Когда изменяемся мы, изменяется мир

Путешествие на Восток обещало быть, может, и не столь опасным, как дорога туда, но не менее долгим – если не подсуетятся высшие силы. Пока – все та же пустыня под колесами и те же гостиницы. Правда, теперь, раз за разом, влюбленная парочка делила комнаты только друг с другом, и больше Санзо уже не приходилось сдерживаться, мучая и себя, и Хейзеля. Последняя преграда рухнула после обещанной ночи во взятом вражеском замке, через порог которого один отпетый священнослужитель по обещанию перенес на руках другого, еще недавно такого фанатичного… И та ночь была далеко, далеко не последней. Каждой следующей Санзо ждал с нетерпением. Прямо кожей чувствовал, спиной, как Хейзель на заднем сидении глядит на него, как мечтательно вздыхает и улыбается. Хоть меняйся местами с Годжо да садись рядом, все равно от него, Санзо, как от штурмана толку не очень, зато можно было бы все время держать Хейзеля за руку, касаться то губами волос, то коленом колена… От этих мыслей заходилось сердце в груди, разливая сладкую истому и удивление – откуда это у Санзо Хоши такая трепетность и нежность? Неужто Хейзель настраивает на такой лад? Хотя сам-то он – в этом Тридцать Первый уже убедился – явно любил, чтобы все было несколько иначе: жестко, властно, почти с боем. Они там, за океаном, все такие или только эта ромашка? Его почему-то заводило, пока Санзо от него отмахивался и посылал нехорошими словами. Когда тряс за плечи и притискивал к стене. Молоденький епископ даже не думал сопротивляться, напротив, только что сиропом не растекался под стиснувшими его пальцами. Санзо это было, пожалуй, дико. Он-то так себя вел прежде всего от злости на себя самого – за сопли в сахаре. А как попытался воплотить совет Хаккая, принять собственные чувства и признаться в них Хейзелю… От признаний тот млел, едва веря собственному счастью, но при этом продолжал намекать – не столько словами, сколько движениями и взглядами – что его любимый чудотворец вполне может продолжать хватать, и трясти за плечи, и делать все остальное, на что он, Хейзель, совершенно не обидится, скорее, наоборот! – Ты бы не будил во мне зверя, – хмуро говорил Санзо, пряча глаза под челкой. – Я очень рад, что тебя даже краешком не касалось насилие, но ты и правда не знаешь, с чем играешь. А я вот знаю. И, поверь, совершенно не хочу делать это с кем-то, тем более – с тобой. Хейзель ловил его руки, заглядывал в лицо со смесью ужаса и сочувствия во взгляде, просил вполголоса: – Расскажи… Кажется, Санзо первый раз вообще говорил об этом вслух, и это было легче, чем ему казалось. – Я, конечно, всех их подстрелил на подлете, но мне все равно не понять, как можно хотеть, чтобы тебя вот так… – А я и не хочу! – рассмеялся Хейзель. – Вернее, хочу, но не этого. Понимаешь, подлинное насилие и игра – абсолютно разные вещи! – Вот именно это я тебе и пытаюсь втолковать. Меня же разрывает от желания нагнуть этот мир за все хорошее, но не в лице же тех, кто ни при чем! В твоем, например. Хейзель задумался ненадолго. – А может, дело в том, что… Может, тебе стоит просто попытаться понять, что злобой на тебя исходит вовсе не весь мир? – А когда это у тебя нос дорос работать диванным психологом? Впрочем, наверно, тогда же, когда ты оказался в моем ближнем кругу… И что же, ты хочешь сказать, что лично ты не мечтаешь нагнуть меня и подчинить во всех смыслах? Хейзель пожал плечами. – Когда-то я хотел, чтобы ты думал так же, как я, это считается? Но потом-то я понял, что был неправ. И, поверь мне, даже тогда я не стал бы настаивать на своем такими методами! Тем более это вообще про разное. И для меня главнее всего было и остается – просто быть с тобой. И неважно, как. И я люблю, когда ты мною владеешь. – Умеешь ты говорить, – а на лице Санзо и подавно отразилось, как сильно зацепили его эти слова. – И что, никогда даже не мечтал поменяться? – Я же понимаю, что ты этого не одобришь, – Хейзель слегка покраснел. – К тому же ты старше меня, сильнее, да и вообще… Ты главный, и это правильно. – Льстить ты тоже на отлично научился. Только вот знаешь, от таких твоих слов мне все больше кажется, что так нечестно. – Но почему? – Хейзель так отчетливо вытянулся лицом, что Санзо смутился. Неужели юный любовник и впрямь так безоговорочно признавал его главенство? Здорово, конечно, но в этом-то и вся причина… – Нет, ну если ты, конечно, и правда не хочешь… А то проверил бы твою теорию про не желающих зла. Кто не просит, тот и обретет, так, кажется? На этот раз Хейзель уже явно не нашел слов – сидел с совершенно растерянным видом. И монах добавил-добил: – В общем, захочется инициативы – против не буду. Хейзель встрепенулся, расслышав в голосе избранника неподдельную искренность. Санзо про себя хмыкнул. Интересно, догадался ли Хейзель, что он просто устал и ему банально не хочется тратить силы на главенствующую роль? Хотя, может, именно об этом мальчику и надо сказать, чтоб всякого не воображал, чтоб самому тоже не думалось… разное. А ведь думается такое, что и усталостью не объяснить. Как он вообще дошел до этой мысли – отдаться мальчишке? Отдаться, не смущаясь, не стыдясь, словно так и надо? Неужели и правда настолько подпустил к себе, настолько доверился? Хотя чего его бояться. Может, он и не такой хрупкий, каким кажется, может, и мнит себя порой коварным – но ведь точно не обидит, не будет самоутверждаться за счет иноземного чудотворца… Конечно, неизвестно как далеко все зайдет, может, и правда придется жалеть об этом, но сейчас Санзо приглашающе раскинулся на постели, прикрыв глаза, и выдохнул: – Ну давай же, покажи, как ты меня любишь… – Серьезно? – Вполне. Ты ж так по первам за мной бегал, чуть не прыгал на меня! А я сегодня вымотался, так что… – Хочешь, чтобы я на тебя прыгнул? – поинтересовался Хейзель с лукавой улыбкой. – Только нежно, – выдохнул Санзо, не открывая глаз. Ответом на просьбу стал поцелуй, такой долгий и сладкий, что Тридцать Первый как-то пропустил момент, когда на его бедра опустилась теплая тяжесть – Хейзель весьма уверенно на них устраивался. Ну и отлично же, весит он немного, тискать его так еще удобнее, какие проблемы? Так долго можно обниматься, если, конечно, не перевозбудятся оба. – Ну что же ты? – дразнился Хейзель, наклоняясь к нему, почти касаясь губами губ, поглаживая ладонями грудь и тут же отстраняясь. – Заваливать меня и учить уму-разуму уже передумал? На секунду Санзо подумал, что передумал сам его эротичный экзорцист, потому что тот внезапно отстранился в очередной раз слишком резко. Но тут же стало понятно, что мальчик просто спешит избавиться от мешающей одежды. Ну, не прямо совсем спешит, потому что все это сильно напоказ, все это не давая себя тронуть… – Завалил бы, будь у меня на это силы! – выдохнул монах. – Ну, сил и у меня не так много, – Хейзель хлопнул ресницами, явно кокетничая. – Но я постараюсь… Его руки снова заскользили по груди – весьма проворно и ловко расправляясь с тканевой преградой на теле Санзо. Тот поймал себя на мысли, что откровенно наслаждается. Вот так, всего лишь помогая. – С рук тоже снимай. – Мы ж обычно на это время не тратим… – И напрасно, – протянул Санзо. – Такой волнующий процесс! И такие возможности, пока стянешь обе перчатки… – О-о, твоя правда, пожалуй! Ты, значит, специально их после душа назад надел? На самом деле Тридцать Первый, может, и сделал это механически, не задумываясь, но как знать… – Ну, считай, да, специально для тебя. Давай, порадуй нас обоих. Хейзель глянул на покорно-расслабленные руки Санзо как-то оценивающе, заерзал на бедрах, придвигаясь ближе, проворными пальцами обхватил плечи, слегка разминая, скользнул вниз по предплечьям, поддевая края перчаток, стягивая их вниз… Это ведь и правда можно было делать медленно и нежно, целуя открывающуюся кожу. И правда, почему они раньше пренебрегали такими играми?.. – У тебя, Санзо-хан, оказывается, эти места так чувствительны, да? – Выходит, да… Голос у Санзо слегка подрагивал, вызывая у Хейзеля сладкие мурашки по спине. Едва осознавая, что делает, он скользил губами по обнажающейся коже, не забывая ласкать еще скрытые тканью руки, дразня, разминая каждый палец. И его возлюбленный сам не понял, в какой момент не сумел сдержать стона. И не однажды, и с ума это сводило обоих. Хотя для Санзо потихоньку уже превращалось в сладкую пытку, особенно когда Хейзель еще и языком по коже стал проводить… – Ну пожалуйста, – услышал он собственный голос, – раздень меня уже и сделай… сделай хоть что-то или я просто умру! – Ох, Санзо-хан, жизнь моя, я ж, если честно, боюсь не справиться! – Не бойся, и больно сделать не бойся, отвлекай, делай как я это обычно… – С тобой мне точно не сравниться! – Хейзель глянул лукаво, но от остатков одежды Санзо избавил на удивление ловко. И все это время терся об него по-кошачьи, и еще успевал мечтательно-нежно обводить губы кончиками пальцев. Вдруг они замерли, слегка надавили – и Санзо покорно вобрал их губами. Хейзель решил поосторожничать или подразнить – что ж, пусть так. – Ммм, вот так… – и влажные пальцы уже скользят вниз, но поди-ка уследи за ними, если губы расшалившегося мальчишки решили не оставлять нецелованным ни одного миллиметра кожи! Нет, ну сам Санзо с ним такое делал, это было правильно, а еще – бесконечно сладко… Только вот Хейзелю тоже, что ли, было так ужасно тяжко терпеть? Если его руки сейчас доберутся… – Что ж ты творишь! – простонал он. – Зачем себя мучить? Не тяни… Заставь меня кончить, мне не нужно много, а уж потом… все, что хочешь. Он только и успел мельком увидеть сияющее лицо Хейзеля. А потом зажмурился под натиском ощущений. Пальцы и впрямь добрались… И теперь умело ласкали самое сокровенное. – Я не хочу, чтобы тебе было больно, Санзо-хан. Ты мне веришь? – голос, ставший чуть хриплым, ласкал не хуже рук, хотя и руки действовали слаженно и умело заглушали легкое чувство дискомфорта. – Конечно, верю, но и терпеть мне как?.. Повторяй то, что я обычно делаю! – Санзо почти шипел. – Берешь меня и продолжаешь трогать! У тебя, черт возьми, получается! – Как скажешь, жизнь моя… – судя по голосу, Хейзель был как в лихорадке и едва осознавал, что делает. Но движение его было на удивление точным, вошел властно, но плавно, словно уже не раз так делал. Значит, инстинкты. Или любовь, вспыхнула в сознании Санзо последняя ясная мысль. Дальше отдельные ощущения как-то слились воедино. Напрочь затмевая мелькнувшую было боль. Может, потом Санзо и ощутит ее снова, но сейчас, сейчас… Удовольствие выжигало все мысли, с ума сводило это новое ощущение – поддаться, раскрыться, принять в себя, оказывается, так сладко… Теперь он знал, что обычно чувствует Хейзель и о чем он мечтал с первой минуты. И еще знал, что затеял все это совсем не зря. Хейзель как-то особенно резко дернул бедрами – и Санзо едва успел вытянуть руки, чтобы подхватить падающего на него охваченного экстазом мальчишку. – Санзо-хаааан… – Ах ты ж… – Санзо закрученно выругался. Не потому что злился, а исключительно от эмоций. Потому что вот именно в этот миг и накрыло. Хейзель это явно понимал, потому как ответил еще одним восторженным стоном. Еле переводя дыхание, Санзо уложил его рядом, бережно прижимая к себе, уткнулся лицом во влажную шею. – Здорово, – выдохнул он. – Все успел – и догнать… и поймать, верно? – Да… Тебе правда понравилось? Это ж тогда такое счастье!.. – А тебе? Я ведь знаю, что да. А мне и подавно. Ты был со мной нежнее, чем с невинной девушкой! – А как по-другому, если ты оказал мне такую честь? Я и не гадал, и не думал… – Я и сам… Но вот так вышло. Я с первого взгляда хотел завладеть тобой, прикасаться, ощущать всего, целиком и полностью, пусть даже не осознавая… Но о таком своем желании я, честно, и подумать не мог! – Но ведь почему-то подумал же! – И не пожалею об этом никогда. Ты удивительное создание. Одно то, что… Пальцы я всегда слюнил сам, а ты придумал вот такое! – Попробуешь сам в следующий раз? – Хейзель улыбнулся, а у Санзо перехватило дыхание, стоило представить собственные пальцы в плену этих губ… Казалось бы, вот что такого, но до чего же сводит с ума одна мысль! Хоть прямо сейчас… Но не стоит. – Да, давай. Утром. Чтоб потом все и по полной, – монах прерывисто вздохнул. – Ну скажи, как это у тебя получается? Как это вообще возможно – быть таким невинным и таким развратным одновременно? – Может, я просто быстро учусь, а, Санзо-хан? Поверь, до тебя у меня и в мыслях не было, что вообще расстанусь с невинностью. – Да уж, – протянул Санзо. – Взгляды свои ты менять умеешь, я уже убедился… – И не то чтобы для того, чтоб больше тебе нравиться, – Хейзель подмигнул. – А правда пересмотрел. Но, конечно, тебя радует, когда в моей голове становится меньше, как ты любишь говорить, херни, а это радует уже меня. – Когда ты пытаешься ругаться, это с ума сойти как заводит… – Санзо с каким-то удивлением смотрел на угомонившуюся было собственную руку, заскользившую по телу Хейзеля вниз. Тот ответил нежным смешком, отозвавшимся во всем существе Тридцать Первого еще большей дрожью: – И меня тоже, наверно, потому что язык не родной, твой… Так, пока у тебя руки чистые, может быть?.. – Может?.. – Санзо больше не уточнял. Его пальцы коварно легли на приоткрытые губы, обвели, дразня… Хейзель замирал и блаженно жмурился. Правда, сам лизнуть не пытался, даже движения сделать навстречу… Санзо легонько надавил ему на губы, такие теплые и податливые: – Тогда сделай это. Сделай то же, что и я. Попробуй. И это оказалось еще слаще, чем он представлял. Очень горячо и очень нежно. И томительно медленно, а ведь по идее это он решал… Но из плена так просто не выпускали. – Ооохх… – Санзо проглотил вертевшийся на языке возглас, кажется, уже звучавший сегодня. «Что ты творишь?!» – и в самом деле немного неуместно, ведь Хейзель творит только то, что хочет Санзо, ни больше, ни меньше, поэтому пришлось произнести другое: – Ты правда хочешь… дальше? Хейзель только и смог, что кивнуть. А, ну да, чтобы услышать ответ, надо убрать руку. Но, может, уже и так пора. Или подразниться? Но дразнить, наверное, все же лучше немного другим способом – и рука Санзо мягко скользнула вниз. Не в первый раз, но сегодня все казалось особенным. Дольше. Слаще. И Санзо чувствовал, как Хейзеля просто выгибает… Попытался поймать его взгляд. Хейзель, моргнув, выдохнул с улыбкой: – Так странно… Прежде ты всегда спрашивал разрешения, а теперь хочешь, чтобы я сам просил тебя? – Вот как будто ты не просил с самой первой нашей встречи! Это мне просто никогда не хотелось накидываться на тебя с размаху, вернее, я считал это неправильным. Но это ведь не отменяет того, что я… – он запнулся. – Я хочу видеть, как ты хочешь меня. Хочу слышать это… – Ах, Санзо-хан… Конечно, хочу! Возьми меня прямо сейчас! Слова явно давались с трудом, терпеть больше было невозможно, но Санзо и не собирался больше томить его и себя. Самое большее, на что бы его сейчас хватило – быть не слишком стремительным и хоть чуть осторожным. Хотя на последнем Хейзель, кажется, и не настаивал, рьяно подаваясь навстречу. Это ж когда стало так, чтоб не лежал он, покорно принимая ласки? Может, даже… Додумать не получилось – так громко, так сладко застонал Хейзель, еще не остывший, не отошедший после прошлого раза. – Хорошо, ромашка ты эдакая? – Санзо с каким-то удивлением услышал собственный голос. – Как и всегда… Ты сомневался? Ответить Санзо смог не сразу. Только придя в себя после собственного безумного взрыва наслаждения. – И все же… – даже сейчас он не восстановил дыхание. – Ты быстро учишься. Вряд ли ты мог знать, что на тебя свалится, когда в меня влюбился! – Вот ты и свалился, Санзо-хан, во всей красе, и это прекрасно, и мы оба создаем общий опыт… – Опыт! – Санзо усмехнулся. – Знаешь, до тебя у меня были разве что случайные девицы, и могу тебе сказать – частенько такой опыт даже мешает. Из-за него я уже наделал столько ошибок! – Не страшно. Вообще ничего страшного. Мы теперь знаем, уже какое-то время назад вывели… Это ж, получается, джентльмен только девушек должен пропускать вперед, а с молодыми людьми так только все испортишь. Я запомнил… – А я оценил, да, и сам запомнил тоже. Сейчас – наша общая история, и пишется она с чистого листа, только так и должно быть! – И вписать в эту историю можно много чего, – Хейзель подмигнул. – В смысле, попробовать. К примеру, Санзо-хан, – он снова обвел кончиком пальца его губы и понизил голос до страстного шепота, – поймать вот так что-то еще кроме пальцев, а? – Ах ты ж… Вот откуда только такие берутся? Спать немедленно, бесстыдник, все эксперименты с утра после душа. Или прямо там тебя на колени и поставлю! – Мммм, какие перспективы! – показалось или Хейзель правда облизнулся? Это было очень чувственно и совершенно очаровательно. – Ну, предвкушай! – хотя как будто сам Санзо не… И совершенно невозможно было сейчас, в предвкушении, не притянуть Хейзеля к себе, осыпая поцелуями влажные губы, горящие щеки, довольно прикрытые глаза. Вот как удержишься, как от него оторвешься, и ведь сейчас они оба более чем утолили свое желание, это сейчас другое, даже не благодарность… Бесконечная нежность, ласка из самого сердца, и от этого становилось почти страшно. Угораздило же вдруг так растаять, влюбиться! И хоть бы из этого не вышло ничего плохого… Для этой вот ромашки в первую очередь. Он, Тридцать Первый, никак не мог привыкнуть, что враги-то кончились. Что жизнь пошла иная. Но даже если и нет – никто не посмеет тронуть Хейзеля. Особенно сейчас, когда он лежит вот так в руках Санзо. Обнаженный, и тем более под защитой. Как, пожалуй, и мечталось с первой же минуты…