Eyes opened

Пилигрима нет уже три часа, а обещал он быть через полтора. Хакон не то чтоб тревожится за пацана — тот может за себя постоять. В прошлый раз он с бандитами на водонапорной башне схлестнулся, а тут вроде должен был с Базара прямиком в укрытие придти, и нет его. И вызвать по рации вроде как стремно — чай не жена, поджидающая к ужину. Хакон поочередно выглядывает в окна, высматривая Эйдена. Безрезультатно, само собой. Опять несносный мальчишка нашел себе дела, а кто Хакона прикрывать будет?.. Звон предзакатного колокола отзывается мурашками по коже — они просто никуда не успеют уже, неужели Пилигрим не понимает. А если что-то и правда случилось, а он тут жалеет себя? Хакон пулей выскакивает за дверь, потому что ждать больше не может. Аванпост миротворцев гудит как разоренный улей — лучше обойти их на случай, если Айтор отдал приказ атаковать всех, кто не в форме. Крыши окрашены в цвета заката — желтые, алые, оранжевые тона ласкают глаз, можно почти забыть, в каком состоянии город в действительности. Хакон пробирается ближе к Базару, высматривая Эйдена на крышах. Но кроме бесцельно ползающих тут и там кусак никто не спешит перед ночью покидать убежища. Ближе к Базару становится слышно музыку и голоса — Выжившие празднуют победу и не стесняются шуметь под защитой УФ-ламп. Хакон подкрадывается ближе и прислушивается. Кто-то очень громко и нескладно в две глотки горланит, и, кажется, он знает, кто именно. Мужчина набрасывает на голову накидку и незаметно проходит во внутренний двор. Стайка детишек окружает его, и мгновение Хакон настороженно держится за рукоять биты. Но дети увлечены новой игрой и не пытаются обчистить карманы. — Уебывай, Андерсон! — мальчик лет двенадцати сотрясает веником, изображая кого-то. — Он не так говорил! — возражает парень постарше, изображающий «Андерсон». — Он сказал «Убирайся, пока можешь, Андресон, это земля Выживших, миротворцам тут не рады!» — Это слишком долго и пафосно! Дети бегут дальше, оставив Хакона додумывать услышанное. Он уже догадывается, в кого теперь будут играть местные дети. Пение, перекрывавшее даже грохот музыки, оборвалось — то ли у певцов запал кончился, то ли кому-то надоело их слушать. Рация в кармане на груди беззвучно вибрирует, и у Хакона все внутри переворачивается от мысли, что это может быть Вальц. Он нащупывает аппарат и заглядывает в экран. Частота Эйдена. Облегчение горячей волной окатывает с ног до головы. — Где ты застрял, Эйден? — вместо приветствия говорит Хакон. Из динамика раздается пьяный гогот, эхо которого слышится откуда-то со стороны. Хакон бредет на звук, слушая голоса в рации и едва сдерживаясь от хлестких комментариев. Пьяные пацанские разговоры с поправкой на то, что один из них Барни, у которого стояк на пилигрима до Луны. Нет, Хакон не ревнует. Но если подвернется шанс подосрать Барни… — Правда или действие, Барни! — Действие, Пилигрим! — Если ты надеешься, что я скажу, чтобы ты снял штаны, то ты не угадал. Твое счастье, что я уже снял трусы Карла с колокольни, — Эйден пьяно гогочет, Хакон прибавляет шаг, потому что все дело идет совсем не в нужном русле. — Я хочу, чтобы ты… Схватил его за зад! У Хакона встают волосы на загривке дыбом, потому что слова раздаются прямо над головой, и в следующее мгновение с помоста скатывается Барни. Нахальная лапа прикладывается к бедру до того, как мужчина успевает отреагировать, и взрыв пьяного гогота довершает общую картину бардака. Барни как ни в чем не бывало ржет и карабкается обратно на помост, растягиваясь на старом ковре рядом с Эйденом. Судя по армаде бутылок, парни были очень заняты. — Доволен? Мой черед. Правда или действие? — Барни ложится поближе, жадно пожирая взглядом Пилигрима. Хакон немного чувствует себя третьим лишним. Ровно до момента, пока Эйден не поворачивается к нему лицом и так счастливо улыбается, что тот на мгновение забывает, где он и как его зовут. Эти чертовы голубые глаза. — Правда, — наконец отвечает Пилигрим. — Если бы ты мог переспать с одним мужчиной, кто бы это был? — Только с одним? — Не жадничай, Эйден! — Барни пытается пододвинуться ближе, пока юноша гогочет. — Вообще из всех, или только из тех, кто только по дамам? Хакон, например, если только из натуралов. — Если бы я хотел узнать, что ты хочешь ему присунуть, спрашивать бы даже не пришлось, — стервозно ворчит Барни. — Из нормальных, Эйден. С кем реально переспать. Хакон мстительно щурится. Пацанва попутала берега от слова совсем. Барни ойкает и пытается освободить ухо, попавшее в плен, но безуспешно, само собой. — Иди-ка проспись, пьянь. — сквозь зубы цедит Хакон, стаскивая Барни с помоста. Эйден как мартовский кот потягивается на дощатой поверхности. От юноши разит спиртягой и немного потом — мужественное сочетание, Хакон вдыхает полной грудью и не может надышаться. В голове все еще звенят слова Барни. И Эйдена, конечно же. То есть весь флирт пацан счел чем вообще?.. — Хако-о-н, правда или действие? — Эйден улыбается, тарабаня пальцами по дереву и смотрит так, словно читает мысли. — Действие, — не задумываясь отзывается мужчина, справедливо полагая, что избежал подвоха. — Подкати к кому-нибудь самым романтичным образом, — Эйден садится скрестив ноги перед собой и излучает такие вайбы, что Хакон покачивается на месте. Он колеблется всего секунду, находя в памяти подходящее стихотворение. Как тот актер, который, оробев, Теряет нить давно знакомой роли, Как тот безумец, что, впадая в гнев, В избытке сил теряет силу воли, — Так я молчу, не зная, что сказать, Не оттого, что сердце охладело. Нет, на мои уста кладет печать Моя любовь, которой нет предела. Так пусть же книга говорит с тобой. Пускай она, безмолвный мой ходатай, Идет к тебе с признаньем и мольбой И справедливой требует расплаты. Прочтешь ли ты слова любви немой? Услышишь ли глазами голос мой? — Ну как? — интересуется Хакон, усаживаясь рядом. — Повезло ей, — Эйден подтаскивает ближе недопитую бутылку, чтобы хлебнуть, но не успевает — Хакон отбирает и прячет за спину. — Кому повезло? — Той, ради кого ты это заучивал. Хакон хватает парня за шкирку и встряхивает. Сильно. Потому что словами не доходит, а бить кого-то за тугодумие вроде как неромантично. — Поверить не могу, что до тебя так туго доходит, малыш… Эйден тихо усмехается и, не дав договорить, целует его. На губах ни следа алкоголя, поцелуй чуть горчит медом и орехами и только. Хакона озаряет, наконец, но разговору придется подождать. Есть более важное дело — увести пилигрима с Базара в более уединенное местечко.