Eyes opened

Хакона будит шум голосов — кто-то ожесточенно спорит, и, тихонько выпутавшись из цепких объятий Эйдена, он встает и бредет к выходу, где несколько местных хранителей порядка пытаются успокоить женщину. — Мадам, вам придется подождать здесь с остальными. Мы не можем допустить вас в карантин. — Карантин? — настораживается Хакон и решает вмешаться. — Да, месье. Мы пока не можем сказать, что это, но затрагивает оно тех, кто родился незадолго до и после Падения. — Оспа? Грипп? Скарлатина? Корь? Дизентерия? — у Хакона внутри все холодеет. — Ну, будем надеяться, что не все сразу, — мрачно отзывается один из охранников. — Вам нечего бояться, а вот молодежи придется посидеть взаперти, иначе… Женщина продолжает спорить, Хакон же возвращается к их койке и заглядывает под одеяло. Эйден лежит, свернувшись калачиком, и пытается спрятаться поглубже от света. На щеках у него легкий румянец, и Хакон на всякий случай трогает его лоб — чуть теплый, но пока ничего настораживающего. Возможно, идея идти в большой город была не самой удачной — там, где отступил один вирус, тут же спешат заполнить вакуум болезни старого мира, и, к сожалению, лечить их стало только сложнее, в отсутствие вакцин, прививок и антибиотиков. Хакон оставляет на постели записку для Эйдена и идет разведать обстановку. Новости не особо утешительные — врачи, что еще остались в живых после массовых рейдов на специалистов ВГМ, организовали закрытую карантинную зону для заболевших и собирают все возможные ресурсы. Таблетки, рабочие медицинские инструменты, медицинские книги — все, что может пригодиться в поиске лечения. Хакон колеблется, но в памяти всплывает улыбка Эйдена, и на этом все внутренние конфликты кончаются. Мужчина входит в палатку к врачам. — Она такая… большая! — Эйден долго смотрит на Эйфелеву башню, которая похожа на огромный улей и светится как Рождественская елка. — Самая высокая башня в мире. Теперь уже точно… — Хакон садится на парапет, свешивает ноги и терпеливо ждет, пока юноша насмотрится. Чего он точно не ожидал от Нового Парижа, так это такого порядка и общей атмосферы нормальности. Но это все из-за Вилледора, пожалуй — там все с самого начала пошло по пизде и так и не нормализовалось, а уж после ракетного обстрела, сравнявшего последние кучки выживших с землей, последняя надежда на нормальность утонула в клубах пыли и разгоревшихся пожарах. — Я хочу подойти поближе. И залезть наверх. Представь, каково будет спуститься на параглайдере с самого верха?.. — у Эйдена горят глаза от восторга, и он бы сразу помчался воплощать задумку, но Хакон ловит его за капюшон. — Давай сначала отдохнем, разведаем обстановку и уже потом пойдем прыгать с башни, ладно? Бывший торговый центр, куда их направил охранник, расположен не так далеко от центра — Эйден бежит, не сбавляя темпа, с явным намерением успеть все и сразу, и Хакон не может его винить. Париж совершенно другой, и тут не нужно оглядываться через плечо и бояться темноты, бандитов и своей тени. Хакон останавливается у входа в центр временного размещения и вслушивается в город. Голоса, смех, музыка — все такое нормальное, что кажется, будто он спит. — Разделимся, — предлагает Хакон, видя, что юноше не терпится осмотреть каждый уголок и сунуть нос во все дела местных жителей. — Я займу нам койки и куплю еды. Не доверяю я общественным столовым. А ты можешь осмотреться и… Договорить он не успевает, потому что Эйден уже сорвался с места и нырнул в толпу. Впрочем, почти сразу же рация оживает голосом юноши. — Я сообщу, если найду что-то интересное. — Oui. — Я пожалею, что мы сюда пришли, да, Хакон? И тебе придется научить меня французскому, хочешь ты того или нет. Хакон усмехается прямо в рацию, и на этом разговор прерывается.