you can do better than that

чанбин спит. хотя, можно сказать, что пытается — сон лениво заволакивает его медленно дрожащие веки с коротенькими ресницами, и минхо дуется слегка, пальцами настойчиво оглаживая чужую руку, перекинутую тяжёлым весом через свою талию. подушечки порхают под рукав ночной футболки, где жар от знакомого тела точечно скапливается в складке подмышечной впадины, и с чувством одновременных удовлетворения и вины минхо гладит широко покрытую мурашками от его манипуляций кожу. минхо не может понять, как себя чувствует. на поверхности лежит две проблемы: чанбин очевидно устал и хочет спать, и минхо не хочет его тревожить, хочет быть заботливым хеном и дать трудяге поспать, он знает, как сильно сдавливает виски у младшего, и как рано тому надо будет вставать (впрочем, минхо тоже, но минхо не хочет спать — потому что это прямая дорога к быстрому наступлению завтра. и если есть шанс, что это амбивалентное чувство, что сейчас сжимает его клещами дискомфорта, перенесется на завтра, минхо согласен только не спать или — никогда не просыпаться); и минхо отчаянно нуждается в чем-то от чанбина. он не знает в чем. но прижатого к нему тела недостаточно. тело зудит от этой недостаточности неясной природы, и минхо шумно вздыхает, переворачиваясь на бок и обнимая чужую широкую спину. чанбин вздыхает, почти так, словно ему надоело, что минхо вертится как юла и мешает ему, но затихает и касается своим носом носа минхо. никакой удачи для минхо. нос зудит и по ощущениям раздувается от соплей, а глаза угрожающе наполняются слезами, и минхо закрывает их, надеясь остановить процесс, но безуспешно. слезы текут, и он боится вдыхать носом — не в такой критичной близости к чанбину, он догадается, он услышит, он забеспокоится. «разве это не то, чего тебе так хочется?» минхо раздумывает, чего хочет. провести рукой по чувствительной шее? зацеловать местечко за ухом, отчего чанбин моментально обвиснет в его руках тряпичной мычащей и скулящей куклой? забраться руками в боксеры и ощутить чувство собственной важности от того, как влажно и горячо там будет от таких простых манипуляций? минхо плохо и хорошо от этих мыслей. плохо, потому что это, очевидно, неправильный эмоциональный фон для такого. он не хочет снова использовать чанбина и его светлые ассоциации с сексом, чтобы почувствовать себя лучше. минхо даже не возбуждён, он просто зудит от ощущения, что делает всё в своей жизни неправильно. может быть, для него неправильно быть с чанбином. дыхание младшего становится глубже, как бы напоминая ему об объекте его мыслей, и минхо выпускает полуистерический смешок, больше напоминающий всхлип. он мечется от мысли к мысли, стараясь убежать от этой, ужасной, от которой слезы держать стало невозможно, в груди разлился обжигающий свинец и вина, тяжёлая вина опустилась на уставшие плечи. — бинни, — минхо шепчет, надеясь, что чанбин не услышит, но все ещё давая себе шанс получить то, что он так хочет, но что тоже окрашено виной. ресницы чанбина дрожат, и он лениво открывает один глаз, а затем в спешке приподнимает голову и оценивает состояние минхо, так, как минхо сам не смог оценить себя. в его глазах он не видит удивления и раздражения, только беспокойство и любовь, и минхо задыхается всхлипом. — что..? — сипло отзывается голос чанбина. — я не знаю, — минхо воет тихонько, когда его затылок тянут ближе в попытке успокоить. — я не знаю и я ненавижу это, бинни… — это связано с нашим разговором вчера? — губы чанбина тепло впечатываются в висок, но даже от этого не становится теплее и менее страшно. — я не знаю, бинни, я не знаю, не знаю, — минхо повторяет, цепляясь за футболку младшего. — ментальное состояние — от одного до десяти, не думай, отвечай, — уверенный голос требует от него ответа, и минхо отключает голову, позволяя рту выдать то, что нужно. — два..? — минхо сглатывает соленое содержимое носоглотки. — мне нужно, чтобы ты перевернулся на спину, мин, — чанбин чуть приседает, упираясь ровной рукой о подушку, и мягко опрокидывает минхо снова на спину. — умница. ты большая умница, делаешь всё именно так, как нужно, я так горжусь тобой, — чанбин больше не сонный. он властно и уверенно говорит, и минхо корчится в агонии от того, что позитивные чувства от этого не переключают негативные, а лишь вмешиваются в тугой клубок, отвратительно раздавливая его. — не работает, бинни, сделай, чтобы прошло, — минхо хныкает, упрямо встряхивает ногой — он бы топнул, если бы стоял. голова в облаках. в густых и неправильных и громких — грозовых облаках. — слушай меня, мин, — чанбин упрямо повторяет, — твое тело, от одного до десяти, — чанбин не трогает его, но заставляет минхо обратить внимание на себя. на то, что он себя совсем не чувствует больше. — два..? — его грудь сжимается спазмами. — заставь это исчезнуть, пожалуйста, — минхо давно не рыдал так. на спине, позволяя слезам затекать в уши. его чаша просто переполнилась. тело не слушается, зудит и вибрирует, и он хочет разнести все на своем пути, встать и уронить все вещи с тумбочки, ударить все подушки, пнуть кровать, сорвать все плакаты и картины, разбить фотографии. и одновременно он не может двигаться. он заперт. изолирован. ничего, на что способно его тело, не может убедить его мозг в том, что даже если бы он и был в опасности, он бы смог себя защитить. чанбин осторожно тянется к ночнику с рыбками, плавающими по кругу, погружая комнату в мягкий аквамариновый свет. — можешь открыть глаза и перечислить пять вещей, которые видишь? — минхо узнает упражнение моментально и только сейчас приходит к осознанию, что он дрожит и задыхается. его глаза панически гуляют по комнате. — ночник, — сипло выдает, хватая затем воздух, — мой рюкзак, книга на столе, ночной монстр из вещей на стуле, я не знаю, что ещё, — слезы неконтролируемо текут по его щекам, и он не может сосредоточиться на высматривании вещей больше. по крайней мере, он так думает. — ну же, мин, в нашей комнате полно вещей, ещё одна..? — глупость вместо прически на твоей голове, — почти зло отвечает минхо и всхлипывает, — я же сказал, не знаю, мне... боже… пока минхо снова не начал задыхаться, чанбин продолжает. — четыре вещи, до которых ты можешь дотронуться. минхо первым делом оглаживает простыню. — постель, — шепчет, набирая побольше воздуха, — твоя футболка, стена, — в ладони минхо что-то шевелится и он оглаживает это, понимая вдруг, что все это время чанбин держал его за руку, — твои пальцы. — три звука, которые ты слышишь, — минхо ощущает, что дышать стало немного легче, и послушно прислушивается. — мое сердце, дождь, ночник тарахтит… — старый, детский, работает с божьей помощью. родной. рыбки плывут по кругу, по которому за пластиком вращается пленка с рисунком, и этот процесс издает теплый, почти бурлящий звук, как будто что-то варится в ведьминском котле. — умница. два запаха, которые ты чувствуешь. минхо почти ничего не чувствует с забитым носом, но наклоняет голову чуть в бок и настойчиво вдыхает. — шампунь, — им надо сменить наволочки, срочно, иначе лицо минхо обсыпет болючим акне. — это носки на тумбочке..? — в его голосе даже слышится возмущение. — фу. чанбин слегка смеётся. — одна вещь, которую можешь попробовать на вкус, — минхо облизывает губы и чувствует соль. — соль, — отвечает и делает глубокий вздох. чанбин кивает, сжимает его руку, и минхо отчаянно цепляется за свое состояние, боясь сползти обратно в паническую атаку. — хочешь, я лягу сверху? —чанбин не успевает договорить, как минхо кивает и дёргает его вниз. под тяжестью минхо продолжает тихо плакать, крепко обхватив чужую талию. руки чанбина подползают под его плечи, плотнее прижимая его к теплой шее. — лучше? — скрипит чанбин в его ухо, и минхо кивает. — что случилось в этой прекрасной голове? — я думал… что все вокруг меня должно исчезнуть. потому что я не заслуживаю. и ты тоже, потому что… я не стою ни тебя, ничего, ни этой жизни, и я не хочу просыпаться, и я не чувствую себя так все время как раньше, бин, но я боюсь, что это снова… снова будет тем, как я живу день ото дня, я не могу больше, я просто не могу, — чанбин затыкает его нежным чмоком в дрожащую нижнюю губу. — давай позвоним твоей терапевтке утром. ты не вернёшься к тому, что было раньше, нет, детка, один-два раза не значит, что ты снова на тридцати шести баллах по шкале депрессии Бека. я не позволю, окей? минхо кивает снова и крутит эту мысль в голове. одна мерзкая всплывает снова, «может быть, для него неправильно быть с чанбином», но затыкается, когда он собственнически сжимает чанбина сильнее и шипит на эту идею про себя, громко, словно эхом отбивая по всем закоулкам чертог разума ядовитое «да как ты смеешь?!». — давай я схожу за водичкой и ты попытаешься снова уснуть? я обещаю, я никуда не пропаду, мин, и твои ментальные проблемы не определяют тебя, как человека. я влюблен в тебя, и депрессия и тревога никогда на это не влияли. они не ты. минхо хлюпает носом и снова кивает. во рту соленая пустыня. «депрессия и тревога — это не я.» минхо пробует эту мысль на вкус, и она все такая же полуфальшивая, как и раньше. это как пытаться заставить себя полюбить овощи во время диеты. ты знаешь, что они полезны и нужны тебе, но ты не научишься наслаждаться ими, пока не научишься не делить еду на правильную и неправильную.

***

он как будто совсем другой человек. и часть его понимает, что это нормально. что он может быть чувствительным, разваливающимся, задыхающимся в одной кровати с чанбином и жёстким, язвительным учителем для не понимающего, во что он, собственно, ввязался, стажера, буквально двенадцать часов после, собственно, первого своего состояния. он краешком сознания надеется, что не совсем запугал бедняшку своей строгостью. — кошмаришь мини-миньона? — чонён чуть наклоняется к нему, чтобы спросить, когда проходит мимо него в кладовку за новыми фильтрами. — кошмарю? — минхо неискренне удивляется. хорошее слово, кошмарить. минхо кошмарит всю его жизнь. и даже не в именительном падеже, а в винительном. все вокруг кошмарит минхо. до злости. до ужаса. до «бей или беги», а иногда и «кусай или беги». логично, что маскировать это проще, пытаясь кошмарить других. но он это проходил. он больше так не хочет. это не работает. это делает его тем, кем он так боится быть в чужих глазах. — может быть и кошмарю, но он скажет мне спасибо, получив бесценный опыт. — ав, — чонён роется в коробках, недавно прибывших в кафе. — заботливый лино-сонбэним. мой лино-оппа, — чонён хлопает его по плечу. — я благодарна тебе за то, что ты кошмарил меня целый день, пока не осознал, что в этом нет необходимости, потому что мне никакая заноза в заднице не помеха. — о-о, ты думаешь, ты так хороша, — минхо игриво приподнимает бровь. чонён хлопает ещё раз. — да. минхо чувствует, как выставленные с самого утра коготочки снова поглощаются мягкими подушечками. он неосознанно расслабляется. — я волнуюсь о чонинке, — внезапно, с самым ненавистным минхо выражением лица (потому что она становится похожей на грустного хомячка и у минхо слабость к милым вещам) говорит чонён. — я знаю, что тебе не все равно на такие вещи, не мог бы ты присмотреть за ним? не хочу, чтобы он перетрудился и лишился работы, насколько я знаю, ему едва хватает на квартплату. чонён и чонин пришли в разное время, но стали близнецами этого заведения. чонён обучала чонина вместе с минхо, даже когда своих дел было по уши и выше, и минхо знает, что она волнуется, он — тоже — волнуется. чонин яркий. яркий, смешливый, немного неловкий и пару раз разливал на себя кофе, но в то же время уверенный, но минхо видит, что несёт чонин с этой самой уверенностью. чонин уверенно говорит всем, что он справится. он заставляет других верить в него с почти отчаянной настойчивостью. минхо с грустью думает, что это отвод глаз, что это попытка убедить. в первую очередь себя, и минхо хорош в том, чтобы видеть такое. рыбак — рыбака. с уверенностью чонин также незаметно для себя проносит дрожащие руки, не мотивированные его неловкостью, лишние дозы кофеина, тяжёлую сумку с учебниками по праву, нужду быть лучшим во всём, бегающие глаза, фальшивые улыбки, тонкие запястья и неправильно, непривлекательно выпирающие скулы, а также чересчур сильно сжимающие бумажные стаканчики руки — как сейчас. минхо плавно подмечает, как горячий кофе норовит перелиться на бледные пальцы. — это не тот сорт кофе, что я люблю. переделай, — мужчина даже не смотрит на чонина, что-то печатая в своем телефоне. минхо подходит ближе и с ужасом замечает, как чонин дёргает рукой, сжимая губы в тугую полоску, несколько раз, словно уговаривая себя не вылить напиток в самодовольное лицо. ли мягко кладет свои пальцы на чужое запястье. — извините, проблемы с поставками. я администратор, к сожалению, сегодня вы можете взять только этот сорт, — минхо вежливо, но строго разговаривает, расжимает пальцы чонина и толкает стакан клиенту. минхо отвратительно сильно не хочет, чтобы чонина кошмарили. насколько минхо мог заметить, для этого посетителя чонин переделывает уже второй кофе, меняя сорта. мужчина поднимает глаза на минхо и замирает. минхо уверенно протягивает ему стакан, надеясь, что в его лице правильно читается «бери или проваливай». — приходите завтра, — ни в коем случае, — обещаю, завтра будет вкуснее. чонин всё ещё стоит и сжимает губы и руку, словно всё ещё борется с желанием плеснуть что-то горячее. мужчина окидывает их взглядом, берет стакан и улыбается. — так бы сразу и сказали. обязательно приду, у вас тут очаровательные работники, — говорит сахарно, осматривая минхо с макушки до талии, покуда может достать цепким взглядом, подмигивает. у минхо мурашки по коже. отвратительно. каким бы блядским ежом он себя не выставлял, люди пытаются с ним флиртовать. и он знает, что они надеятся сделать — приручить его, сломать его, сделать его послушным. минхо тошнит, и судя по тому, что чонин закипает рядом, того тошнит не меньше. когда мужчина отходит, минхо под пристальным взглядом чонён подзывает стажера. — вперёд. чонён поможет. он тянет чонина в сторону от его рабочего места, вытаскивает из витрины самый красивый и крупный пончик, и принимается вымещать свою злость на кофе-машине. — пошли присядем, и ты поешь, инни, — с пончиком и флет-уайтом в руках минхо толкает оцепеневшего яна к выходу к столикам. они сидят в тишине несколько минут, в самом уголке зала, из колонки над ними играет любимая песня чонён. чонин дырявит глазами пончик. — хм. хочешь подрабатывать дыроколом пончиков? — а? минхо кивает на тарелку. — ты смотришь на него так, словно хочешь пробить в нем ещё одну дырку. чонин растягивает губы в улыбке, но моргает слишком часто по скромному мнению минхо. — прости, я… это ужасно, я уже начал ему грубить, я… — нет ничего плохого в желании плюнуть клиенту в кофе, когда он необоснованно груб с тобой и изощрёнными манипуляциями пытается вывести тебя на эмоции в попытке лоховского флирта, — чонин всхлипывает. — ты тоже заметил? — чонин шепчет сквозь смешок и неловко ковыряет бумажный лист, на котором разместился теплый пончик. — у некоторых людей странные кинки. — он приходил сюда в твои выходные и пытался флиртовать в открытую, а когда я стал отшучиваться и менять тему, заставлял меня переделывать напитки. минхо понимающе кивает. — чонин, я здесь, чтобы решать подобного рода проблемы. — я знаю, но… — без но. это не твоя работа. — это не должно меня так волновать, ведь так? — чонин поднимает стакан, но не пьет. — что ты имеешь в виду? — минхо изучающе смотрит на него. чонин уже полностью взял себя в руки. его выражение вернулось к уверенному. минхо готовится к волне уверенности, с которой чонин будет убеждать себя и его, что все в порядке. — я должен быть готов к такому. это часть работы. такие люди, — чонин пожимает плечами. — я знал, куда шёл. — чонин-а, ты слишком умный парень, чтобы идти по тропе виктимблейминга. он мудак, и ты не должен терпеть мудаков. — и что я должен, перенаправить мудака на тебя? а ты, ты должен терпеть мудаков, получается? минхо вздыхает. — нет. и не собираюсь. но я должен помогать вам и проблемы с клиентами по специфике моей работы здесь должны проходить через меня. чонин моргает снова. — спасибо, хён. — ты справляешься, чонин. хорошо справляешься. даже тогда, когда не должен. даже когда оно того не стоит. я знаю, что это звучит противоречиво от меня, потому что я учил тебя быть ответственным и работать как следует ради этого кафе, но ты можешь немного расслабиться. ты, из всех, больше всего этого заслуживаешь, — минхо спокойно произносит каждое предложение. это напоминает ему о всех тех разах, когда чанбин убеждал его в этом. только сейчас он действительно понимает, что значит верить в другого человека так. — я люблю это место и стал админом здесь только потому, что это место ощущается как семья. это редкость, поверь, в этой сфере. мы заботимся друг о друге, потому что только так мы можем работать как следует. чонин поднимает на него взгляд и минхо не знает, что тот хочет им передать. но лисьи глаза впервые за некоторое время окрашиваются во что-то светлое, и с них спадает толика усталости. — спасибо, хён, — чонин кивает ему в благодарность и осторожно и неуверенно прицеливается, куда бы укусить бедный пончик. — ешь, инни. поверь, ты не ты, когда голоден. они рассыпаются неудержимыми от внезапности, но стесненными ситуацией хохотками, и чонин чуть не роняет присыпку со своих губ, наскоро их облизывая. минхо плавно ощущает, как тяжесть защитных иголок наконец-то отпускает его. он расцветает в заботе о других. он расцветает, потому что где-то в укромных закоулках чертог его разума протягивается длинная и пока что тонкая ниточка, связывающая его заботу с шатким самоощущением, и именно так, трепетно и через общение, заботу, минхо понимает, насколько он важен. насколько он ушел далеко от того, во что почти превратился. насколько имеет смысл то, что он делает каждый день. насколько он может собой гордиться.