Абсолютное добро Безначального Света

      Песок полз под ноги, свившись змеей. Не отмель Алквалондэ была перед Кано, но странное безжизненное поле, до самого края небес прямо и насколько хватало глаз вправо и влево выжженное, расчерченное барханами и дюнами. Ни единой тени, ни единого живого существа.       «Вот странный мир», — хотелось спрятаться от жара, который исходил от чужой желтой звезды на небе. — «Кто может жить здесь? Или чья злая воля превратила землю в это бесплодное место?» — и Кано пнул песок. Тот брызнул из-под сапога, сверкнув на свету, и тут же поднявшийся ветер щедро умыл принц горячей смесью. Она забилась в нос, в глаза — вздохнуть нельзя. Отшатнулся назад — нога соскользнула с твердой почвы, и полетел вниз, не видя ничего. В ушах протяжно завыл, заплакал ветер. И так-то, вздрогнув всем телом, Макалаурэ проснулся.       Снаружи шатра было тихо; трещал светильник рядом, роняя отблеск на острие меча. Потер лицо — всё казалось, что еще колят песчинки; заморгал. Обычно в редких снах приходили новые песни и мелодии, но никогда еще — тревожные видения.       «Злой Морок пустил сюда Враг? Отчего пустыня? Зачем песок? Падение…» — прищурился, опуская еще тяжелую голову на подушку, стал внимательнее вглядываться в купол шатра, будто там, где сходились узоры полотнищ, желал найти объяснение сну, и не заметил, как задремал…       Он снова падал в белую бездну. Казалось, что это огромный ледяной заснеженный колодец без дна и начала; но когда первое удивление прошло, Кано понял, что отнюдь не летел всё это время, а крепко стоял на ногах. Только нельзя было понять, на какой почве: достиг ли он дна колодца или это не колодец вовсе, а комната, сплошь залитая светом Телпериона?       И кто-то из белой пустоты набросился сзади и стал душить. Молча, крепко. Макалаурэ хотел схватить его за руку, но не ощутил ничего — только пустота и боль.       Отчаянная мысль. Нет, даже крик: «Ты не понимаешь! Не понимаешь!..»       …В этот раз Кано вышел на улицу и запретил больше думать о сне: хватит с бесконечной ночи кошмаров и наяву.

***

      Они пришли тихие, смиренные, безоружные, побежденные, и сжались ещё больше под гнетом осеянных звездной пылью алых знамен. Их встречали настороженно, но превосходства не скрывали — в эти счастливые звездные сумерки всё казалось возможным, всё было простым. И в этой мысли нолдор поддерживали распускавшиеся на полотнищах шатров неведомые пустынному Эндоре крупные цветы, простиравшие могучие крылья птицы, сплетённые серебряные и золотые ветви.       Кано перестал слушать посланцев, как только почувствовал её присутствие рядом. Немного повернув голову, схватил боковым зрением темный силуэт: стояла, двумя светлыми пальцами сжимая край черного плаща.       От неё исходила тревога, которая к общему фону уверенного спокойствия и твёрдости примешивалсь резким диссонансом.       «Так будет, если зажать первую и четвёртую струну пониже второго… третьего лада и ударить неосторожно», — Кано попытался облечь ощущение в понятную, освязаемую, форму звуку.       Нельо задел за плечо: «Отойдём, посоветуемся».       И в шатре не разгорелось жаркого спора. Постояли, глядя друг на друга, кивнули: да будет так. Клятва зовёт.       Шевельнулось полотнище, мелькнул черный капюшон, и опять стул под Макалаурэ опустился в трясину.       — Не стоит! — прозвучал резкий, вышибающий дыхание голос над ухом. Диссонанс усилился, почти зазвенело в воздухе. — Не стоит!       Перед глазами вновь предстало странное, но не пустыня уже: высокие черные башни твердыни Врага, овеянные туманом, а рядом, на навершие скалы — яркая точка. Белое и огненно-рыжие. Нельо.       — Говори! Говори, что видишь! — наседал голос, и шею схватили давишние пальцы из белой пустоты. Неосязаемо, но очень крепко.       — Это… ошибка, — прохрипел Феонаринг. Тишина на мгновение — а диссонанс всё больше и больше. Кано показалось, что сейчас у него лопнуть барабанные перепонки, и, как давно в детстве, он закрыл голову руками.       — Кано!       — Брат! — кто-то сжал плечо, тряхнул; протянули кубок.       — Говори! — голос подмял под себя без жалости. Часть вина выплеснулась на одеяние, запачкала пол.       Сам себя не слыша и не понимая, как молодой раненный олень в предсмертной агонии, Макалаурэ вскочил, рванулся из крепких рук.       — Вижу твою гибель, Нельо! Гибель! — и заплакал: напряжённая, лопнула струна, не выдержав давления.