчас взялся за скандинавскую. Собственно, руны… Ник чуть усмехнулся, поглядев на Руфь, а та активно закивала: об этом говорила Ведьма, когда стало известно о том, что в Диану вселился злой дух. — Мифы правдивы? — осторожно спросила Руфь. — Сложно сказать. Некоторые могут быть неактуальными, некоторые уже не проверить, хотя я готов в них верить и так. — Это в какие? — У румын есть легенда о том, что цыганский народ произошёл от одной из дочерей Адама и Евы и дьявола. — И к чему это? — Помнишь бабушку Йоганнеса? Баба Тоня. Приходила к твоей бабушке поболтать, ещё голос такой мерзкий. Одевалась так пёстро, что аж глаза болят смотреть. Жила на конце деревни, дом с подсолнухами. Руфь задумалась, а потом кивнула. И правда, встречала она бабушку Йоганнеса, пока того ещё не забрали из детдома. — Она цыганка. Цыгане раньше жили далеко, табором около деревни Дальней, нашу никак не трогало, хотя многие ходили к ним погадать или ещё чего. Кто нашу Ведьму боялся — что цыгане украдут, не боялись. А её поколение вон какой дом здесь отстроило. А уж не живёт никто… — Да он внешне вообще не похож на цыгана! — заявила Руфь. — А что происходит от дьявола — похоже. — Ему бы тогда в коня обращаться, а не в птицу. Они синхронно усмехнулись. Костёр стал разгораться, искры взлетали к потолку и исчезали. Вечерело, и дом стал остывать, а от огня шло приятное тепло. — Сложнее только разобраться во всех исторических деталях. Да и копия хранит в себе далеко не всё. Эту книгу писала моя прабабушка Илина, сестра прадедушки Григора. Их семья многие века поживала в деревне у южных Карпат недалеко от Дуная. Многие её заметки и рукописи не сохранились или остались где-то там, когда её брат в начале Первой мировой войны решил, что стоит перебраться на территорию будущих победителей — в Германию, тем самым обезопасив себя. В дороге она умерла. Григор присоединился к сербо-лужицким общинам в Германии, там и остался, взяв фамилию Кравц. В начале Второй Мировой войны был отправлен в Румынию. И вскоре погиб от ранений на родных землях. Руфь внимательно слушала. Сложно представить, сколько хитросплетений таится в каждой истории, в истории каждого. И что Ник собрал в себе кровь стольких этнических народов. Чувствует ли он свою историю? — Они жили на территории Трансильвании. Эта местность, думаю, знаешь, чем и кем знаменита. Личный дневник это или художественное произведение — сложно проверить. И, кажется, Григор что-то добавил и от себя уже после переезда: добавлены описания Вальпургиевой ночи, разные пасхальные церемонии — всё это по лужицким традициям, в Румынии иные представления. — Ты хотел бы там побывать? — спросила Руфь. — В тех местах, где жили предки. Ник пожал плечами. — Может, и да. Может, и нет. Руфь удивилась такому равнодушию, но подумала про себя, что оно скорее связано с отсутствием возможности это осуществить. Отправиться за границу — дорогое удовольствие. Если б не стоял вопрос денег, пожалуй, ответ был бы иным. Отправиться в школу и в детский дом, чтобы узнать больше о жизни Ведьмы, куда проще, чем ехать за три девять земель. — Что написано в книге? — спросила она, чтобы не заострять внимание на ещё одной тяжёлой теме. — Мне не удалось полностью её прочитать. В ней ещё много чего есть для изучения или разгадки. Это похоже на сборник недлинных рассказов о разных событиях, связанных со сверхъестественными существами или колдовством. — Получается, твоя прабабушка была ведьмой? Ник нахмурил лоб, задумавшись, а потом ответил: — Всё же нет. Она участвует во всех рассказах скорее как свидетель или второстепенный участник. Хотя о некоторых особенностях она так осведомлена, что сложно поверить, что она не причастна. Ник сделал паузу, думая, что рассказать. — Больше всего я обратил внимание на её рассказы про волков-оборотней. Приколи́чи, триколи́чи, выркола́ки и другие… Вырколаки интересны тем, что вызывают затмения. Илина пишет о некой девушке по имени Дэкиэна, которая стала вырколаком, нарушив запрет о прядении по вторникам. После этого она спала три дня, а её душа по спрядённым нитям взбиралась на небо и стала пожирать солнце, так быстро, что боялись — она не оставит ни кусочка, подберёт каждую крошку, и мир погрузится во тьму. Рассказ Ника плавно лился под треск костра. Воображение во всполохах огня создавало причудливые образы. — Люди стали бить в колокола, греметь вёдрами, посудой — так пугают вырколаков. Ничего не помогало, пока сама Илина не перерезала все до единой спрядённые нити, по которым Дэкиэна взбиралась на небо, на мелкие кусочки. Душа Дэкиэны свалилась с небес, и она проснулась. Руфь выдохнула. Она с замиранием дыхание слушала рассказ. — То, что пишет Илина об оборотнях, кстати, очень похоже на то, что мы называем фамильярами, — тоже сделав паузу, заговорил Ник. — Обращаться могли не только в волков, но и в других зверей — кошек, собак, змей, рысей. Самыми сильными считались волки и в то же время неуправляемыми — ни один колдун не мог получить их себе в помощники. Волкам покровительствовал Святой Пётр. Илина пишет, что такого волка нужно ранить, и он обратится в человека. Пишет, что она вскоре на глаз научилась определять такого волка в стае и верно указывать на него охотникам, чтобы те лишили стаю вожака, и было проще отогнать волков от пасущегося скота. — И правда, похоже на наши представления. В других странах, в другое время — почти всё также. — Складывается впечатление, что она сама была вырколаком или другим оборотнем. Фамильяром, как и я. Быть может, это передалось как раз через поколение моей бабушке. И, с учётом того, что и Ким был фамильяром, вдвойне передалось мне. Да ещё и с альбинизмом в придачу. Ник вновь замолчал и поглядел в окно на улицу. На деревню уже опустилась ночь. Горели фонари и окна в домах. — Вот такие дела, — наконец, улыбнувшись, заключил Ник и перевёл взгляд на Руфь. Руфь полностью погрузилась в рассказы о далёких землях, глядя на костёр, позабыв о том, что произошло с утра. Из-за насыщенности дня одолела сонливость. Она с трудом подавила зевок, но Ник это заметил и подхватил. — Пора спать! — сказал он, поднимаясь с кресла и разминая спину. Костёр почти догорел. Почувствовался голод — и в целом, Руфь потихоньку возвращалась к реальности: в памяти всплывали всё невесёлые события, опуская с небес на землю. Ник отошёл куда-то, потом вернулся с подушкой и положил её на кресло. — Возвращайся-ка домой. А я тут спать буду, — сказал он и в ответ на немой вопрос Руфи о том, будет ли удобно, обратился в кота и запрыгнул на кресло, разлёгся на подушке. Несколько секунд Руфь стояла в замешательстве, а потом расхохоталась, зажимая рот рукой. Ну конечно, как она не догадалась! В таком виде Ник где угодно может устроиться удобно, не то что она. Она коснулась рукой его шерсти, пожелала спокойной ночи и направилась к выходу. — Я люблю тебя, — сказала она, остановившись в дверях и поглядев на Ника. Тот уже уткнулся мордой в хвост, готовясь заснуть. Услышав слова, он встрепенулся и поднял голову. Спрыгнул с кресла, вновь стал человеком и подошёл ближе. — Я тебя тоже. Руфь зажмурилась от счастья, когда почувствовала его поцелуй на своей щеке, а в груди вновь разгорелось давно забытое тепло. Приоткрыв один глаз, извернулась, положив ему руки на плечи и, встав на мысочки, коснулась губами его губ. Ник прижал её ближе к себе и ответил на поцелуй. — Теперь точно спокойной ночи, — прошептала Руфь, сквозь щели глаз заглядывая в его глаза. Опустилась на пол и выдохнула. Сердце давно сбилось с ритма, а с лица не сходила улыбка. Даже через полумрак она заметила, как Ник покраснел и тут же отвёл взгляд. Как она любила видеть его таким, а не неприступной глыбой изо льда, из которой и слова не вытянешь. Последнее — точно не про сегодняшний вечер. Кажется, за него Ник наговорился за все предыдущие дни молчания. — Опять превращаться из-за тебя, — весело проворчал Ник, и направился обратно к креслу, начал поправлять подушку. Руфь рассмеялась и, наконец, вышла из заброшенного дома.