* * *
Утром за столом Тридцать Первый подчеркнуто игнорировал вообще всех. А Хейзель сидел уткнувшись в какую-то бумажку. Годжо в меру случайно заглянул ему через плечо – и начал давиться со смеху. Хаккай чуть глаза не закатил. Что у них там вообще происходит! – Это так не употребляется, – Годжо таки промолчать не смог, – тебе простительно… Хейзель-тян, но откуда?.. – Мало ли где я собираю материал для изучения обсценной лексики вашего региона, – а у самого так щеки и запылали. Еще и Санзо почти подавился чаем. – Да, с этим вы действительно по адресу, – заметил Хаккай своим обычным ровным голосом. – А вот от вас, господин в очках, не ожидал, – удивился Хейзель под общий смех. – О, вы не представляете. – Он все умеет, – подтвердил Годжо. – Тогда… вы ж вчера слышали… вот это, – епископ показал в бумажке, – правда так не употребляют или я записал неправильно? – Так, хватит! – рявкнул Санзо, вылетая из-за стола. – Слушай, – Хаккай посмотрел на Годжо очень выразительно, – объясни человеку, а я пойду разберусь, что у нас на сей раз за проблемы. – Не вопрос, смотри… – полукровка тронул Хейзеля за плечо, ткнул пальцем еще в какую-то строчку. Кажется, эти пока что и правда будут заняты. А вот Санзо стоял на улице злой и курил. Хаккай подошёл к нему: – Что случилось-то? – Да ну бесит. У меня на него аллергия, – и даже носом шмыгнул в доказательство. – Я его не для того так фигурно посылал, чтоб он это записывал! – Может, стоило быть проще. – Это не специально было. – Ну и теперь уж что злиться. – Да просто – бесит, – а выражение глаз противоречило. Как будто Санзо хотел блаженно прижмуриться. – Ладно, дело твое. – Поехали уже. – Поехали. Народ уже тоже подтягивался, Годжо на ходу договаривал Хейзелю: – А вот это Сан-тян сам переврал, потому что, зуб даю, никогда этого и не делал! – О, это та-ак мило, нэ, Санзо-хан? Увидимся! – забрал у Годжо листок, поцеловал и спрятал на грудь под пелерину. Санзо ограничился убийственным взглядом. Кажется, все было еще сложнее, чем показалось.* * *
В машине, стоило Тридцать Первому задремать или хоть прикрыть глаза, как у него на лице появлялась совсем ему не свойственная, неприлично мечтательная улыбка. Иногда он спохватывался и кусал губы, пытаясь сделать нормальное лицо. Занятно. Но подождет. Ну до вечера точно. Хейзель и Гат за день, видать, отстали. Неужто поэтому Санзо поглядывал порой на дверь? Вот как, значит, его бесит. Хаккай решил все же обсудить с командиром ситуацию. Иначе хуже будет всем. – Что? – и вроде даже не раздражен присутствием. – Ничего. Что у вас на самом деле происходит? – Я не знаю, что он себе мыслит… но и не знаю, прибить его хочу или поцеловать. – И поэтому решил начать с прибить? – Ну только если словесно. И ему еще и нравилось, похоже. За себя скажу – как человек он меня правда бесит, а так… ну не насмотришься. И это просто выносит мозг. Не знаю… рот бы ему заткнуть, а лучше мозги на место поставить… и, блин, не выпускал бы из кровати дня так три. – Даже так? – Да. Должен был сказать это вслух, и, к счастью, у меня есть ты. – Ладно, допустим. – Дальше, я даже не знаю, после чего с моей стороны он перестанет под меня стелиться. Но на его условиях привечать его не намерен. – Да? – Тут точно да. Я не уйду никуда с человеком, который обзывает вас тварями и видит только черное и белое. Даже в поля за цветами не уйду. – И на том спасибо. – Будь уверен. А вот что делать кроме – я просто не имею понятия. – Не торопиться. – Разумно. И если снова подкатит – самое лучшее объяснить, где он неправ… но может не хватить терпения. – Ну ты уж попробуй. – Обещаю тебе.* * *
В следующий раз с иностранцами они увиделись еще через несколько дней. И Хейзель не стал много говорить, только пару листков подал Санзо: – Культурный обмен. Написал тут английских ругательств и немножко индейских добавил, всех, что Гат счел не совсем уж из ряда вон. – Иди, сорви цветочек за старание. Сказал бы – детский сад, вздохнул про себя Хаккай. Вот только проблемы будут точно недетские. – А, и как вернешься, – добавил монах, – скажи, кто с тобой работает. Нет, все-таки детский сад. – А? Санзо-хан? – и старательно делал невинные глазки. – Ну… я его сам боюсь. – И с этого места изволь поподробнее. – И, возможно, это и нас касается тоже, уж извините, – очень аккуратно вклинился Хаккай. – И не возражал… Он всегда сам меня находит, – и так постепенно молоденький епископ все и выложил. – А тебе за слив ничего не будет? – Санзо старательно изображал, что не так уж и беспокоится. – О, но я же не один… – Разберемся, – заверил Хаккай. А значит, еще какое-то время им было по пути. Санзо перед сном хвалился: – Смотри, я его быстро дожал. – Повезло. – Он нередко врет как дышит. Но не теперь. Чуть надавить, чуть пообещать… – Эх ты, – и Хаккай так и не объяснил, почему.* * *
То, что он увидел через несколько дней, выглядело… Ну, если по порядку: опять глухая стена в конце коридора, рука Санзо жестко припечатывает к этой стене запястье Хейзеля у него над головой, у того сразу такое лицо, будто тает и сейчас по той же стене и стечет. Санзо отпускает его, подхватывает и прижимает к себе – очень бережно и нежно. Оба ничего вокруг не видят. Нет, ну, похоже, пока что и правда обойдется без убийств. Но все равно… – Ну все пока, все, будет с тебя, – хоть и видно, что отпускать не хочется. – Иди к себе. Нам еще много надо сделать вместе… Хейзель поднял голову с плеча Санзо. Увидел Хаккая. Смутился так, как будто был его ученицей и Хаккай увидел его на улице после десяти вечера… и с кем-то намного старше. Так что Хейзель залился краской и резко убежал. Тогда и Санзо обернулся: – Черт… увлеклись. – Увлеклись. – Но делать это не в коридоре тоже еще рано. Я ж говорю – немножко надавить, немножко пообещать. Будет с нами – будет моим. – Вот как. – Следую твоему совету и не тороплюсь, а также помогаю человеку поумнеть. – Я вижу. – И осуждаешь. – Не без этого. – А можешь просветить, почему? Ты единственный, кому можно. – И что ты, по-твоему, на самом деле делаешь? – А по-твоему? По-моему, мы вот-вот начнем встречаться, я знаю, как нравится ему, он тоже пусть узнает, как нравится мне. Потому что это очень разные вещи. А сверх этого уже бонусы к миссии и прочее. – По-моему, ты нагло пользуешься тем, что кто-то бестолочь. – Если уж я чем и пользуюсь, то тем, что он сходит по мне с ума. И… ну, если бы правда пользовался, уже бы зашел куда дальше. А это, по мне, неправильно, для меня это… боюсь сказать вслух, но… больше, чем просто желание. – Хотя бы это хорошо. – Никогда не думал, что буду… что смогу что-то такое почувствовать… но да. Ему еще не время это знать, а тебе скажу – хочется на руки подхватить и унести куда-то, где больше не будет опасностей. – Ладно, если так. – Я это так чувствую. И жить с этим нелегко и тревожно, а проявлять еще сложнее. – А перед кем тебе притворяться? – Я не притворяюсь, я просто не умею в глаза в таком признаваться. Выходит хамство, мат, что угодно, но не… А думаешь, надо и мне все сказать как есть? – Думаю, да. – Вот что бы я без тебя делал. Теперь, наверно, смогу. Я же большую часть горожу потому что до смерти боюсь собственных чувств.* * *
Спал Санзо как попало, вскочил даже раньше обычного. – Схожу скажу то, на что ты меня вдохновил. И потом тогда выдвинемся. – Валяй, удачи. – Спасибо. Хейзель с Гатом уже тоже выползли в общий зал. Индеец зыркнул на Санзо так, словно очень хотел бы дать по шее, да вот приказа не было. А монах заявил, едва кивнув: – Я у тебя украду его ненадолго? Привет, – и поймал засиявший взгляд молодого священника. – Только не вздумай, – отрубил Гат. – Мы у тебя будем на глазах. И не только у Гата. Санзо отвел Хейзеля к окну, и они зашептались – тихо, едва не в губы друг другу. А Гат подошел к Хаккаю. – Беспокоюсь. У хозяина синяки на запястье, а говорит, что все в порядке. – Я тоже беспокоюсь, но вроде бы пока они хотя бы думают, что делают. – Хорошо бы так, Хаккай-хан. А то если ж Санзо его обидит… – Надеюсь, я вразумлю его раньше, чем до такого дойдет. – Благодарю. Потому что меня хозяин не слушает вообще, влюблен до одури и счастлив любым знакам внимания. – Это-то пройдет. – Да вот чтоб не вышло – это пройдет, а больше ничего не останется. У Санзо к нему как, серьезно? – Похоже, что да. – Тогда еще не так худо. И вы, похоже, правы, – заметил Гат, окидывая парочку взглядом.* * *
– О, Санзо-хан, тискать будете? – глаза Хейзеля продолжали сиять. – Давай вечером. Тут же люди смотрят, ты сам первый и застесняешься. И вообще я поговорить хотел. – О, это неожиданно. И тоже здорово. – Начну с неприятного. У тебя в голове невыносимое количество херни. И тебе еще предстоит понять, до какой степени это херня, и повытряхивать ее нафиг… деточка, – Санзо неважнецки скопировал интонации той богини. И на миг, как маленькому, прижал Хейзелю пальцем нос. Заезжий экзорцист аж ойкнул и смущенно засмеялся. А Санзо руку не убрал, провел по его щеке и запутался пальцами в волосах. – Я попробую помочь. Ты же как котенок, блин, хочется трогать, гладить, тискать… но подходишь ближе – и начинаешь чихать. В твоем случае – не от шерсти, а от глупостей у тебя в голове. – Ох, Санзо-хан, я готов помалкивать, пока вы меня трогаете, – и льнул к его ладони, таял… – Ты ж не сможешь. Да и этого не совсем достаточно. Сейчас закончим – изволь подойти к Хаккаю и извиниться. – О, извинения должны быть искренними, а мне пока страшно среди ваших друзей, и неловко, и вообще… – Ладно, придется постепенно. Попытаюсь тебя понять. Я ведь правда тебя не использую и с тобой не играю. – Да играйте вы сколько хотите, главное – не наиграйтесь подольше! – Тут сойдемся, я тоже не хочу спешить и гнать. Знаешь, почему не остаюсь с тобой наедине? Боюсь, что просто не смогу остановиться. А мне хочется, чтобы все всерьез, чтобы по-настоящему. Хочется взять тебя на руки и перенести через порог замка Хото. Когда мы его возьмем. Я хочу, чтобы наша первая ночь была там, во вражеской цитадели, на отвоеванной территории, чтобы мы с тобой разделили вкус победы! – О, пра-авда?.. – Да. Клянусь тебе. И мне тоже нелегко будет ждать, – Санзо наклонился ближе и зашептал сбивчиво, в самое ухо Хейзелю: – Ты мне нравишься-нравишься-так-нравишься, что даже вздохнуть глубоко – и то уже трудно! И у меня есть хоть какой-то опыт, а у тебя вообще никакого, поэтому мне будет труднее. Но оно того стоит. Ты того стоишь. – Санзо-хан, теперь и мне трудно вздохнуть! Просто не верится даже… – и чувствовалось, как он весь трепещет, теплый, нежный даже под своим плотным тряпьем, как сердце чуть из груди не выпрыгивает. – А если поцелую – поверишь? Только нет, в губы еще рано, а вот руку дай… Что, я так сильно тебя хватанул? – Да вы не переживайте, это у меня просто очень легко следы проступают, мне не было больно! – И все равно… Зрелище сводило с ума. Кусочек нежной кожи в прорези рукава, над краем перчатки. И след – след несдержанности их обоих. – Все равно – не надо так, это я себе, – слова кончились, и губы Санзо прижались к отметине. В лад сорвав вздохи у обоих. Хейзель свободной рукой ухватился за открытое плечо Санзо, иначе упал бы – и теперь у кого еще отметины останутся… Ну и ладно. Время остановилось, в мире остались только они двое и бешеное биение их пульса. И даже офигевшие возгласы Гоку с Годжо не сразу дошли до сознания обоих.