White Tee

      Обычная полулитровая пластиковая бутылка. На столе, на полу, за стеклом она кажется такой жесткой. Настолько упругой и почти стеклянной, что даже под прессом вряд ли её можно помять. Прозрачный пластик обманчив. Где можно встретить свое искаженное отражение, разглядеть то, чего и нет вовсе.       Если нажать на бутылку, останется вмятина. Некрасивая, она портит весь презентабельный вид гладкого пластика. Позорная пробоина.       Юнджи нервно крутит бутылку в руках, опускает на пол, затем ставит обратно на сиденье рядом с собой. Наблюдает за неодушевленным предметом, думает, как легко можно сбить эту бутылку на расстоянии пяти метров, а может даже и больше – десяти.       По коридору ходит Хёнджин, туда-сюда. Поглядывает на часы: прошло около получаса или даже часа, когда Сынмина забрали в операционную. Молчание нервировало не только Хвана, но и Минхо, который больше десяти раз заглядывал за двери, входа в которых им не было, и сотни раз использовал те же слова: «что с Ким Сынмином?»       Сонг оставляет большой палец на середине бутылки и медленно нажимает. Чуть сильнее. И еще. Пластик поддается и под её подушечкой пальца образуется углубление. Оттого,что пластик сам по себе твердый, во вмятине есть неровности, неприятные на ощупь. Они словно пытаются оттолкнуть палец прочь.       Громкий недовольный вздох Ли раздается на весь опустевший коридор. Кроме них троих здесь нет никого, разве что гуляющий сквозняк и отдушина медикаментов. За окном медленно темнело, а молчание по-прежнему душило. Бахилы терлись друг о друга, издавая оглушающий: шерк-шерк.       Минхо кусал губы, винил себя во всех смертельных грехах, которые удалось совершить. Гордыня, гнев – он называл их своим характером. Ему нравилось наблюдать, как его ответы ранят близких и не очень. Его было легко разозлить, так же, как и рассмешить. Своеобразный юмор удел Сынмина. Он был одним из первых, кому своими неоднозначными, даже забавными ответами удалось проломить мраморную ограду в виде покерфейса Минхо. Большую часть времени Ли злился именно на Сынмина. Но тому было плевать: злиться его старший или смеется до боли в животе.       Зависть и похоть. Сынмин пользовался спросом среди девушек, но просто не замечал этого. Либо не хотел замечать. Его не прельщали оценивающие взгляды, ему не доставляли удовольствия предложения уединиться где-нибудь в одинокой комнате на втором этаже клуба. Может, этим Ким и привлек Минхо? Впервые очутившись среди этой компании, Ли хотел, чтобы его заметили. Он желал, чтобы те же самые девушки видели сперва его, потом уже остальных. Но Ким Сынмин отнимал желанный хлеб. Самым отвратительным было то, что после отказа Сынмина, люди шли к Минхо. "Запасной вариант Ли не откажет!". Идите к черту, ладно?       Минхо зарылся пальцами в пряди волос и у самого корня стал тянуть вверх. Он сжал глаза до неприятных искр. Неприятный колючий ком застрял в горле. Ему захотелось упасть головой в песок либо исчезнуть, чтобы постыдные горячие слезы не хлынули из уголков глаз.       Жадность. Минхо не хотел делиться Сынмином. Ли не хочет прокручивать историю их сближения с Сынмин-и, не хочет вставлять пленку в проигрыватель и свободно оставлять картинку на проекторе всеобщему обозрению. Просто так вышло, что Ким стал почти единственным, кому удалось подружиться с Ли Минхо. Минхо дорожил им. Сынмин-и стал той вещью, которую хотелось убрать подальше в сундучок с дорогими сердцу безделушками; Ли стал похож на маленького мальчика с дорогой машинкой. Именно жадность сгубила Минхо. Игрушка разломалась и перестала функционировать. А Ли так хотел поделиться с машинкой своими мыслями, чувствами: рассказать страшный-страшный секрет, поделиться как прошел его день, а потом уложить в мягкую кровать рядом с собой и уснуть глубоким сном и с лучшими сновидениями. Но игрушка исчезла. Навсегда.       Хёнджин прокашлялся. Неприятная мокрота прилипла к горлу от долгого молчания. Ему надоело ходить из сторону в сторону. Кутикула у основания ногтей в конце концов исчезла, теперь пальцы неприятно пульсировали и кровоточили. Хван подтянул штаны на бедрах и уселся рядом с Юнджи, которая измяла бутылку, делая её схожей с маасдамом.       – Вода еще осталась? – спросил охрипшим голосом Хёнджин, стараясь слиться с тишиной. Юнджи отрицательно покачала головой. – Пойду схожу в буфет.       Минхо окончательно уничтожил себя размышлениями. Правду говорят, что мысли – наихудший способ самоубийства. Живой труп сидел на корточках у операционной. Ли сжался и теперь его трясло от наступившей истерики. Сонг даже удивилась, что Минхо – повелитель сарказма и иронии, так расклеился и позволил себе словить цунами эмоций. Второе удивление и вопрос: неужели Ким Сынмин значит для него что-то такое огромное, что Минхо уже похоронил себя и его в стенах госпиталя?       – Мин... - Юнджи подумала окликнуть парня, но резко передумала. А что он ей сейчас ответит? Огрызнется в лучшем случае, в худшем – сбежит.       Но нет, Ли не уйдет. Не уйдет, пока не увидит, что Сынмин выбрался из липких костлявых лап скрюченной старухи с проржавевшей косой.              Жесткий карандаш. На самом деле простые карандаши имеют разную твердость: М - мягкий, Т - твердый, ТМ - твердо-мягкий, Н - средний тон между М и Т. В прочем, какая разница между этими видами, когда от них требуют максимального функционала и точат, точат, точат. Точат, пока не останется несчастный огрызок, который не жалко выкинуть. Линг Йерин считала себя таким карандашом. Она видела себя более М, чем Т. Может, она даже была средним тоном. Сейчас, свернувшись клубком на своей кровати от усталости, Йерин была не в силах разобраться со своей головой. Её колени нещадно ныли от долгих тренировок по черлидингу, плечи заложило болью от плавания, голова кружилась от бесконечных текстов, которые ей задали на актерском. Но зачем настоящей актрисе бесполезные текста, если каждая её фраза - умело выточенная строчка.       Глупые карандаши. Их дешевизна заставляет каждый раз купившего их человека стонать от того, насколько он глуп, и сколько денег придется еще потратить, чтобы купить качественные оттенки. Скупой платит дважды, а? Линг уже находилась одной ногой в мусорном ведре, чувствуя, как её точат и точат. Деревянные щепки делают её все тоньше и ниже. Йерин сжала в пальцах и без того мятую простынь не первой свежести. Её комната была в тени плотных занавесок, которые не открывались уже которую неделю. Духота и мрак - не лучшие друзья, но прекрасные губители. Линг Йерин не хочет друзей, она хочет скрыться или хуже - исчезнуть в глубинах черного пакета.       С её дрожащих ресниц стали спадать бусины горьких слез. Куда катится её жизнь? Почему из-за слов Ли Феликса она чувствует себя обманщицей? Она - самая настоящая врушка, которая заставляет всех думать, что все её поддельные эмоции настоящие. А вдруг Линг Йерин вовсе не существует?       Горло сжимается, и из её горла вырывается судорожный хрип, на вздох не хватило свободы. Царапины на её тыльной стороне ладони уже покрылись багровой корочкой, но из-за того, что Линг вновь сжала кулаки, кожа на кистях натянулась, и алая кровь выступила из порезов. Когда-то белоснежная ткань наволочки окрасилась кровью хозяйки.       Кровь отрезвляет. Сквозь туманную призму слез Йерим пугается алых следов на подушке. Она резко прижимает указательный палец к носу, а после убирает и замирает. Давление упало? Лопнули капилляры. На пальце кровавый след. Линг находит в себе силы, чтобы подняться и прихрамывая зайти в ванную. Во рту уже неприятный привкус железа. Линг промывает нос, но кровь уже затекла в горло. Она заходится кашлем. Кровь оказывается на белоснежном фаянсе раковины, на бледно-зеленом кафеле стен, даже на край заляпанного зеркала попадает.       – Что с тобой такое? – хрипя, спрашивает собственное она отражение в зеркале. На неё смотрит бледная девушка с такими темными кругами под глазами, что невольно возникает вопрос: а не черная ли дыра пролегла под ними? Спутанные светлые волосы напоминают солому, которую уже пожевала истощенная корова на ферме. Ключицы стали так сильно выпирать, и казалось, что сейчас они прорежут бледную кожу.       Будь она на стороне чужого человека, то немедля бы вызвала скорую. Но себя-то никто не жалеет, к себе-то и отношение другое. На себя и наорать можно, себя и побить не страшно.       Чертова лгунья, да кого ты обманываешь? Не так уж тебе и плохо, другим еще хуже бывает! – вопит голос в её голове, закрывая собой трезвые мысли. – Обманщица, самозванка, фантазерка!       Йерим сгибается пополам, чувствуя, что сейчас её голова взорвется.       – Нет! – кричит Линг, прижимаясь плечом к спине. – Нет! Я не обманщица, я не вру!       Голосу в голове безразлично, что она не лгунья. Этот голос называют синдромом самозванца.       – Мне плохо, – в итоге соглашается с крохой трезвых, правдивых мыслей Йерин. – Мне так плохо...       Во входной двери слышится копошение ключей. Со скрипом дверь распахивается, и Линг по тяжелому дыханию и звону ключей с множеством брелоков узнает маму, которая вернулась с суток в кинотеатре. Мама... Когда она в последний раз разговаривала с ней или проводила время? Когда ставила любимую маму в известность, что теперь она черлидер, танцовщица, почти актриса и не прошла прослушивание в известную компанию по продюсированию айдолов? Противный голос шептал: мама устала, зачем тебе доносить ей еще проблем, когда она и так уже натерпелась? Молчи уж.       – Йери, детка, что случилось? – рядом раздается уставший, но такой ласковый голос Хёсим. Что творилось в голове женщины, которая находит своего ребенка в ванной на полу, с кровавыми разводами на лице? Хёсим едва ли не сошла с ума.       Болезненная улыбка Йерим и фраза: – Привет, мам, а мне плохо. Помоги, пожалуйста.       Хёсим едва ли находит в себе силы, чтобы остаться той самой мамой-супергероиней, которая и утешит, и спасет, и советом поддержит. Она хватает с сушилки чистое полотенце и промачивает его водой, чтобы стереть ржавые следы с лица дочери.       Через какое-то время в дрожащих руках Йерим оказывается горячий ароматный чай с двумя чайными ложечками сахара, в носу тонкие ватные тампоны, уже пропитавшиеся кровью. Она, укутанная в мамин плед, пахнущий взрослыми духами, как в детстве. Только проблема хуже, чем разбитая коленка или порванные штанишки. Она сидит на кухне и наблюдает, как из угла в угол снует Хёсим, вычитавшая на форму какой-то ужасно интересный рецепт рамена. Линг впервые позволяет себе по-настоящему улыбнуться.       На фоне гудит музыкальный канал, иногда появляется улыбчивые ведущие с незатейливой фразой: шоу-шоу! Они повествуют о наступающих прослушиваниях, о популярной группе с недавним крышесносным камбэком. Йерин, не смотря на то, что внутри неё голос противился этого, она рассказывает матери о том, что пыталась пройти прослушивание в несколько компаний, но безуспешно.       – Наверное, я не такая талантливая и харизматичная, – вздыхает она, оставляя опустевшую чашку рядом с собой на столе.       Хёсим, вытаскивая круглую углубленную сковороду, отвечает:       – Может, оно и к лучшему, – раздается гулкий звон, когда посудина приземляется на обеденный стол. – Эти айдолы ну очень занятые ребята, на свою жизнь времени у них нет.       Мама достает из навесной полки пакетики с сухими приправами: имбирь, красный и черный перец, горчицу, итальянские травы и греческие. Линг достает из носа вату, чтобы поменять на чистую. Она промывает нос холодной проточной водой и задумывается.       – Мам, а давай завтра в кино сходим? – вытирает она руки о махровое полотенце. – Как в детстве? А потом в кафе с мороженым?       – Хм... – Хёсим удивляется. Ее вечно занятая дочь впервые за несколько лет предлагает такой удивительный вариант. – Можно. У меня как раз осталось несколько купонов на попкорн.       Йерин еще раз чисто улыбается, но морщится от боли в носу.       Следующий их день проходит, как задумано: неинтересный, даже глупый фильм, с полусвободным залом, карамельный попкорн. Обсуждение сюжета с шариками клубничного и мангового мороженого. И долгие разговоры на мамином диване под теплым пледом. Этого так не хватало Йерин. Ласковые руки матери с отдушиной увлажняющего крема, её звенящие длинные серьги и потрескавшиеся алые губы.       – Я люблю тебя, мам, – отзывается Линг, – спасибо.       Впервые Йерин чувствует себя по-настоящему отдохнувшей: в голове ясно, а тело больше не болит. Она не голодна и больше не хочет мчаться за своим голосом, постоянно нашептывающим: ты должна знать больше, должна добиться вершин, чтобы подкреплять свою ложь настоящими фактами. Плевать. Честно, теперь уже плевать.       Следующим пунктом возвращения к нормальному состоянию становится проверка телефона. Линг откровенно забросила его, а теперь её лицо приобрело состояние шока и удивления. Десятки пропущенных, сотни непрочитанных сообщений. В основном от Юнджи. Черт, она совсем забыла про подругу, которая пыталась несколько раз перехватить её в коридорах и поговорить. Сонг волновалась, а Йерин и не видела ничего. Она немедля пишет Юн, которая заходила в сеть пару часов назад. Ответ приходит сразу же:       "– Я рада, что с тобой все в порядке. В Сынмина выстрелили, мы в госпитале. Ждем результатов."       Сынмин... Ким Сынмин? Тот старшекурсник, друг Ли Фе... Ким Сынмин. Тощий паренек с таким анализирующим взглядом, что её синдром самозванки просто вопил от радости и ужаса рядом с ним.       "– Могу ли я приехать?"       "– Конечно! Мы в госпитале Северанс ."       Хёсим не интересуется, куда так стремительно собирается ее дочь, лишь просит быть осторожной. Линг кивает и, напялив пальто, выбегает, как ошпаренная из квартиры. Она прокручивает в голове все факты, что знала о Ким Сынмине. Последний курс, талантливый адвокат, который отлично показал себя на практике. Склонен к постоянному анализу людей и лучше держаться от него подальше, по совету одной из девушек-черлидерш.       Линг отбрасывает дурные слухи в своей памяти в сторону и думает лишь о подруге, которая нуждается в поддержке. На её глазах едва не убили друга её парня, Юнджи потерпела такое потрясение. Сердце у Йерин сжимается.       Дорога до госпиталя кажется ужасно длинной. Линг уселась на самый медленный автобус в мире. По привычке она забыла телефон на кровати и теперь бездумно глядела в окно, отсчитывая фонарные столбы, лишь бы отвлечься от дурного голоса в голове. Лишь бы он только не вернулся. Йерин вспоминает слова матери: в тебе огромный спокойный океан, не дай ему разбушеваться. Не дай цунами поглотить тебя. Одиннадцатый фонарный столб. Двенадцатый.       – Следующая остановка – госпиталь Северанс.       Юнджи смотрит на замок из своих пальцев и рассматривает отросшие ногти, которые она терпеть не может. Как и четырехчасовое ожидание. Вторая литровая пластиковая бутылка валяется в мусорном ведре у лестницы на четвертый этаж. Минхо на этот раз сместился на мягкий диванчик и, кажется, задремал. В любом случае, пусть лучше спит, чем рыдает. Хёнджин вышел, чтобы оповестить Чана, что Сынмина ранили. И его взгляд, с которым он вернулся, не обещал ничего хорошего. Видимо, за Кима будут мстить с особой жестокостью, если тот не очнется в ближайшие сутки.       Юн слышит шарканье бахил и сбитое дыхание в коридоре. Она поворачивает голову и заметно оживляется, когда видит Линг.       – Привет! – шепчет та, подсаживаясь рядом. – Прости меня...       Вместо приветствия Сонг прижимается к подруге с теплыми объятьями.       – Ты вернулась..? – шепчет Юн. – Честно?       – Да, да. Я рядом, я вернулась, – подтверждает Йерин, а с её глаз скатываются крупные слезы. – Прости, я...       – Нет, нет, – Юнджи отстраняется и указательными пальцами вытирает её лицо. – Я рада, что ты здесь. Не извиняйся, пожалуйста.       Стоящий у окна Хёнджин сначала решает не прерывать подруг, но в конце концов решает поздороваться. Не зря же один молодой человек заинтересован в плачущей и судорожно извиняющейся личности. Он, не торопясь, подходит и присаживается на корточки рядом.       – Привет, Линг, с возвращением.       Йерин даже вздрагивает, но увидев довольный взгляд Юн, кратко вежливо кивает сонбэ. Она явно испугана, но все же интересуется:       – Ким Сынмин еще без сознания?       – Его до сих пор оперируют...              Позади скрипнула дверь, в коридоре оказывается вспотевший хирург. На его халате расплылись алыми розами пятна крови. Врач снимает маску, а Хван оказывается рядом с Минхо и мягко треплет старшего по плечу. Ли вскакивает и подлетает к врачу.       – Как он?!       – Жить будет, – прокашливается медик, добавляя: – может через неделю или меньше вернется в сознание. Мальчишка сильный, выберется.       Ли, кажется, уверовал: он закрыл лицо руками, а после вскинул их в небо. Ему не хватало фразы "Бог есть!". Хёнджин отворачивается в сторону, чтобы закусить средний палец и подавить судорожный вздох.       – Живой..! – Сонг обнимает Йерин за плечи и всхлипывает.       Как пояснил Хёнджин ранее, Сынмина старались никогда не брать с собой, чтобы младшего не смогли ранить или хуже – убить. Печальный исход был ожидаем, но вторая сторона обещала не использовать такие нечестные методы. Везде обман. После разговора с Бан Чаном, Хван добавил, что Минхо был категорически против того, чтобы Ким к нему присоединился. Но Сынмин сам вызвался в напарники, зачем – неизвестно.       – Он молодчина, – поддерживает Линг подругу, натыкаясь взглядом на Ли Минхо, который пытался узнать все подробности операции у хирурга. Врач же не охотно, но делился. – А этот фиолетововолосый кто?       – Ли Минхо, коллега Сынмина, – поясняет Сонг, и вспоминает, что Йерин не посвящена в опасные дела. И вовсе не решает говорить подруге. – Они отдыхали в парке, когда это случилось, а мы рядом были.              Со дня происшествия прошло больше недели. Очнувшегося через два дня Сынмина, перевели в общую палату, где с ним почти ежедневно находился Минхо.       – Я повторяю, Ли Минхо, мне уже лучше, – отчеканил Ким, – иди домой и отдыхай. Перестань играть куропатку-наседку, я не твоё яйцо.       – Замолчи, иначе я сяду на тебя и в прямом смысле буду наседкой, – процедил Минхо, перелистывая страницу неинтересной книги. – Я не устал. А если те парни вернутся, чтобы окончательно тебя добить?       Сынмин, поморщившись, отвернулся от Минхо к стене и недовольно буркнул: – Скорее я сам повешусь.       Ли проигнорировал последнюю фразу младшего, наливая из темной бутылочки лекарство в стакан Сынмина.       – Время для лекарства, Сынмин-и, – проворковал Ли.       – Отстань, Минхо-хён.       Минхо собрал брови на переносице и предупредил:       – Повернись ко мне лицом, иначе я действительно сяду на тебя и насильно заставлю это выпить.       Ким отличался своей упертостью и несговорчивостью, в особенности, когда болел. Потому больничная палата под номером 4419 взорвалась криком, а после мычанием и обещанием убить Ли Минхо, когда Сынмина выпустят из госпиталя. Если бы комната не была закрыта, то ворвавшимся мед. сестрам предстояла бы такая картина: Минхо в самом деле уселся на Кима, перевернув его на спину. Ли подмял под свои ноги кисти младшего, и теперь усердно пытался поймать его голову и влить лекарство.       – Слезь! Убью! – вырывался Сынмин. – Я сам выпью! Слезь, ты тяжелее Эвереста!       И так каждый день, прежде, чем навестить Кима пришел Хван с Юнджи, которые смогли выгнать Минхо из госпиталя. Естественно, Хёнджин предъявил угрозу: если Минхо появится здесь больше трех раз в неделю, то он попросит Бан Чана запереть его в полицейском участке для профилактики. А дел, за которые Ли можно усадить суток на пятнадцать, полно. Минхо шепнул "предатель" и, не прощаясь, вышел.       – Привет, Сынмин, как ты? – улыбнулась Юн, не нарушая социальную дистанцию.       – Без мамочки-Минхо намного лучше, спасибо, – он кивнул Хёнджину и поинтересовался: – а вы как, ребята?       Хван попытался удержать улыбку, но подрагивающие кончики губ и смущенный взгляд Сонг, выдали их с потрохами. Ким не был дураком, поэтому ухмыльнулся и подмигнул.       – Понятно все с вами.                    – А мы не одни, тебя тоже кое-кто пришел навестить, – проговорила Юн и вышла за дверь.       Сынмин ожидал увидеть кого угодно, но не смущенную Линг Йерин, которая шуршала пакетом с крупными апельсинами и, кажется, манго. Манго... Когда Ким в последний раз лакомился манго? В детстве наверное. Линг Йерин. Предмет слежки и анализа. Сынмин застыл в удивлении.       – Привет... – шепнула Йерин, не поднимая взгляда с больничного кафеля. – Тебе уже лучше, да?       – Просто царапина, – отмахнулся тот, не сводя анализирующего взгляда с Йерин.       Линг обошла постель поставила пакет на прикроватную тумбу.       – Мы ужасно волновались, особенно тот Мин... – она вспомнила, каким взглядом наградил её этот парень, когда увидел стоящую у самой двери с пакетом в руках. – Минхо-щи, точно.       – Минхо-хён просто чувствует себя виноватым, вот и все, – цокнул языком Сынмин. – Как ты сама, Йерин? Все в порядке?       – Да.       Многозначительный ответ, – подумал Ким, но промолчал.       – Тебе нужно отдыхать, – опомнился Хван и подмигнул: – Минхо-хён тебе явно надоел, а мы и подавно. Восстанавливайся, Сынмин-и.       – Без поцелуйчиков, папуля, – отмахнулся Ким, когда Хёнджин шутливо наклонился, чтобы оставить на его лбу чмок. – Вали.       Когда дверь почти захлопнулась, Сынмин внезапно произнес, наклонившись за апельсином.       – Линг Йерин, останься, пожалуйста.       Линг даже вздрогнула. Сонг вопросительно подняла бровь, подруга лишь пожала плечами. Хван кивнул на дверь, а когда Йерин проходила мимо, то предупредил:       – Сынмин бывает странным. Слушай, но не воспринимай все, сказанное им, взаправду.       Линг намотала на ус и осталась наедине с Ким Сынмином, про которого так много знала и не знала одновременно.       – Я забыл, что привык к вечному нахождению Минхо-хёна рядом, а теперь мне скучно одному, – Ким живо приподнялся и улегся спиной на подушку, сморщившись от боли: пуля задела плечо и едва не прошла насквозь. – А еще я забыл, что совсем не умею чистить апельсины. Поможешь?       Йерин молча кивнула и забрала из рук Кима цитрус, едва прикоснувшись к его ледяным пальцам.       – Ты замерз, оппа? – поинтересовалась та, подойдя к раковине. Вода в раковине медленно становилась теплее. – Мне стоит закрыть окно?       – Нет, не стоит. – Сынмин рассматривал Линг вблизи: ему лишь изредка удавалось рассмотреть её. И то, когда кто-то был рядом. А сейчас они одни. – Душно будет, а я не хочу задохнуться. Твоя стадия интереса ко всему поутихла?       Йерин лишь хмыкнула, проигнорировав вопрос. Вопрос "откуда он узнал?" был глупым, есть Хёнджин, Юнджи и другие студенты, у которых Ким мог поинтересоваться. Она лишь поинтересовалась: "где нож?" и Сынмин указал на тумбочку. Там был и штопор, и нож, и три ложки и три вилки. Если бы Линг заглянула в шкаф, то заметила бы десяток белых-черных-цветных футболок, джинс, хлопковых штанов и другой одежды. Наверное, Минхо хотел переехать в палату.       – Значит поутихла, – констатировал Сынмин, замечая, что Линг окончательно смутилась и теперь старалась как можно быстрее нарезать апельсин. – Ты меня боишься? Не нервничай, пожалуйста. Я не сделаю тебе ничего плохого.       – Обычно маньяки так и говорят, – возмутилась себе под нос та, но Ким услышал и рассмеялся. А смех, как заметила Йерин, у него был очень приятный: немного хрипловатый и мелодичный. – А ты еще и адвокат, который их защищает.       – Это немного не так работает, но ты права, – он качнул головой, улыбаясь. Что-то внутри него вспорхнуло и растворилось. – Очень люблю манго, а ты? Мне его в детстве мама готовила, как варенье. А потом стало некому.       – Я попробовала его недавно, – внезапно решила поделиться Линг, – никогда прежде не засматривалась на манго. Оказалось вкусно. Я вот самое большое выбрала, тебе понравится. Варенье я, к сожалению, сделать не смогу. Хотя, если подумать... Наверное, смогу.       – Было бы здорово, – Сынмин закрыл глаза, заслушиваясь голосом девушки.       – Я не особо сильна в готовке, но сделать кимчи и кимччиге смогу, – продолжала она, отделяя мякоть от цедры. – Этому меня мама учила, когда была свободна. Она в кино работает, а твоя... Твоя мама погибла?       Линг обеспокоено взглянула на Кима, а тот лишь глубоко выдохнул и открыл глаза.       – Убили, – кратко сказал тот, принимая тарелку с очищенным фруктом и, состроив щенячьи глазки, попросил: – спасибо, а можешь еще манго почистить? Пожалуйста?       Сынмин лишь надеялся, что Линг Йерин придет еще раз. Она пришла. Через два дня с манговым вареньем и кимчичиге. Через некоторое время Йерин перестанет стесняться Кима и станет более свободно рассуждать на темы, предложенные старшим. Позже, Сынмину разрешат прогуливаться по территории госпиталя, но не долго. Линг составит ему компанию.       – Ты точно не замерзнешь? – волновалась Йерин, подставляя предплечье, чтобы Сынмин смог опереться. – Холодно...       – Все хорошо, Йери, – в который раз успокаивал её Ким. Она и так заставила его надеть теплую для мая вязанную кофту да еще шарф одела, который связала сама. – Теперь мне жарко.       – Ты как маленький ребенок, Ким Сынмин, – Линг указала на длинную пешеходную дорожку впереди, – все, идем гулять. Как твоя спина? Пролежни не образовались еще?       Конец мая награждал отличной погодой: температура за плюс двадцать, легкий ветерок, качающий зеленеющие деревья. И блаженная тишина, нарушаемая лишь редкими взвизгами сирены и пением птиц. Сынмин молча глядел себе под ноги, а когда видел мелкие камушки, то позволял себе их пнуть, чтобы те отлетели в кусты. Линг поглядывала на это ребячество и задумывалась: неужели умнейший и спокойный Ким Сынмин на самом деле такой? Что же, у каждого есть эта сторона. Но в то же время, Сынмин решил показаться Йерин таким? Настоящим что-ли?       – Сынмин-оппа, а...       – Йери, я хотел...       – Начинай, я перебила.       – Нет, ты была первой.       Ким заметил лавочку и потянул Линг за собой. Они уселись и между ними вновь повисла тишина. На этот раз неловкая. На ближайшую ветку уселся голубь и тут же заурчал.       – Хочешь услышать интересный факт про голубя? Они способны прожить до 20 лет, если ухаживать конечно, – внезапно выстрелил Сынмин. – А еще у них глаза очень чувствительные, и ты мне нравишься.       – А... – Линг уже собралась с мыслями, чтобы спросить Кима про настоящего него. Её рот открылся из-за шока. Йерин не могла отвести взгляда от асфальтированной дорожки. Сынмин помог ей в этом и аккуратно опустил свои пальцы на её подбородок, чтобы повернуть её лицо на себя.       – В среднем на теле голубя находится десять тысяч перьев, – продолжал тот с неловкой улыбкой на лице. – Что скажешь?       – Много перьев... – сумела выдать Линг, громко сглотнув.       – Это да, – Сынмин потер затылок и отвел взгляд. – Ты была мне интересна еще в начале учебного года, когда случилась эта история с телефоном Юнджи. А потом ты начала такие зигзаги издавать, что я окончательно влился...       – Влюбился..?       – Ну, и так можно сказать. Так что?       А эта фраза "ты была интересна" гонгом звенела в голове Йерин. Интересна. Она интересна. Где-то клубком свернулся противный голос, заглохнув уже больше недели назад, когда она впервые нормально поговорила с Кимом.       – Да...       – "Да" в плане – тоже нравишься, или "да" зигзаги? – уточнил Сынмин, поглаживая кисть Линг. Затрагивал костяшки, проводил пальцами до подушечек и обратно.       – Наверное, нравишься. Ты замечательный собеседник, благодаря тебе мне стало лучше, – сказала Линг, подарив ему улыбку. Она сжала руку, и пальцы Кима оказались плотно сжаты. – Нравишься, да.       – Спасибо, Йери, что не оставила меня, – шепнул Сынмин, опаляя губы девушки горячим дыханием. Не сводя с её лица взгляда, как и Линг не смогла отвести глаз, он медленно приближался. Лишь перед самыми губами спросил: можно? Йерин кивнула. Губы Сынмина мягко смяли её нижнюю губу, позволяя привыкнуть к ощущению.              Минхо не нарушал предложенных обстоятельств: три посещения в неделю? Да раз плюнуть. Не доставать Сынмин-и? Окей, он не будет. Ли хотел быть рядом, он мог быть рядом. Ему хотелось лишь одного: вернуть их былое общение. Как тогда, чтобы Ким был его единственным доверенным лицом. Чтобы его маленький Сынмин-и мог знать все тайны, которыми он не хотел делиться с другими.       И сейчас, в понедельник, когда Минхо начал отсчет своим ничтожным трем посещениям, его словно камнем по голове ударили. Он решил пройтись чуть дольше перед посещением, решил заглянуть в парк. Куда потащил бы за собой Сынмина. Тот, наверняка, уже устал лежать в одинокой палате без общения. Выходя из-за стены, он заметил сидящего на скамье Сынмин-и. С девушкой. Что-то внутри Ли громко обрушилось.       Через какие-то секунды, Ким поцеловал незнакомку. Незнакомку, которая уже ошивалась у его палаты. Черт! Он ведь знал, что нельзя его одного оставлять. Минхо сжал ладонь в кулак и ударил по стене. Раз и еще. Почти разбил руку, но боль, играющую в груди, заглушить не смог. Он и не понял, что глаза заслезились. Слишком часто за этот месяц Ли стал плакать.       Минхо скатился по стене вниз, стараясь закрыть голову руками. А когда его попытались поднять чьи-то руки, то Ли старался отбиться кровавым кулаком.       – Минхо-хен, что случилось? – звучал на фоне знакомый голос. – Вставай, Минхо-хен, пожалуйста.       Ли не хотел вставать. Он хотел слиться со стеной.       – Почему так больно? – спрашивал сквозь глухое рыдание тот. – Почему, а? Почему..?       – Скажи, что случилось? – Хан уселся рядом, сжимая плечи старшего. – Я могу помочь?       – Если вернешь мне Сынмин-и, – горько усмехнулся тот, поворачивая голову. – Джисон? Чего здесь забыл?       – Одного из наших ранили, я привез, – пояснил младший, отряхивая пыльные колени. Он бросил взгляд на окровавленную кисть Минхо и попросил: – пойдем, тебе руку перевяжут.       – Бред. Кого ранили?       – Джуёна.       – А, новенький который?       Джисон кивнул.       – Так что случилось, что ты так убивался?       – У Ким Сынмина девушка появилась, – с его губ сорвался хрип. – Здорово, а? Еще один.       – Минхо-хён, он того не стоит... – Хан рискнул утешить старшего, применяя самые клишированные фразы.       – Ага, верю. Только Сынмин-и другой, он не как все.       Вдалеке запела сирена скорой помощи. Раздались крики медиков, подгоняющие каталку. Над госпиталем собирались грозовые тучи, рискующие тут же обрушиться на головы людей.       – Даже я..? – тихо поинтересовался Джисон.       – Чего? – не понял Минхо.       – Неужели я для тебя тоже "как все"?       – Отстань, Джисон. Иди к Джуёну. Парнишка небось напуган до смерти, – ворчал Ли, поднимаясь на ноги.       – Ответь, – не останавливался Джисон, продолжая сидеть на корточках. – Ответь мне, Минхо-хён!       – Да что с тобой? – сквозь злость и испуг, спросил Минхо.       – Я люблю тебя, вот что, – разозлился Хан, подрываясь вверх и цепляясь за кожаную косуху старшего. – До боли в голове, до сорванного горла люблю, Минхо-хён, тебя, идиота, который ни черта за своим Ким Сынмином не видит!       – Не неси ерунды, Джисон.       Вместо слов Хан больно врезался в губы старшего. Минхо, не ожидая нападения, разомкнул рот и позволил покусать себя. Джисон оттягивал, лизал и вновь кусал. Их зубы сталкивались со звоном. Он царапал шею Ли ногтями, прижимая его к стене. Минхо же сжимал широкую толстовку Джисона на талии, уступая лидирующую позицию в этой борьбе Хану.       – Ненавижу тебя, – шептал Хан, когда на мгновение переставал терзать чужие губы.       Грянул гром.