you can do better than that

дрожащий резкий выдох после надолго задержанного от нервозности дыхания оставляет на экране телефона, приближенного к лицу минхо максимально близко, серую дымку конденсата. он пялится на пожелания своих учеников ему скорейшего выздоровления несколько секунд, а затем громко охает, потому что пальцы внезапно расслабляются, видимо, не выдержавшие долгого напряжения, и телефон плюхается ему прямо на нос, ещё и сползая по кончику и стукая его в переносицу, прежде чем по лбу укатиться на подушку. — у-у-у, — минхо на ощупь находит телефон и с возмущенными и болезненными стонами переворачивается набок, подпирая руку с телефоном о подушку чанбина. читает сообщения и закрывает чат своего танцевального класса, чтобы не видеть. не видеть и не чувствовать вину. он не болеет. у него просто слишком много мыслей в голове. мыслей, которые вызвали несколько подряд кошмаров сегодня ночью, от которых минхо проснулся настолько искупанный в чувстве вины, неполноценности и неправильности, что его хоть выжимай. и то, руки для этого должны быть сильными, так как все эти чувства склизские, вязкие и по ощущениям перманентно въевшиеся. он же не должен объяснять каждому, перед всеми оправдываться, что эти чувства парализовали его настолько, что он даже поесть сил в себе найти не смог? этого достаточно, чтобы люди поверили, что ему реально плохо? их не должно волновать, по какой причине, верно? часть давления спадает. минхо почти до конца убеждает себя, что сегодня может позволить себе быть, даже если не способен выполнять свои обязанности. что никто на него не злится. что его всё ещё любят и что он всё ещё ценен достаточно, чтобы спустить ему его слабости. минхо несколько раз поглядывает на время в уголке экрана его смартфона. чанбин должен прийти домой через полчаса. и минхо очень сильно хочет поскорее вывалить то, что клубится внутри него — вверить себя в сильные руки, которые хорошенько выжмут из него мерзкую слизь. очень сильно хочет и очень сильно боится. боится испачкать этими чувствами эти сильные руки с нежными и заботливыми пальцами. боится оказаться слишком. боится довериться и оказаться выброшенным, или неаккуратно засунутым в стиральную машинку, которая без эмпатии и любви выстирает его от всех его тяжелых эмоций, при этом смывая часть цвета, ведь основная цель — чтобы минхо снова стал носибельным. боится, даже если знает, что единственный способ победить страх и тревогу — это действовать вопреки им и смотреть вглубь слов и действий, а не только в свои реакции. он знает, что чанбин — не она. чанбин, и минхо повторяет это как молитву — сильные и заботливые руки. она — стиральная машина с максимальной температурой и режимом отжима, заставляющим с поверхности слететь все полотенца. — минхо? — голос на другом конце провода дрожит, и в перемешку со всхлипами и громкой музыкой кажется весьма потерянным. — минни, детка, мне... мне нужна помощь? — соен, я же просил больше мне не звонить, — и не называть меня "деткой" — проносится в голове, но минхо не успевает это сказать, как девушка рассыпается в извинениях. минхо тянется к кнопке сброса незнакомого номера. он лежит в кровати комнаты, которую он снимает у пожилой женщины, и его плечи затекли от неудобного матраса, и ему вставать в утреннюю смену, и... — ты же знаешь, я никогда бы не стала звонить тебе по пустякам, особенно после того, как ты сказал, как тебе дискомфортно и что ты хочешь пространства, — минхо слегка вздыхает со смешком на губах, искаженным изумлением. он устал, что его "нам нужно расстаться, соён, я больше не хочу видеться с тобой, не хочу получать звонки от тебя, не хочу, чтобы ты приходила ко мне на работу" девушка всё ещё не слышит. всё ещё это не доходит до неё. может он что-то неправильно говорит? — мы оба знаем, что это неправда, — она часто звонила ему по пустякам. она часто виной вытаскивала его на разговор. — прости. прости меня, но в этот раз ты правда... нужен мне. я на вечеринке, ну, у юнги, и я закрылась на втором этаже в туалете, — минхо слышит, как открывается кран и вода плещется в раковине. — я думаю, мне что-то подлили в соджу. меня тошнит, и я... я пыталась написать сообщение, но пальцы не слушаются, слова не собираются, прости... минхо чувствует вспышку беспокойства. он плавно садится на кровати. — забери меня, мин, пожалуйста. мама не должна видеть меня такой, ты же знаешь, как сильно она будет кричать, а я не выношу этого, она убьет меня, и... — юнги живёт далеко, я не смогу доехать быстро, метро закрыто, и у меня нет денег на такси, — минхо горько бормочет и набирает сообщение чану, который публиковал в инстаграм истории с той же вечеринки, о которой говорит соён. — повиси, я что-нибудь придумаю, хорошо? — мин, я подожду тебя в туалете, только приедь, ты мне очень нужен, мин, — минхо вздыхает и просит ждать. соён закашливается и снова включает воду. вы: ты видел соён? чан: да? её сложно не видеть, она в центре внимания. вы: она позвонила мне и сказала что кто-то подмешал ей наркотик в напиток и что ее нужно забрать. я далеко. и я не хочу ее видеть. но я не могу оставить ее в опасности... чан: ... чан: мин, мне жаль чан: мин, я вижу её сейчас чан: она не в ванной, она на кухне с юнги, и выглядит это так, будто она выманивает тебя сюда вы: что это значит? чан: она еле сдерживает хохот чан: и держит палец на губах юнги чтобы он молчал чан: я не знал, что она собирается тебе звонить вы: понятно чан: мне жаль вы: она видела тебя? чан: сомневаюсь чан: что ты собираешься делать? вы: бросить трубку и прогулять завтрашнюю смену чан: она ужасная. хочешь, я приду? я не пью, я вроде как хенджинов водитель вы: я не знаю. скорее всего, нет. — соён, — минхо обращается к девушке, снова открывая вкладку со звонком, и слышит как ее влажный всхлип сопровождается чьим-то смешком на фоне. — чан на вечеринке, я уже связался с ним, он идёт наверх, чтобы забрать тебя. все будет хорошо. — минни, но... мне не нужен чан, нет, только не чан. ты же знаешь, он ненавидит меня, он... — он заберёт тебя. он не пил сегодня. я даже до утра не успею к тебе приехать, он уже там, либо ты соглашаешься, либо я ничем не могу тебе помочь, — минхо плохо контролирует раздражение: оно пробирается через его беспокойство в голос твердостью, о которой он раньше даже и не мечтал с соён. — иди нахуй, ли минхо, я всегда знала, что тебе плевать! — гудки. минхо вздыхает. чан: у кого-то обламался пранк. она в ярости. что ты сказал? вы: можешь сделать мне одолжение? чан: что угодно, чувак вы: скажи ей, что ее манипуляции подешевели в сто раз с последнего нашего разговора чан: будет сделано. может добавлю пару ласковых от себя и в сторону юнги. только я не уверен, что она ему сказала... кровать скрипит под ним, когда он снова ложится. экран телефона противно режет светом в глаза, и минхо хочет выключить звук и заблокировать новый номер, как ему приходит собщение. фото. соён в объятиях двух мужчин. на фото ещё закат, и они втроём в бассейне, и соён смотрит на него с вызовом, пока другие два участника ее постановки жарко прижимаются губами к её шее и плечу. "разве не этого ты всегда хотел? я сделаю это ради тебя. нахуй эксклюзивность? это тебе нужно? тебе мало меня? ну, вперёд. только мы будем равными. разве ты не видишь, скольким я жертвую ради тебя? прекрати вести себя как ребенок. говори со мной." минхо тошнит. он бы хотел ненавидеть соён за то, что она решила использовать это. она жалела его, она гладила его по волосам, когда он приполз к ней с извинениями за чувства, которые у него промелькнули к чану. он знал, что она будет ревновать, он знал, что он безнадежно очевиден, он боялся, что она никогда не поверит ему, если он будет оправдываться тем, что любит её всё ещё также сильно, что он не специально. это был первый раз, когда она поверила ему. минхо всё ещё может представить тонкие пальцы на своих щеках и лицо полное — как оказалось, лживого — сочувствия, которым она одарила его тогда. он плакал отвратительно, гадко размазывая слезы по её рукавам, и она жалела его. "минни мне так жаль, бедняжка. я не могу представить, каково это. твое сердце наверняка разрывается. но всё хорошо, всё в порядке. я знаю, что ты всегда выберешь меня". новое голосовое сообщение. "детка? детка, ты ЕБАНЫЙ ТРУС" — ее голос скатывается в смех, и минхо чувствует слезы на своих щеках. он не хочет думать об этом сейчас. он не будет думать сейчас об этом. ему не нужно думать об этом, и если он захочет (а он искренне, всей душой хочет), ему никогда не придется. потому что, если его так трудно любить, если его невозможно принять, если это действительно так, то минхо просто больше никогда никому не поверит. не поверит, что есть хоть малейший шанс, что он этого заслуживает. она права. он трус. он больше никогда не полезет туда, где его не ждут. к черту эту блядскую любовь. тошнота подбирается к горлу минхо, и он с усилием глотает слюну, проталкивая ком обратно. он вспоминает это добровольно. напоминая себе, что в отличие от неё, чанбин знает о минхо больше, чем она, потому что она не хотела знать больше, чем позволяла ей её жалость и жажда контроля. что чанбин никогда бы не жалел его за чувства. что чанбин знает, насколько важно это для него, что чанбин всё ещё с грустью смотрит на минхо, если они рядом с чаном, потому что чанбину так же горько и обидно, как и минхо, от того факта, что у минхо в конце концов получилось задушить свои чувства к старшему. минхо в противовес думает о том дне, когда чанбин уговорил минхо рассказать чану, почему минхо отдалился. вспоминает, как чанбин держал его за руку, мягко гладил его неравномерно острые обкусанные ногти, пока минхо давился слезами и объяснял чану, что соён распускала слухи о том, что минхо изменял ей с ним. что он боялся, что чан разозлится на него за эти слухи. что этому нет никакого рационального объяснения, но минхо чувствовал необходимость уйти из жизни чана, потому что его убедили, что он там не нужен. чанбин мягко шептал минхо на ушко в тот вечер, что минхо прекрасен. что он заслуживает всей любви, которую только сможет найти. что ему очень жаль, что его любовь к чану растоптали. — ты можешь любить чана, мин. я не буду заставлять тебя выбирать, никогда. у меня нет желания самоутверждаться за счёт твоей жертвы. — я не думаю, что могу, бинни, не после всего, — минхо прячется в шее чанбина. он уставший. он смотрел на чана и не чувствовал ничего, кроме вины, он чувствовал себя неправильно, отвратительно, и он не мог от этого избавиться. — я не хочу, чтобы он думал, что он сделал что-то не так, поэтому я хочу возобновить общение, но каждый раз, когда я пытаюсь потянуть за ниточку своих чувств к нему, я чувствую только то, что она после себя оставила. я вспоминаю, что если бы не я, все было бы гораздо проще. — ты никому не обязан быть проще, мин. "ты никому не обязан быть проще". истина, которую минхо труднее всего принять. возможно, его отношения с чанбином всё ещё живы и цветут как раз потому, что он в попытке заранее избавиться от будущих чувств и романтических увлечений повесил на себя табличку с огромными буквами "я сложный, смирись или проваливай". это что-то, во что он поверил, будучи уверенным, что никому не нужна говорящая сарказмом мебель. оказалось, что не для всех минхо — мебель. в это поверить уже сложнее. и минхо чувствует себя маленьким ребенком, мнущимся перед родителем, чтобы напомнить, что вообще-то уже пора бы поесть. "не то, чтобы это твоя обязанность: меня кормить, в прочем, можешь не кормить, но если что..." — мин? минхо не заметил, как чанбин вернулся с работы. — хэй, — у минхо хватает сил только повернуть голову в сторону торчащего в проёме спальни чанбина. внезапно ко всем чувствам добавляется ещё и беспокойство о том, имеет ли он право выводить младшего на эмоциональный разговор после тяжёлого рабочего дня. минхо сжимает губы, чтобы они не тряслись от накатывающих слез. — мы можем поговорить, или ты сильно устал? ментально минхо поглаживает себя по темечку. это правильно. он правильно сформулировал вопрос. даже если минхо невыносимо и он не знает, как будет справляться, если чанбин ответит отказом, минхо всё ещё дал чанбину право выбора. со медленно заходит в комнату и присаживается на пол возле кровати, зная, что минхо не будет счастлив, если он усядется в уличной одежде на постельное белье. он выглядит утомленным, но внимательным. — я немного устал, но у меня хорошее настроение, и тебе очевидно нужно выговориться. ты с самого утра не вставал? — чанбин протягивает ладонь, чтобы смахнуть волосы минхо с бровей, и мягко поглаживает его щеку. минхо чувствует, как его губы слегка надуваются в капризном выражении, и утвердительно кивает. он только выползал в туалет за весь день. и специально не пил воду, чтобы больше туда ходить не пришлось. — окей, чаги, в чем дело? — обещай, что не расстроишься, — надутые губы бережным шепотом выпускают звуки. минхо закрывает глаза. чанбин очерчивает его ямочку над верхней губой и проводит по линии стыка розовой шершавой кожи с обычной. — ты знаешь, что этого я пообещать не могу. но тебя не должно останавливать то, что я могу расстроиться. я взрослый мальчик, я переживу, и я обещаю тебе, что это никак не повлияет на мою любовь, окей? минхо кивает и набирает побольше воздуха. он не знает, как лучше сказать то, что он хочет сказать, но нужда горит в солнечном сплетении с тем самых пор, как он открыл глаза утром. — возможно, я влюбляюсь в чонина, — рука на щеке у минхо замирает, как и его заполошенное сердце. чанбин несколько секунд гуляет взглядом по стенам в раздумиях, а затем восстанавливает поглаживания. — это плохо? — спрашивает и смотрит минхо в глаза. внимательные глаза рыбки, плавающей в наблюдательной водице. — я не знаю, — шепчет минхо. — я просто думаю об этом. я хочу заботиться о нем. я хочу... я хочу выяснить, каково касаться его. я хочу его в свою жизнь. и я хочу... помочь ему, но я не знаю как. — это нормально, хотеть заботиться о тех, кто нам дорог, мин, — чанбин укладывает голову на локоть, и его лицо так близко. минхо боится, что оно вот-вот исказиться, как происходит в каждом его кошмаре. исказиться злостью, жалостью, недоверием. будто чанбин вот-вот скажет, что минхо путает дружбу с влюбленностью и попросит его перестать заниматься ерундой. минхо пробовал сказать себе то же самое, по привычке. не сработало. — что если я путаю желание его вытащить из похожего дерьма, в котором я оказался когда-то давно, с влюбленностью? — озвучивает минхо, уже чуть более уверенно делясь своими мыслями, но в то же время с сочащейся уязвимостью по поводу своего собственного недоверия самому себе. — это можно только проверить, мин, со временем. почему ты думаешь, что должен разобраться с этим сейчас? — чанбин спокоен. он только пересаживается в позу лотоса, устав сидеть на собственных икрах, и двигается ближе к кровати. — мне... мне кажется, что если я не разберусь во всем прямо сейчас, я потеряю и его, и тебя, почем зря, — минхо позволяет себе всхлипнуть. он руками подтягивает к груди скомканное одеяло, сжимая его правым кулаком со всей силой курсирующих внутри него эмоций. — ты не потеряешь меня, мин. — я чувствую себя жадным. жадным эгоистом. двуличным. я даже не могу принять твою любовь целиком, почему я всё ещё позволяю себе решить, что смогу принять его? или это из-за того, что в этом случае хочу заботиться именно я? я не хочу, чтобы ты решил, что... что тебя недостаточно, бинни, или что я не могу принять то, что ты мне даёшь, потому что... минхо медленно начинает задыхаться. — тш, остановись, — чанбин берет лицо минхо уже в обе руки и мягко целует его в уголок губ, — я знаю. я знаю. мы уже говорили об этом. мне окей в наших отношениях. мне очень жаль, если я не достаточно ясно это тебе показал, — чанбин опускает палец на губы минхо, прося дать ему выговориться. — минхо, я бы с радостью делал для тебя те вещи, которых ты пока что боишься, но даже если бы ты совершенно не нуждался в некоторых аспектах моей заботы, я бы принял это, окей? я не хочу давить на тебя и заставлять тебя делать то, что ты не хочешь или чего ты боишься. начиная от подарков, которые кажутся тебе слишком дорогими, заканчивая выходными с родителями. ком в горле давит на голосовые связки. минхо кивает, не имея возможности выдавить из себя что-то кроме слез. — это о нас. и с нами все в порядке. и ты не жадный. ты — противоположность жадности, как ты не замечаешь? ты даже сейчас раздумываешь, заслуживаешь ли ты получить то, на что у тебя есть полное право, ты невыносимый, аг-х, — чанбин с наигранным возмущением и подавляемой любящей улыбкой кусает его в нос. минхо тяжело втягивает воздух через укушенный красный нос и слегка смеётся. ком в горле все ещё давит. есть ещё вещь, которую он даже в голове озвучивает шепотом. — что если... что если единственный способ, которым я могу ему помочь, это, — минхо закрывает глаза на несколько секунд, промаргивается, убирая слезы с пути — он должен смотреть на чанбина, когда будет это говорить. — что если единственный способ сделать его жизнь немного проще, это — пожалуйста, только не злись, — минхо добавляет с мольбой, — это попросить тебя помочь ему? минхо наблюдает, как чанбин снова задумывается. как его пухлые нижняя губа мнется под его зубами. как брови хмурятся в непонимании. минхо надеется, что чанбин поймет хотя бы часть из того, что минхо пытается попросить, потому что он не знает, сможет ли сказать лучше, понятнее. — ему нужны деньги? — спрашивает чанбин, и минхо выдыхает, с одной стороны с облегчением, с другой — с некой фрустрацией. прямота чанбина в очередной раз напоминает минхо, что он слишком часто ходит вокруг до около, не зная, на что имеет право, а на что нет. — ты хочешь, чтобы я помог тебе помочь ему финансово? — чанбин осторожно уточняет. минхо тянется пальцами ко рту и цепляет сухую кожу рядом с ногтем зубами. — а ты бы... ты бы сделал это? — минхо не открывается от пальцев. — чисто гипотетически, — на всякий случай добавляет. минхо не знает, что делать с собой. со своими зарождающимся чувствами. со своим желанием помочь и своим отсутствием ресурсов. может ли он надеяться на чанбина? в его голове рациональная его часть осторожно шепчет, что он может, если чанбину с этим нормально. — ага, — чанбин отвечает как-то с придыханием и задумчиво всматривается в лицо минхо. — думаю, да, в смысле. это... моя помощь тебе? вроде как. я не вижу причины, по которой бы я отказался. из лёгких минхо пропадает весь воздух, и он как рыбка открывает рот. как рыбка, плавающая в наблюдательной водице, которая не заметила то, что было у нее прямо перед носом. это вообще нормально? то, что сейчас происходит? минхо не знает. не знает, должен ли он вообще как-то это оценивать. он не позволял себе думать, что чанбин воспримет это так. он знал, что есть такая вероятность, но не разрешал своим мыслям забредать в эту сторону. — окей, последний вопрос, и я тащу тебя на кухню завтракать, пока я ужинаю, — чанбин поднимает голову с локтя, и выглядит абсолютно... нормально? минхо недоумевает. как будто этого разговора не было — чанбин выглядит даже.. довольным? — как ты себя чувствуешь сейчас? минхо округляет глаза. задумывается немного, снова шмыгает носом. чанбин плавно встаёт, опираясь на кровать, и осторожно тянет минхо за руку, неохотно отпускающую одеяло. как минхо себя чувствует? словно только что проснулся от кошмара. и ему мягко говорят "куда ночь — туда и сон", ласково возвращая его снова в реальность, которая не ограничена только калечащим сценарием, пускающим его сознание по кругу. — странно, — признается минхо. — с трудом понимаю, что происходит, на самом деле. чанбин улыбается ему. тепло и нежно. со всей серьёзностью, с которой можно тепло и нежно улыбаться. он мягко обнимает минхо, прижимаясь щекой к его щеке. — ну, мы вроде как находимся в процессе обсуждения того, как заведем шуга бэйби, — чанбин заговорчески шепчет ему на ухо, и минхо прыскает от внезапной нелепости происходящего и зарывается в сильное плечо, пахнущее дорогими духами. — ты вот смеёшься, а я серьезно, — но голос чанбина сочится озорством и одновременно принятием любой абсурдности, что может взбрести в голову минхо. — бинни. я хочу есть, — хнычет минхо в попытке сменить тему. — не мудрено. пошли есть. у нас есть куча времени, чтобы обо всем поговорить, — чанбин целует его мочку уха и отстраняется, заправляя несколько прядей, выбившийся из нерасчесанного гнезда минхо, ему за ухо. чанбин ведёт его на кухню. минхо чувствует себя выжатым. но это приятное чувство: его словно нежно отмыли от вязкой слизи в умеренно теплой воде, с любовью отжали, избавляясь с каждым правильным вопросом и словом от мутной воды, пропитывающей его сознание. его мягко разгладили и повесили на теплом солнце, и он не потерял ни грамма цвета. его табличку "я сложный, смирись или проваливай", уже давно заменили на "относиться бережно", и он словно только сейчас это заметил.